Обратный отсчет - Роман Канушкин

— Это правильные слова. — Зелимхан смотрел на него очень внимательно. — Ты… я… На войне есть солдаты, которые честно сражаются, есть невинные, которые погибают, и есть те, кто пьет кровь… кровососущие твари, которые на войне жиреют. Вот, что я хотел тебе сказать. И похоже, на этой войне побеждают твари.

Стилет молча смотрел на Зелимхана. Он испытывал противоречивые чувства. Он вспоминал своих погибших товарищей, бившихся до последнего патрона; вспоминал наших солдат, совсем пацанов, сгоревших в танках; вспоминал отрезанные головы и половые члены; вспоминал бесконечные вереницы гробов, «груз двести», возвращающийся в Россию, но также вспоминал мертвых чеченских детей, окровавленную мать, вопящую над своим ребенком, над тем, что от него осталось; вспоминал сожженные авиационными и артиллерийскими ударами селения, БТРы, давящие гражданские автомобили, и снова окровавленную мать, вопящую над своим ребенком, — картина, которую он никогда не забудет. Они уже не знали, забыли, почему они воюют, они воюют лишь потому, что воюют, и на такой войне побеждают только твари. Но Стилет молчал — перед ним был враг, оказавшийся с ним в заминированном самолете: что он спасал — свою жизнь, свою честь или жизни заложников? Перед ним был враг, которого он без зазрения совести ликвидировал бы при попытке к бегству; враг, крепко державший Ворона своими сильными руками, когда их чуть не снесло, когда при десантировании Игната из-за разыгравшихся вихревых потоков почти по колено вынесло из астролюка. Перед ним был враг, которого мог бы пожелать себе каждый, враг, так похожий на брата.

И Стилет молчал — на этой войне побеждают твари?

Стилет молчал — что ему было говорить? Только то, что сейчас они вместе попробуют вспороть жирное брюхо этой твари, хоть одной из них, и остановят бомбу, до взрыва которой осталось 54 минуты и 19 секунд.

Игнат лишь думал об их разговоре с Дедом, об их разговоре на свежем воздухе, когда они только прослушали пленку, когда все это только начиналось. Никаких эмоций, лишь только холодный рассудок.

— Ты прослушал пленку, Ворон? — спросил тогда Дед.

— Да, Павел Александрович.

— Внимательно?

— Думаю, что да…

— И что?

— Много странного. Все эти этапы, дискеты.

Дед вдруг взял и просвистел старую забытую мелодию до-ре-ми-до-ре-до — музыкальное ругательство.

— Что это вы, Павел Александрович?

— Да так, вспомнил вашу, походную… Как это вы напевали, помнишь?

— Вре-мя-вы-пить-ча-ю, — улыбнулся Стилет. — Только давно это было. «Команда-18»…

Дед продолжал смотреть Игнату в глаза:

— Бомба заведена на пять часов… Помнишь вашу привычку?

— Да, мы не англичане, но чайку в пять выпьем.

— А кто это придумал?

— Да я уже и не помню. Только… при чем здесь бомба?

— Значит, ты прослушал пленку?

— Так точно. А что? Что вы имеете в виду?

— Да так. Может, просто показалось. Ладно, Игнат, поезжай в Лефортово за пленником, я на связи, и удачи тебе.

Показалось… Что тогда могло показаться Деду? То, что «заячьи уши» находятся где-то под носом? Наша шутка-прибаутка, забытое музыкальное ругательство — именно оно не давало ему покоя?.. Что на этой пленке мог услышать Дед? Что ему показалось? И что он сейчас от него скрывает?

— Капитан…

Игнат поднял голову — перед ним стоял этот телевизионный режиссер, Михаил Коржава. В руках у него была пластиковая фляжка виски.

— Не хотите глоток, для сугрева?

— Нет, спасибо.

— Ладно, а я пригублю. Вы, Зелимхан? — Чип протянул ему фляжку, тот отрицательно покачал головой.

— Ну хорошо. Виски здорово согревает, особенно когда каждый глоток может оказаться последним.

— Успокойтесь.

— А я не об этом. — Чип улыбнулся, но глаза его оставались совершенно серьезными. — Я просто решил сегодня бросить пить. Раз и навсегда. Интересное слово — «навсегда». Капитан, а у меня к вам дело. Очень серьезное дело.

— Слушаю.

— С нами на борту находится один мальчик. Очень необычный мальчик. И у него есть для вас важная информация. Странно, но ребенок с самого начала знал о бомбе. Знал и еще кое о чем. Капитан, он ждал вас.

— Что это вы такое говорите? — усмехнулся Стилет.

— Я же предупреждал, это все несколько неожиданно. Но он ждал именно вас. Пойдемте, нам надо с ним поговорить. Только прошу вас отнестись очень серьезно к тому, что он скажет.

ВРЕМЯ ВЫПИТЬ ЧАЮ.

Именно это услышал Дед на пленке. Даже не услышал, нет, лишь только уловил интонацию, за многими шумами тонкий радистский слух донес до Деда окончание фразы, показавшееся ему знакомым. Конечно, это все полная ерунда, это могло быть все, что угодно, да только соболевская аппаратура вовсе не ерунда, этот «сумасшедший яйцеголовый», как иногда называют за глаза лейтенанта Соболева, сумел вычленить из множества звуков, шумов то, что интересовало Деда, то, что не давало ему покоя. Соболь это называл «задником». Почему тот, кто произносил эту фразу, мог допустить подобную оплошность? А собственно говоря, почему бы и нет?! Все это лишь только случайность. Случайно вылезшая ниточка, которая вытянула за собой столько всего. Переговоры вели совсем другие люди. Они применяли частотный резонатор — все изменено до неузнаваемости, плюс в комнате присутствовали посторонние шумы, шум улицы и прочее…

Время выпить чаю.

Тот, кто произнес эту фразу, находился далеко от микрофона, эта фраза ни для кого ничего не значила, просто бомба заведена на пять часов, и, возможно, он даже не обратил внимания на то, что сказал. Возможно, эта фраза вырвалась у него ассоциативно… Переговоры проходят весьма удачно, их требования выполняются, взрыв запланирован на пять часов, и человек, как бы удовлетворенный ходом проводимой им операции, просто подводит логический итог: вы должны то-то и то-то, иначе в пять часов — бум!!!

Время выпить чаю.

Он говорил это, поднимаясь с дивана (скрип пружин?), находясь больше чем в десятке метров от микрофона, говорил, ни к кому не обращаясь, а просто пропевая это себе под нос. Старые, давно забытые дела, но теперь Дед знал, кто принес в «Команду-18» это музыкальное ругательство, эту веселую прибаутку. Все давно о ней забыли, но не автор. Три человека ходили в детстве в музыкальную школу: одного уже больше нет, вторым был Стилет, а третьим — автор песенки, разрушившей так грамотно спланированную операцию, — «Время выпить чаю»… Он всего-навсего пропел себе под нос свое хорошее настроение. Нет, операцию разрушил Стилет, его сумасшедший солдатик, а у Деда просто оказался такой клад, как лейтенант Соболев, ведь все эти штуки были собраны его собственными руками. Человек говорит совершенно нейтральную фразу, которая ничего не доказывает, но Соболь вытягивает эту фразу за уши, а потом просто сравнивает голоса… Как там говорил Штирлиц: «Ай да Пушкин, ай да сукин сын… Ай да Штирлиц»? Дед улыбнулся — все же не подвел его тонкий радистский слух, и сейчас он крепко держит зайца за уши.

Но все же сегодня горький день. И для него, и для Ворона, даже если все закончится хорошо. Когда-то Дед учил их, что память — иногда единственное, что остается человеку. Память, которая смогла связать столь давние, различные и далеко отстоящие друг от друга события.

Время выпить чаю.

Он был одним из его ребят, одним из лучших, и он не усвоил урока, столь часто преподаваемого Дедом. Только, судя по всему, это не единственный урок, которого он не усвоил.

КОДА ОТКЛЮЧЕНИЯ БОМБЫ ВСЕ ЕЩЕ НЕТ.

Стилет шел к этому удивительному мальчику — то, что ему успел рассказать Чип, было действительно удивительным. Стилет уже видел его чудные радостные глаза, а сам думал о том, что ему сказал Зелимхан…

На войне есть солдаты, которые честно сражаются…

На войне есть невинные, которые погибают..

И на войне есть твари, которые на ней жиреют… На этой войне побеждают твари. Похоже на манифест? Только, наверное, если на этой войне возможен победитель, он будет именно таким. А потом Игнат остановился у кресла этого мальчика:

— Ну, здорово, приятель.

— Здравствуйте! — Парень буквально весь сиял.

Рядом с ним сидела напуганная, печальная и потрясающе красивая женщина, наверное мама, и первые ее слова, обращенные к Стилету, были:

— Вы мне можете объяснить, что происходит?

Игнат посмотрел ей в глаза — такие глаза, чуть влажные и огромные, были у его первой любви, Марины Власовой… Филя, Лютый… Как он там, Рыжий? Майор Бондаренко здорово с ним позабавился, но Рыжий — мужик крепкий и поднялся на ноги быстро. Лютый, Лютый…

Игнат улыбнулся маме мальчика:

— Контрабандный груз…

— Я не об этом. — И она указала глазами на сына. — Он сказал, что ждет вас. И еще, — она посмотрела по сторонам и перешла почти на шепот, — что до этого вас в самолете не было.

— Ну, ребенок… Ребята — они все фантазеры.

Мальчик протянул Стилету листок бумаги, на нем детской рукой были выведены два знака. Игнат вздрогнул и, склонив голову, внимательно посмотрел на мальчика: