Поводырь в опале - Андрей Дай

— Мда… Наблюдать… — задумался я. И все пару минут молча сидели и ждали, пока я обмозгую какую-то важную, как они считали, мысль. А мне в голову пришла вдруг идея, каким образом совместить несовместимое — Василину и Ядринцова в путешествии по губернии. Чего проще — добавить к этой компании супругу Варешки с фотоаппаратом? И десяток казаков, для охраны ценного имущества. И Коля-нигилист под присмотром будет и отпечатки пригодятся. И негласное исследование жизни губернии можно произвести, если слишком уж не афишировать, что сам Пестянов тоже в той компании прокатился.

Понятия не имел, каким образом можно сейчас напечатать фотографии в газете. Ни в Московских, ни в Санкт-Петербургских газетах фотографий не встречал, но ведь как-то же можно! Было бы что печатать. Вот за материалом я мадам Пестянову и намеревался отправить.

Кроме того, фотографии могли послужить отличным агитационным материалом для желающих переселиться из тесной России в обширную Сибирь. Не листовки же для, в большинстве своем, неграмотных крестьян печатать.

— В общем, на том и порешили, — подвел я итог. — И впредь, попрошу своевременно извещать меня о ходе работ, касающихся железной дороги. Я хочу знать обо всех затруднениях и успехах, чтоб иметь возможность реагировать соответствующим образом. А чтоб соблазна не было… Отныне раз в неделю станем такое же вот совещание устраивать. Вам все ясно, господа? Не смею вас больше задерживать…

Ко дню поминовения усопших воинов к берегу реки в районе Торговых рядов, подошли пароходы с баржами. И я, вышедший на «набережную» на них взглянуть, осознал древнюю, как мир истину — сапоги должен тачать сапожник! Огромные, с высоченными бортами, толстобрюхие баржи оказались как минимум в четыре, а то и в пять раз больше тех лоханок, которые Адамовский предоставил мне год назад для южной экспедиции.

На каждую их этих громадин легко поместилось по шестьсот человек, что в один миг решило все проблемы. Я даже и лезть в составление расписаний движения пароходов не стал. Уверен был — мои люди будут доставлены в нужное место, а остальное — уже и не интересно.

Тем не менее, у транспортников оказалось другое мнение. И образовалось оно, как ни странно, опять благодаря моей деятельности. Дело в том, что практически сразу после возвращения из столицы, я всерьез занялся своим страховым обществом. Молодой родственник Гинтара был с поста управляющего уволен, а на его место тут же попросился младший брат Федора Ильича Акулова, с которым мы коммерческое приложение к «Ведомостям» издавали. И что самое забавное — когда Федор привел Якова Ильича ко мне в кабинет знакомиться, я с удивлением узнал в нем того самого купчину, которого я чуть ли не год назад на пожаре Гостиного двора кулаками потчевал.

Так-то я об этом, самом младшем из четырех братьев Акуловых много чего слышал. Да и как же иначе, если личностью Яков Ильич был непоседливой и неспокойной. И с маниакальным стремлением к справедливости. В городском муниципалитете, куда Яков входил на правах советника, именно он был главным бузотером и возмутителем спокойствия.

Жил в Яков Ильич собственной усадьбе на Магистратской улице в Сенной ее части, и занимался этот отменно образованный человек банальной перепродажей мануфактуры. Скупал ткани в больших количествах на Ирбитской и Нижегородских ярмарках, и реализовывал уже в Томске в собственных лавках, в которых работало сразу несколько десятков приказчиков. Хвастался принципиальной честностью. Говорили, готов был уволить любого работника, даже если возникало только подозрение в нечистоплотном ведении дел. Может быть поэтому, при сравнительно больших оборотах, особенно великой прибыли не получал. По сведениям Миши Карбышева, капитал младшего Акулова никогда планку в полмиллиона не превышал.

А еще мой будущий управляющий страховым обществом «Томск» ненавидел пожары. Жена у него, молодая да любимая, в пламени погибла. Детей они прижить не успели, а на других женщин купец и смотреть не мог. Однолюб. Такое бывает.

В общем, с Акуловыми мы быстро договорились. Яков только одно условие мне поставил: чтоб с прибыли непременно купить новомодную пожарную машину — локомобиль с насосом и длиннейшими шлангами. Обещал. Я на огонь только в костре смотреть люблю. В аккуратном, тщательно окопанном, укрощенном костре.

Понятия о том, сколько может стоить чудо современной техники, я, конечно же, не имел. Иначе — быть может и не обещал бы так искренне. Все-таки пятьдесят шесть тысяч рублей серебром плюс доставка за тридевять земель — это немалая сумма. Но это я так, к слову.

В тот же день, сразу после совместного с обоими братьями Акуловыми обеда, я застраховал свой дом. Днем позже — новый управляющий, на очередном заседании магистрата донес эту весть до сведения виднейших купцов города. Конечно же, похвастался намерением покупки в Англии пожарного локомобиля и порекомендовал занимающимся транспортировкой товаров торговцам и пароходовладельцам подумать о страховании грузов. Баржи, бывало, садились на мель. Загорались от искр из трубы пароходов. Сами буксиры переворачивались. Ушлые остяки воровали с барж товары на ночных стоянках. На тракте, нет-нет, да появлялись лихие «чаерезы», умудряющиеся срезать крепления тюков с воза прямо на ходу. Купцы несли убытки. Заказанные в Тюмени пароходы оказывалось не на что выкупить.

Вот именно по этому поводу Тецков, Тюфин и еще несколько широко известных в не особенно широких кругах людей набились ко мне на прием. Спросить моего мнения о надежности нового, еще чудного и непонятного дела. А заодно, пожаловаться на недостаточность средств. Как бы намекнуть, что пора бы уже оплатить будущую доставку огромной для Сибири толпы народа на Алтай.

Тюфин еще, в присутствии вольных или невольных свидетелей, хотел поинтересоваться — каким именно образом я намерен все погрузо-разгрузочные работы в пределах Томска загнать на причалы в Черемошники. Порт начали активно строить сразу, как только снег сошел, и к будущей навигации обещали большей частью закончить. Вот Николай Наумович и беспокоился о своих инвестициях. Ему на верфях Гуллета достраивали стодвадцатисильный пароход, и к осени за него нужно было рассчитаться с корабелами.

Рассказал о принципах страхования. Невелика наука. Поделился намерением организовать в губернии речную службу, с государственными комиссарами портов и причалов и выплатой речного сбора. Отыскал и продемонстрировал купцам соответствующий закон в Кодексе. Слава Богу, тарифами никто не впечатлился. Сто двадцать пять рублей с большой баржи — не те для купцов деньги, ради которых стоило ссориться с государством. Тем более что средства должны были пойти на саму организацию речной службы. На знаки, бакены, маяки и промеры глубин. На составление лоций и отслеживание «бродячих» отмелей.

Все чинно, благородно было. Сидели, степенно разговаривали. Пока речь не зашла о вокзале. Я даже представить себе не мог, как, оказывается, томичей взволновал процесс выбора общей концепции архитектурного решения станции. Если прямо у меня в кабинете купцы едва друг другу бороды не по-отрывали, что же тогда в городе, возле «урн» для голосования творилось?!

Кое-как усмирил стихию. Завел речь о планировке привокзальной площади. Это тоже было важно. Гости станут получать представление о столице Губернии именно по первым впечатлениям. На вокзале, по себе знаю, никто слишком-то не задерживается. После нескольких недель пути — тем более. Так что первая встреча с моим городом путешественников ждала на привокзальной площади.

Следовало подумать — какие именно здания имеют право на существование в непосредственной близости от станции, а какие ни в коем случае. Может быть, все эти строения построить городу, в едином дизайне, и сдавать арендаторам, как лавки в Гостином дворе? Или наоборот, дозволить самовыражение, а ограничить только высоту и взаимное расположение? Подкинул, в общем, купцам новую забаву. Предупредил, конечно, что застройку будущей площади можно будет начинать только после окончания возведения собственно самого вокзала со всеми его техническими службами. Во-первых, со стройматериалами и мастерами-строителями была настоящая проблема, а во-вторых, мало ли чего! Вдруг мои инженеры решат что-нибудь переставить-передвинуть, или даже, не дай Бог, развернуть «к лесу задом, ко мне передом». Я вот Зборжегскому о залах ожидания, кассовом зале, комнатах матери и ребенка заикнулся, так такие глаза увидел, сова бы позавидовала. Он еще раз переспросил и умчался творить планировки. Так что итог совершенно непредсказуемый.

Купчин я уже выпроваживать стал, когда прозвучал совершенно неожиданный вопрос. Что, дескать, с теми деньгами станем делать, которыми люди, горожане, за понравившийся проект голосуют?

В ответ на мое недоумение, выяснились удивительные подробности первого в губернии всенародного голосования. Оказалось, что мои «копейки или камешки» легким движением руки ленивого переписчика в опубликованном решении губернской строительной комиссии превратились просто в «копейки». Догадливый народ тут же сам додумал, что одна копейка — один голос, и сарафанное радио в полдня разнесла весть по всему городу. К зданию магистрата потянулись первые любопытные — смотреть картины. Сразу бросать в дырки свои кровные никто и не собирался. Неделя — это много. Легко можно успеть обсудить варианты с родней и друзьями, посмотреть на других, подсчитать мелочь в кармане и себя показать. Солдаты охранявшие «избирательный участок» грозились по второму разу никого к ящикам не пущать, но о сумме максимального взноса сами не имели никакого понятия. Сказано же — копейка, а хош двугривенный, или даже рубь кинуть — кто слово посмеет против сказать?