Железо и кровь. Франко-германская война - Андрей Владимирович Бодров

Несмотря на то что король и Мольтке переместились в Гравелот позади правого фланга, повлиять на ход боя шефу Большого генерального штаба не удалось. Впрочем, он считал, что судьбу сражения решат действия 2-й армии, и с нетерпением ожидал новостей от Фридриха Карла. Впоследствии Мольтке будут критиковать за то, что в этот момент он не находился на ключевом левом фланге. На деле решение переместиться от Флавиньи ближе к Штайнмецу было правильным: у 2-й армии были выше шансы победить, но именно на фронте 1-й армии существовал риск серьезного поражения. C Фридрихом Карлом поддерживалась связь — при его штабе находился Бранденштайн, кроме того, Мольтке дважды в течение дня отправлял к нему Верди[347].

С легендарным спокойствием Мольтке контрастировала нараставшая нервозность короля. «Почему они не продвигаются вперед?» — спросил монарх своего паладина. «Они героически сражаются за ваше величество!» — ответил Мольтке. «Это я и сам знаю», — буркнул король[348]. В этот момент французы нанесли еще один контрудар по передовым подразделениям VII и VIII корпусов. Хотя в целом атака была отбита, местами среди немецких солдат возникла паника. Подразделения перемешались, многие солдаты отбились от своих частей и остались без командиров. «Французская артиллерия открыла сильный огонь, — писал в своем дневнике Бронзарт, — который затронул также королевскую свиту, где несколько человек получили ранения. Несколько повозок с боеприпасами начали быстро отступать по шоссе, за ними последовали отбившиеся от своих частей пехотинцы, рядом с нами кавалерийская дивизия тоже отошла назад, а вместе с ней и главная квартира. Это был не слишком счастливый момент»[349]. Находившиеся рядом с королем офицеры уже продумывали пути отхода.

Когда в семь часов вечера к полю боя подошел II армейский корпус, Вильгельм I приказал бросить его в бой. Решение было явной ошибкой, и шеф Большого генерального штаба возражал против него. Но старый монарх закусил удила; главнокомандующим здесь был он. Мольтке дал выход своим эмоциям, направившись ближе к полю сражения, чтобы лучше увидеть складывающуюся обстановку. Из этого события впоследствии родилась легенда, что он лично повел в атаку II корпус.

«Было бы правильнее, если бы находившийся тут начальник Генерального штаба воспрепятствовал этому наступлению в столь поздний час. Совершенно нетронутая отборная часть могла быть весьма желанной на следующий день, а в этот же вечер она одна едва ли могла произвести решительный переворот», — написал Мольтке впоследствии[350]. II корпус подошел бы к полю боя значительно позднее, если бы не усилия его командира, генерала фон Франзецки, который хотел любой ценой поучаствовать в сражении.

Вечерняя атака II корпуса могла бы войти в военную историю как эталон бессмысленности. Мало того, что его частям так и не удалось продвинуться дальше Сен-Юбера; они еще и оказались вовлечены в перестрелку с находившимися здесь перемешавшимися подразделениями 1-й армии. Перед французами вновь открылась блестящая возможность нанести врагу чувствительный удар. Однако они опять проявили осторожность; подход II корпуса, заметный издали, был принят за появление мифической «резервной армии прусского короля». В конце концов, перед ними была поставлена оборонительная задача, и ни один французский командир не рискнул проявить инициативу. «Такая армия не заслуживала победы», — жестко, но справедливо отмечал Майкл Говард[351].

«Дружественный огонь» удалось быстро остановить, однако с наступлением ночи перед позициями левого фланга французов скопилась неуправляемая масса прусской пехоты, неспособная к каким-либо действиям. Только под покровом темноты части трех корпусов удалось отвести к Гравелоту и перегруппировать.

Король вместе со своей свитой находился в районе Резонвилля, когда на поле боя опустилась ночь. После увиденной паники настроение у монарха и его спутников было мрачным, тем более что никакой информацией они не владели; Мольтке находился ближе к полю боя, в Гравелоте. Когда на окраине Резонвилля появился Бронзарт, кто-то из окружения короля воскликнул: «Благодарение Господу! Там — офицер Генерального штаба!»[352]

Через некоторое время в Резонвилль прибыл и Мольтке со своими подчиненными. Как вспоминал впоследствии Верди, как раз в этот момент один офицер высокого ранга (вероятно, это был Роон) доказывал королю, что на следующий день следует занять оборону и ожидать французской атаки. «Тогда я не знаю, почему мы вообще атаковали сегодня!» — не выдержал Верди. В назревавший конфликт мгновенно вмешался Мольтке, заявив королю: «Ваше величество должны просто отдать приказ о возобновлении атаки в том случае, если завтра утром противник окажется за пределами Меца»[353].

Еще не зная о развитии ситуации на северном фланге, шеф Большого генерального штаба, тем не менее, настаивал на необходимости продолжить сражение на следующий день. Однако это уже не понадобилось; утром 19 августа французская армия отступила под защиту укреплений Меца. Сражение было проиграно, и о возобновлении активных действий в ближайшие несколько дней не приходилось и думать. Поле боя осталось за немцами.

Эта победа была куплена дорогой ценой: германские потери составили более 20 тысяч человек против 13 тысяч у французов. «Я больше не спрашиваю о судьбе своих знакомых, — писал домой Верди дю Вернуа, — потому что постоянно слышу в ответ, что они убиты или ранены»[354]. Практически теми же словами прусский король писал в Берлин своей супруге: «Я боюсь спрашивать о потерях и называть имена, поскольку среди них слишком много знакомых, тела которых часто еще не найдены»[355].

Особенно велики были потери младшего и среднего командного состава — двигаясь в первых рядах, офицеры часто погибали или получали тяжелые ранения. Нередко целые батальоны оказывались без единого офицера, после чего, как правило, уже не могли действовать эффективно. Учитывая, что в Пруссии большое значение придавали однородному социальному составу офицерского корпуса, его пополнение превратилось для военного министерства в хроническую головную боль до самого окончания войны. «Я отношусь с полным признанием к храбрым атакам пехоты, для которой до сих пор ни одна задача не казалась слишком трудной, — писал Мольтке от имени Вильгельма в приказе от 19 августа. — Но я ожидаю от разума офицеров, что им удастся в будущем достигать таких же успехов с меньшими жертвами посредством искусного использования местности, основательной подготовки наступления и применения соответствующих строев»[356]. Даже с учетом общего численного превосходства германских армий молодецкие атаки на сильную оборону противника стали обходиться слишком дорого. «Наша прекрасная, храбрая армия! Еще несколько таких побед, и ее не будет», — писал домой один из участников сражения[357].

Битва при Гравелот — Сен-Прива стала одним из самых масштабных сражений XIX в. «Я сражался при Кениггреце, — вспоминал один из ее участников, — но по сравнению с