Записки «черного полковника» - Сергей Трахимёнок

Наверное, последнюю фразу не стоило произносить.

— Хорошо, — сказала главред. — Спасибо за работу.

— Не за что, я только ответил на вопросы, какие поставил мне Михаил неделю назад, а вы сегодня.

— Вот и ладненько, — сухо произнесла Валентина Александровна, всем свои видом показывая, что разговор с этой минуты закончен.

Но Корбалевич не был намерен соблюдать дипломатический этикет дальше.

— Как моя рукопись? — спросил он.

— Еще не смотрела, — ответила главред. — Вот войду в курс текущих дел, тогда возьмусь за сценарии. До свидания.

Виктор Сергеевич

— А ты фальсификатор, — сказал Ухналев, проводив Корбалевича и вернувшись в комнату.

— Ничего подобного, — ответил Виктор Сергеевич, — это всего лишь способ преодоления бюрократизма, свойственного спецслужбам.

— Но ты же написал другое заявление!

— Я просто откорректировал его для наших бюрократов.

— Знаешь, такие коррекции плохо кончаются. На Львовских курсах я учился с одним сибиряком. Он был из украинцев, но после войны остался жить в Сибири. Так вот, работал он в одном из провинциальных отделений, и был у него крутой начальник. Попал им в поле зрения один из бывших полицаев, который убежал в Сибирь и до поры до времени там скрывался.

— О нем не знали? Или он был в розыске?

— Был он в розыске. Причем его земляки и наши коллеги знали, что он в Сибири, и пытались вытащить его на Украину, чтобы арестовать там и отчитаться за операцию по розыску.

— Ясно, а коллеги из Сибири тоже хотели реализации.

— Да.

— Так что же им мешало его арестовать?

— Бюрократизм, присущий системе. Арестовать его можно было только после того, как им из Украины в Сибирь выслали бы его уголовное дело.

— Так запросили бы официально.

— Запрашивали несколько раз, но украинцы делали вид, что никаких запросов к ним не приходило. А наш объект розыска уже собрался возвращаться на Украину или, как сейчас говорят, в Украину.

— И причем здесь бюрократизм?

— Слушай дальше. Начальник нашего коллеги просит его написать в письме, которое должен получить бывший полицай, приписку по-украински: «Тоби шукають».

— Это чтобы тот не уехал в Украину?

— Разумеется.

— А потом?

— А потом дает команду своему подчиненному подготовить еще один запрос, но в трех экземплярах: один в адрес коллег, другой — в дело, а третий в адрес КГБ Украинской ССР для контроля.

— Но это обычная практика.

— Да нет, не совсем обычная. Если посмотреть, то начальник маленького подразделения в Сибири дает указание КГБ Украинской ССР проконтролировать выполнение отправки дела в Сибирь.

— Я уже догадался, третий экземпляр никуда не отправили.

— Правильно, его никуда не отправили, но указанный в рассылке третий экземпляр свою роль сыграл. Украинские коллеги мгновенно выслали дело, а сибиряки арестовали бывшего полицая.

— А причем тут «плохо кончаются»?

— Прошло несколько лет, и за такие вещи тот начальник сел в тюрьму.

— Скорее всего, он сел за другие вещи, поскольку то, о чем ты рассказал, понятно только нам с тобой.

— Да, ты прав, я просто хотел обострить ситуацию. Если хочешь, гиперболизировать ее.

— Считай, что ты добился этого, — сказал Виктор Сергеевич. — Мы с тобой оперативно сработали, и я перед тобой должник, сгоняй в магазин за закуской, а коньяк я принес с собой, как обещал.

— Ну, ты предусмотрительный!

— Нет, я просто знал, как будут развиваться события. Интуиция, знаете ли…

Ухналев сходил в магазин и начал готовить закусь: нарезал колбасы, огурцов, порезал сыр и хлеб. Виктор Сергеевич наблюдал за этим, а потом извлек из портфеля бутылку «Текилы».

— Ну, разве это коньяк? — сказал на это Ухналев.

— Это гораздо экзотичней, — ответил Виктор Сергеевич, — тем более что я приобрел это в Мексике.

Ухналев взял в руки бутылку и тщательно осмотрел ее.

— Она сделана во Франкфурте-на-Майне, — сказал он. — Зачем ты пытаешься ввести меня в заблуждение?

— Для того чтобы жизнь наша была романтичной, а то за всю жизнь у нас с тобой не было ничего интересного.

— Ты имеешь в виду погони, стрельбы или провалы?

— И их тоже.

— Ладно, об этом поговорим потом. Сейчас выпьем, но учти, я пью не больше рюмки, а при хорошем раскладе две. Сосуды, знаешь ли…

— Хорошо, но перед тем, как пить, я научу тебя пить «Текилу».

— Ты полагаешь, что она пьется как-то иначе, чем все водки на свете?

— Конечно.

Виктор Сергеевич налил «Текилу» в рюмки.

— Для того, чтобы пить «Текилу», нужен еще один элемент закуски — лимон и соль, — сказал он.

Ухналев кряхтя поднялся со стула и пошел к холодильнику. Он открыл дверцу и вдруг спросил:

— А если лимона не окажется, мы ее пить не будем?

— Будем, — ответил ему Виктор Сергеевич, — но без удовольствия.

— Вот так всегда… — произнес Ухналев. — Обещают поставить бутылку коньяка, а потом приносят какую-то гадость, которую без лимона и соли пить невозможно.

Лимон нашелся. Ухналев взял его и положил перед Виктором Сергеевичем. Тот отрезал пластик плода, взял его большим и указательным пальцем, насыпал в ямку между этими же пальцами соли, лизнул ее, затем опрокинул рюмку в рот, а потом зажевал пластиком лимона.

— Господи! — произнес Ухналев. — Какая ж это должна быть гадость, чтобы ее так закусывать?

— Зато пробирает, — сказал Виктор Сергеевич. — Попробуй.

— Да уж придется, — ответил на это Ухналев и повторил маневр коллеги.

Они закусили сыром, немного подождали и выпили еще по рюмке.

— Смотри, как стало тепло, — сказал Ухналев.

— А ты не хотел пить, кочевряжился, — улыбнулся Виктор Сергеевич. — Налить еще?

— Нет, хватит. Засядько меру знает.

— Какой Засядько?

— Министр угольной промышленности после войны.

— А при чем тут он?

— Существует легенда о том, что его долго не назначали на эту должность, поскольку ходили слухи о том, что он крепко пьет. И вот однажды его вызывает Сталин и предлагает пообедать, а во время обеда наливает стакан водки. Засядько выпивает этот стакан, Сталин наливает ему еще один. Он его тоже выпивает. Сталин предлагает третий, но Засядько отказывается. «Почему?» — спрашивает Сталин. «Засядько меру знает», — ответил будущий министр. С тех пор, когда Сталину говорили о том, что Засядько пьет, он отвечал: «Пьет, но меру знает».

— Да, а я этого не знал… — сказал Виктор Сергеевич. — Как ты думаешь, нам удастся помочь Расиму?

— Не знаю.

— А что тебе говорит твоя интуиция?

— Она сейчас молчит, наверное, все это ее не затрагивает.

— А были моменты, когда она говорила тебе, что сейчас нужно сделать это, иначе…

— Были, — сказал Ухналев. — Уже работая в Карлхорсте, я готовился к длительной командировке в одну из европейских стран. И все уже было готово, как вдруг разоблачили Пеньковского. А поскольку он сдал многих, тут же стали выводить тех, кого он знал и мог сдать и американцам и англичанам.

— Ты был знаком с ним?

— Нет, все было гораздо мельче. Однажды в Карлхорсте я зашел в кабинет к одному коллеге. У того был гость. Мы немного посидели, выпили по чашке кофе и разошлись.

— Все понятно, этим гостем оказался Пеньковский.

— Да, и руководство перестраховалось, предполагая, что он меня засветил перед своими хозяевами.

Корбалевич

В четверг после физо, Корбалевич появился в кабинете. Он ответил на несколько звонков по телефонам оперативной связи, как вдруг зазвонил городской.

Корбалевич снял трубку. Это был Серебряков, который после штампованных приветствий сказал:

— Вы можете взять рукопись. Она у меня.

— Как она к вам попала?

— Я был на студии, и мне ее отдали для передачи вам.

— Ясно. А передать прямо мне им было не с руки?

— Думаю да. Но об этом я расскажу при встрече. Где я могу увидеть вас?

— Если вас устроит, то за памятником Дзержинскому, там есть лавочки. Знаете?

— Да кто же не знает этого сквера? Буду там через тридцать минут, — произнес Серебряков и ехидно добавил: — В моих руках будет журнал «Огонек».

От главного входа в здание КГБ до указанного сквера три минуты ходьбы, с учетом того, что на светофоре на переход центрального проспекта может гореть красный цвет. И Корбалевич прибыл в назначенное место минута в минуту. Однако Серебрякова еще не было.

Корбалевич уселся на лавочку и подумал, что Б.Н на это сказал бы: «Кто тебя за язык тянул?» Сам назначал время, сам его и соблюдай. Но что Серебрякову принципы, которые когда-то внушал курсантам Б.Н.?

Это для курсантов он был, если не Богом, то одним из его заместителей. И если бы Корбалевич рассказал о нем Серебрякову, тот, наверное, никак не оценил бы ни человеческих, ни профессиональных качеств Б.Н.