Империя алмазов - Джеральд Браун

Мэсси решил, что алмазы дадут ему шанс устроить последнюю, прощальную демонстрацию своего могущества. Он намеревался наводнить алмазами рынок. Годовой спрос на них составляет примерно три миллиона карат. Следовательно, лишние двадцать миллионов резко обесценят алмазы, переведут их в категорию полудрагоценных камней. Уникальное и незабываемое шоу. В минуту разорятся владельцы огромных состояний. Удар почувствует каждый обладатель хотя бы одного драгоценного камешка. Мэсси рассудил, что лучше войти в историю человеком, уничтожившим алмазы, чем раствориться во тьме времени, подобно какому-нибудь Озимандии.

Открыв намерения Мэсси, Чессер окончательно оправдал собственное поведение. Он сказал себе, что устранение Мэсси со сцены только послужит на благо человечеству.

И совесть умолкла.

Чессер вышел из телефонной будки и пошел вдоль по улочке Хиндхеда. Завернул в магазинчик и купил первую же подходящую ему вещь: дешевый рюкзачок из искусственной кожи с застежкой-молнией. Еще он купил полфунта ирисок, которые немилосердно липли к зубам и воняли хлоркой. Чессер подосадовал, что большинство вещей на свете хуже, чем кажется на первый взгляд, и на ходу выбросил пакет с конфетами из окна машины.

Он затормозил у начала проселочной дороги, ведущей в песчаный карьер. Дождавшись, пока шоссе опустеет, свернул на нее. Подъезжая к карьеру, он увидел, как солнце переливается на огромной груде камней. Придумать бы какую-нибудь маскировку.

Но сперва он, черпая полными горстями, заполнил рюкзачок. Получилось фунтов десять. Потом пошел к вагончику, отыскал ржавую лопату и насыпал поверх алмазов песка.

На обратном пути в Лондон он размышлял, как бы, не выдавая себя, сообщить Мичему свои условия. Обдумав и отвергнув добрую сотню сложных планов, он остановился на одном – хорошем и простом. Он затормозил на углу Риджент-стрит и купил по два экземпляра всех лондонских газет.

Марен была дома. Она сидела в ванной перед кварцевой лампой. Волосы неряшливо зачесаны наверх, на лице – маска из розовой глины, которая ярче выделяла глаза, ноздри и губы. Чессер знал, что у Марен депрессия: только в подавленном состоянии она снисходила до экспериментов над собой. А подавлена она была в основном от скуки. Чессер подумал, не рассказать ли ей о перемене планов прямо сейчас. Он опустился на краешек биде и долго сидел молча, просто глядя на нее. Она была нагая.

Потом рассказал ей все. Включая разговор с Мэсси – слово в слово.

Пока он говорил, она старалась сдержать мимику, чтобы не повредить маску. Но в конце концов не выдержала. Губы дрогнули в улыбке, глина растрескалась. Марен засмеялась и воскликнула:

– Милый, вот здорово!

Она тут же забыла про маску и кинулась к нему, чтобы поцелуем выразить свое одобрение. Чессер не удержал равновесия и случайно нажал на какую-то кнопку биде. Струей ударила вода и щедро омочила ему брюки.

Марен расхохоталась и смыла маску. Чессер снял брюки. Она помогла ему вытереться и принесла халат.

От подавленности Марен не осталось и следа. Оба принялись обсуждать детали Чессерова плана. Ее особенно восхитило, как он придумал связаться с Мичемом.

– Гениально! – похвалила она, и Чессер нескромно согласился.

Марен сразу же осудила требования, которые собирался выдвинуть Чессер.

– Тебе в самом деле все это нужно? – спросила она.

– Конечно.

– На кой черт?

– Для разнообразия, – раздраженно ответил он.

– Да ты только представь…

– Представил.

– Ты просто вредничаешь.

– Ничего подобного, Понимаешь, я всегда хотел владеть чем-нибудь осязаемым.

– Я осязаемая.

– У меня никогда не было цели в жизни.

– Но, милый, она у тебя есть. Очень славная цель.

– Ни черта. Отродясь не понимал, куда меня несет.

– Ну так что? Пойдем вместе?

Чессер благодарно кивнул.

– Значит, ты ничего не обдумал толком? – Еще как обдумал.

– Тогда почему хочешь надеть себе на шею такое ярмо? Зачем они тебе?

– Кто – они?

– Ценности. Я имею в виду настоящие ценности – внимание, обязанности, время. Ехать туда, ехать сюда, посетить того, сего… Вдруг тебе захочется совсем другого? Хочешь – и не можешь. Умереть, какая скука!

Со своей обычной прямотой Марен попала в точку. С одной стороны, Чессер очень ценил преимущества личной свободы, тихую, беспечную жизнь – и доводы казались ему логичными. Но, с другой стороны, Чессеру хотелось признания, славы, известности. И он заподозрил, что Марен уговаривает его из личных побуждений.

– Назови это самоуважением, – сказал он.

Она закатила глаза.

– Не могу же я всю жизнь оставаться на последних ролях!

– Да почему нет?

– Мужчина должен работать, иметь какую ни на есть цель, – выкрикнул он. Банальная фраза заставила его поморщиться.

– А как же мы?

– Это совсем другое.

– Нет. Здесь тоже есть над чем потрудиться. Полный рабочий день. Беда в том, что ты следуешь правилам, которые больше не применимы. По крайней мере, к нам.

Чессер представил, что сказал бы на это его отец. Он бы в любом случае не одобрил, Успех, добытый вымогательством, – хуже неудачи.

Марен продолжала:

– Ты же знаешь, чего добивается в жизни большинство людей. Ничего. А потом вспоминают прошлое и рвут на себе волосы – да только поздно.

– Не забудь, что деньги на достижения есть далеко не у всех.

– Наверно. Но даже те, у кого они есть, обычно ничего не достигают, – сказала она. – Ладно, если ты решил окончательно, так и скажи.

Ее слова походили на ультиматум, но, выбирая между Марен и чем бы то ни было, Чессер всегда отдавал предпочтение ей.

Он собирался потребовать от Системы передачи в его единоличное владение новейшей и перспективнейшей шахты в Намакваленде. Плюс часть акций от каждого из главных держателей, дающая ему членство в совете директоров.

– Хорошо, – сказал Чессер. – Что бы ты потребовала?

– Не знаю. Пожалуй, просто выкуп.

Чессер обрадовался этому слову. Выкуп ассоциировался у него с похищением – а похищение его совесть приняла бы легче, нежели вымогательство.

– И какой выкуп?

– Чтобы ради него стоило возиться.

Теперь Чессер пожалел, что не придерживался первоначального плана, не вернул алмазы Мэсси в обмен на пятнадцать миллионов долларов. Сейчас он был бы уже свободен. Злясь на себя за то, что усложнил дело, он произвольно увеличил сумму и сказал:

– Пятьдесят миллионов.

На том и порешили.

Они составили письмо с требованием выкупа. Тщательно подбирая слова. Из газет, которые купил Чессер. Самой подходящей оказалась «Таймс». В ней было все, что они хотели сказать. Отыскав нужные слова, они попросту обвели их красным фломастером и проставили порядковые номера. С первого по сорок шестой. Оставалось только прочесть их по порядку.

«Ваши алмазы у нас. Можете получить их назад за пятьдесят миллионов долларов. Если не согласитесь, мы выбросим алмазы на рынок и собьем цену. Пусть в полночь пятого июля часы на башне Виктории пробьют тринадцать раз. Этим вы подтвердите свою готовность сотрудничать, и мы пришлем дальнейшие инструкции».

Затея с башенными часами принадлежала Марен. Она показалась ей более оригинальной, чем простой ответ через газету. На взгляд Чессера, идея отдавала дешевым драматизмом, но он не прочь был заставить Мичема лишний раз попотеть. К тому же в самом требовании нарушить ход знаменитых старинных часов, Биг-Бена, крылось нечто бунтарское и вызывающее. Учитывая любовь британцев к аккуратности, это было бы наверняка первым и последним случаем в истории.

ГЛАВА 20

Тем временем Служба Безопасности зашла в тупик. Ни отпечатков пальцев, ни следов, ни волосков, ни табачного пепла. Ни-че-го.

Коглин не сомневался, что Уотс виновен. Однако детальное изучение его личных дел и денежного положения не давало ни малейшего повода усомниться в его лояльности. Все данные свидетельствовали, что Уотс – человек тихий и умеренный – никогда не был замечен ни в чем подозрительном. Коглин даже пошел на похороны в надежде встретить там сообщников Уотса. Похороны были скромные и печальные, а самым подозрительным казался тонкогубый священник епископальной церкви, с фальшивым сочувствием бубнивший отходную молитву.

Коглин считал, что расследование затрудняется необходимостью держать ограбление в тайне. Это не давало ему возможности воспользоваться услугами своей международной агентурной сети. А кто знает – может, его люди в Дублине, Бейруте или Сан-Франциско стоят в двух шагах от нужного следа и даже не понимают, насколько он важен. Об ограблении знали только доверенные агенты Коглина – лучшие из лучших, – но и их возможности были небезграничны. Они работали день и ночь, просеивая лондонское дно, осторожно распутывая каждый след. Коглин был до сих пор убежден, что имеет дело со специалистами высокого класса.