Белые волки Перуна - Сергей Шведов

- Так она Ладомиру не жена, - заметил Войнег. - Ты расскажи про неё боярину Блуду.

Бакуня усмехнулся на Войнеговы слова, но на Ладомира при этом смотрел серьёзно:

- Вы жёнок в Полоцке добыли, а куда их собираетесь везти - в волчье логово?

- Это дело не спешное, - махнул руной Войнег. - Пусть поживут пока в отеческом доме, у боярина Вельямида.

- Глупые слова говоришь, - построжал лицом Бакуня. - Ладомир боярского рода, а Владимиру нужны верные люди в полоцких землях. Как уладим дело с Ярополком, ты, Ладомир, проси надел на полоцкой земле, там и оседайте с пользой и для себя, и для княж Владимира.

- А Бирюч? - спросил Ратибор.

- У нас с Бирючом своя дорога, а у вас своя. Так решил кудесник Вадим.

- Не примут нас полочане, - сказал Бречислав. - Мы иного роду-племени, чужие для них.

- Вы и меж собой разного роду-племени, а братья, - Бакуня поднял палец кверху, подчёркивая важность своих слов. - Коли придёте с добрыми намерениями, то примут. Не вы первые, не вы последние. А от пришлого семени племя только крепчает.

В доме боярина Блуда были славные стряпухи. Бакуня ел да нахваливал. А уж когда вошла Людмила, то и вовсе рассыпался в благодарностях, словно и не он только что предостерегал Ладомира от этой жёнщины. Умел Бакуня влезть к человеку в доверие, хоть умудрённому мужу, хоть легкомысленной жёнке.

- Ты должна меня помнить, хозяйка.

- Дружок Вилюгин, - кивнула головой Людмила, - Видела тебя на подворье.

- Боярин твой склонялся на сторону Владимира, да, видишь, какая вышла незадача теперь его князь считает врагом.

- Вот про это ты и расскажи князю Владимиру, - попросила Людмила.

- А кто меня слушать будет, боярыня, - развёл руками Бакуня. - Я не значусь среди Владимировых ближников. Но боярину Мечиславу готов помочь. Если ты пошлёшь со мной преданного холопа, которому поверит твой боярин, да через того холопа обскажешь мужу, что делается ныне в Киеве и что ждать его чадам и домочадцам в случае если он не возьмётся за ум, то тем большую пользу принесёшь и своему мужу и себе.

Людмила женщина неглупая и уже наверное поняла, к чему нужно склонять мужа, но Бакуня на всякий случай разъяснил ей всё в подробностях.

- Княж Владимир предлагает Ярополку Туровский удел, чтобы разойтись по-братски и не лить больше крови. Коли боярин Мечислав убедит Ярополка не воевать с Владимиром, то вся вина с него будет снята. Благое дело ты тем самым свершишь, боярыня, это тебе зачтется твоим богом.

Осведомленность Бакуни удивила Ладомира, и, улучив момент, он спросил:

- Ты откуда узнал, что она греческому богу молится?

- В Киеве это не редкость, - пожал плечами Бакуня. - Греческий бог учит жёнок покорности, а потому киевские бояре не чинят препятствий чужой вере.

- Бабий бог, - кивнул головой Ладомир.

- Этот бог утвердился уже во многих странах, - скривил губы Бакуня.- И не только среди женщин.

- Чем же он силён?

- А печальниками своими и силён, - Бакуня в раздражении отодвинул от себя чарку. - Вползают в нутро человеческое с добром и лаской, обволакивают словно мёдом, а человек в том меду тонет усталой мухой. Не все способны постоять за себя, многие нуждаются в утешёнии.

- А что в этом плохого? - спросил внимательно слушавший Бакуню Твердислав.

- А плохо то, мил человек, что коли в этом мире не отбил копыт в трудах и походах, то и в ином мире тебе делать нечего.

Ладомир был согласен с Бакуниным утверждением. И в стране Вырай раба не сделают свободным князем, а коли сделают, так его другие враз собьют со стола. Ну какой из того же Пятери князь или боярин, да из него не получится даже путного смерда - здесь при хозяине счастлив и там будет так же.

В Родню отправились втроём - Ладомир, Бакуня и Пятеря, которому Людмила вбила в голову свои горести, чтобы он их изложил боярину Мечиславу в точности. От Киева ехали верхом и с опаской, нигде особенно не задерживаясь. Во время всякой усобицы народишко начинает шалить, сбивается в малые ватажки и трясёт почём зря одиноких путников. С конным мечником конечно не всякая ватажка рискнёт потягаться, но бывают и отчаянные головы, которым после чарки всё нипочём.

- Пока князья воюют, народ дичает, - сказал Бакуня. - Разрушаются роды и верви, а оттого и изгоев становится с избытком. Человек не живёт сам по себе, а всегда - в кровной связи с другими. А от разорения родов скудеет сила земли.

- А зачем князья воюют, коли от этого один вред, а пользы никакой?

- Пользы мало да прибытку много, - засмеялся Бакуня. - Своя свинья когда ещё вырастет, а соседский кабанчик уже в готовности.

Родненский тын был много ниже киевского, да и сам городок невелик. А потому и сомнительно было Ладомиру, что Ярополк, не удержавший большого города, сумеет отсидеться здесь. Надо полагать, у беглого князя ума не меньше, чем у Белого Волка, и всю бессмысленность родненского сидения он давно уже понял. У согнанного с великого стола князя было два выхода: либо бежать в чужие земли, искать поддержки против Владимира, либо принять из рук нового Великого князя Туровский удел, признав тем самым его правоту. Ярополк бежать не решился - то ли сил не было на долгую борьбу, то ли не доставало уверенности, что в чужих землях обласкают беглеца. Ворота Родни были открыты, во всяком случае никто не чинил препятствий въезжающим. Угрюмые мечники Ярополковой дружины ощупали глазами Ладомира и Бакуню, а на Блудова челядина Пятерю никто внимания не обратил.

- Ну и что там в Киеве - лютуют Владимировы волки? - спросил один из мечников у Бакуни.

- Пока всё тихо, - пожал тот плечами. - Киевская старшина пьёт меды со старшиной новгородской за здоровье князя Владимира.

Видимо, этот ответ разочаровал Ярополковых мечников, которые сразу же потеряли к приезжим всякий интерес. Похоже, ближники беглого князя надеялись на то, что киевлянам станет невмоготу сносить бесчинства новгородского войска, и тогда они непременно вспомнят о засевшем в Родне Ярополке. Очень может быть, что их надежды оправдались, если бы у Владимира не хватило ума придержать своих удальцов.

Родня показалась Ладомиру очень печальным городом. Во всяком случае торг здесь шёл вяло, а сами жители выглядели хмурыми и подавленными, словно все враз отравились грибами и теперь маялись животами. Похоже, что бессильный Ярополк не сумел вселить в горожан уверенности ни видом своим, ни словом. Чувствовалась в Родне обречённость, словно город заранее смирился со своей судьбой и ждал теперь, когда же пробьёт его последний час.

Усадьбы здесь были беднее киевских, а улицы не мощены ни деревом, ни камнем, оттого и липла грязь от пролившихся осенних дождей к конским копытам, а потом отлетала в стороны на незадачливых прохожих. Родненцы вяло облаивали приезжих, Бакуня весело отругивался в ответ, Пятеря втягивал голову в плечи, а Ладомир грозил ругателям витенем.