Королевское зерцало - Вера Хенриксен

Киаран очень обрадовался своим башмакам. Хоть они и были изрядно погрызены, их еще можно было носить.

Но с братом Лисом он поговорил очень строго.

Брат Лис так опечалился, что перестал есть. И не ел до тех пор, пока Киаран не простил его.

Ингигерд засмеялась.

— Киаран покусал брату Лису уши?

— Нет. Это брат Барсук покусал.

Ингигерд снова засмеялась и потребовала, чтобы ей еще раз рассказали эту историю.

Смех у нее был такой заразительный, что даже Скули рассмеялся.

Глаза у него ожили, он обвел взглядом комнату — добра в ней было немного — и остановил его на иконах, висевших в углу.

Пришлось Эллисив рассказывать об иконах. Кончилось тем, что она открыла один из своих сундуков и показала, то, что привезла с собой из Гардарики: еще одну икону, книги, ковры, домашнюю утварь. Все тут было в диковину: и работа неизвестных умельцев, и краски.

Она заметила, что Транд разглядывает ее добро с не меньшим любопытством, чем остальные.

— У нас дома тоже был сундук, в нем хранились разные редкости, которые мой отец привез из Миклагарда и других краев, — сказал он и осекся. Он не хотел в присутствии Олава говорить о своем отце.

Но Олав тут же обратился к нему с вопросом:

— Кто был твой отец?

Транду пришлось рассказать. Закончив рассказ, он прибавил:

— Сундук забрал твой отец, когда захватил мою родовую усадьбу Эгг во Внутреннем Трёнделёге.

— Значит, усадьба принадлежит тебе?

— Да.

— А здесь ты только потому, что лишился крова?

— Да.

— Нельзя сказать, — медленно проговорил Олав, — чтобы я был согласен со всем, что делал мой отец, когда правил Норвегией.

— Вряд ли у тебя что-нибудь останется, если ты захочешь возместить людям все убытки, нанесенные твоим отцом, — мрачно сказал Транд.

И снова Олав пришел к Эллисив с Ингигерд и Скули.

На этот раз он попросил, чтобы Эллисив пошла с ними.

Они привели ее на берег, туда, где стоял один из вытащенных на сушу кораблей ярлов, его уже очистили и просмолили. Возле корабля были Эрленд ярл и Арнор Скальд Ярлов.

Эллисив вдруг вспомнила, что последний раз видела Арнора еще до Рождества, и спросила, где он пропадал все это время. Он рассказал, что у него на одном из островов есть усадьба, там живут его жена и дети. Ингигерд попросилась на корабль, и Арнор поднял ее на борт. Олав тоже вскарабкался на корабль, чтобы не оставлять ее одну.

— Они так похожи друг на друга, — сказал Арнор. — И оба — в конунга Харальда.

Эллисив кивнула, но ничего не сказала. Глаза наполнились слезами. Олаву следовало быть ее сыном. Тогда бы все было по-другому.

В ту зиму Эллисив, как видно, была глуха и слепа ко всему, что происходило вокруг. Оказывается, она не заметила не только отсутствия Арнора, но и многого другого.

Ее служанки тоже часто где-то пропадали. Правда, время от времени они вдруг появлялись и выполняли самую необходимую работу. Но, не чувствуя твердой хозяйской руки, разбегались при первой возможности.

Даже Ауд стала уходить по ночам. Уложив Ингигерд, она спрашивала, нуждается ли Эллисив в ее услугах. Эллисив редко в ней нуждалась. Ауд уходила на всю ночь и возвращалась только под утро.

Эллисив считала, что ей следует поговорить с Ауд, выяснить, что у нее на уме, но как-то все время откладывала.

В следующий раз Олав пришел к ней один, это было уже после весеннего равноденствия.

— Я все думал над словами Транда священника, сказал он. — О тех убытках, которые нанес людям мой отец. Ты тоже говорила, что он не гнушался ни ложью, ни клеветой, если хотел лишить людей их имущества. Ты знаешь еще какие-нибудь случаи?

— Конечно. Вот, например, одна история, которую Харальд сам рассказал мне, она казалась ему забавной.

Он гостил в Упплёнде у одного богатого бонда, у этого бонда было много усадеб, его называли Ульв Богатый. Жил этот Ульв в большой роскоши. Он был очень высокомерный, и это его погубило. Харальд твердо решил сбить с него спесь.

Как-то вечером Харальд предложил гостям послушать одну историю, гости с радостью согласились.

Харальд стал рассказывать о своем предке Сигурде Хриси, сыне Харальда Прекрасноволосого, о его сыне Хальвдане, а также о рабе по имени Альмстейн, Этот раб изменил конунгам и похитил их добро. Однажды ночью он поджег дом, где спал сын Сигурда Хриси. Но Хальвдану удалось выбраться из горящего дома, о чем Альмстейн не подозревал. Много лет спустя Хальвдан вернулся обратно, к тому времени Альмстейн уже стал конунгом. Хальвдан напал на него и одержал победу.

Альмстейну снова пришлось стать рабом. В знак этого Хальвдан велел ему носить рубаху из некрашеной ткани. Альмстейн, у которого было много наложниц, имел от них множество детей. Теперь всем его детям и их потомкам также суждено было стать рабами.

Тут Харальд вытащил некрашеную рубаху и протянул ее Ульву.

— Узнаешь? — спросил он, — Ты потомок Альмстейна, а я родич Хальвдана. Ты не по праву владеешь своим достоянием, и сам ты рожден рабом. Потом он сказал сложенную им про Ульва хулительную вису:

Узнаешь ли ты эту рубаху? Конунгу должен коров ты,быков и другую скотину также ему ты должен,Поросят и гусей откормленных должен отдать ты конунгу;детей и все, что имеешь, должен ему ты также.

И добавил:

Правду не скрою: ты конунгу должен себя самого.

Ульв онемел от ужаса, он не знал, что делать. Его жена и ее родичи стали молить за него. В конце концов Харальд нехотя уступил и оставил Ульва свободным человеком. Но отнял все его имущество, кроме одной усадьбы.

— Так будет со всеми, кто хочет забрать слишком много власти, — сказал он мне, — И он без всякого стыда признался, что в рассказе об Альмстейне не было ни слова правды?

— Да. Он всегда делал, что хотел. Но при этом любил выглядеть правым, пусть даже в ущерб чести и славе других людей. Так он поступил и тогда, когда решил порвать со Свейном сыном Ульва.

— Но я помню, что он был очень строг в соблюдении законов, — сказал Олав.

Эллисив вдруг рассмеялась.

— Да, если ему это было на руку. Когда он женился на Торе, его очень заботило, чтобы свадьбу не играли во время поста.

Олав нахмурил брови:

— Почему же ты смеешься?

— Слезами горю не поможешь.

Морщины между бровями Олава так и не разгладились.

— Если он часто поступал так, как ты говоришь, за что же бонды его любили? — спросил он.

— А они его не любили. Просто никто не смел ему перечить.

— Почему же он так поступал?

— Не знаю. Видно, обучился этому в Царьграде. Мне странно другое. Ты, Олав, вырос в дружине, ты его сын, и воспитал тебя он. Почему же ты совсем на него не похож?