Украденные ночи - Дженнифер Блейк

— Именно!

— И вы пошли на это? — В глазах Амапии появилось искреннее презрение. — А я-то считала вас человеком чести.

— Раньше я тоже так думал о себе, теперь совсем не уверен. — Краска отхлынула от его отливавшего бронзой лица. — Однако в этой игре я такая же пешка, как и вы.

— Вы могли отказаться! — возмутилась Амалия. — Мне, например, такого выбора не предоставили.

— Я и отказался поначалу.

Сдавленный звук его голоса воскресил не такие уж давние воспоминания: первый день наводнения, она прибегает сообщить о подъеме воды и случайно слышит разговор в гостиной, мужчина возражает и отказывается выполнить какую-то просьбу, ее появление прерывает разговор… Помнится, Амалии тогда показалось, что речь шла о ней.

— Мами? — догадалась она.

— Мами, — подтвердил Роберт.

— Как она могла?! — В голосе Амалии звучали обида и возмущение.

— Они с мужем трудились всю жизнь, чтобы у Жюльена был свой собственный кусок земли, который перейдет в наследство его детям, внукам… В этом они видели, если хотите, свое бессмертие. Подобно крупнейшим поместьям Франции и Англии «Дивная роща» должна была объединить не одно поколение людей, передаваясь по наследству от отца к сыну, от сына к внуку, от внука… если бы не одно досадное обстоятельство: невозможность иметь этого самого внука. — Роберт замолчал, судорожно сглотнув слюну.

— Но не всякий ребенок, которого вы и… — Амалия смешалась, подбирая нужное слово. — Я хотела сказать, что не всякий ребенок является наследником по крови.

— Но это был бы ребенок от племянника по линии ее мужа — то есть ребенок ее мужа, — пояснил Роберт.

— А не проще ли передать «Дивную рощу» вашим детям? — спросила Амалия, чувствуя, как спокойствие покидает ее.

— И позволить присоединить ее к «Ивам»? Кроме того, я пока холост и нет гарантий, что в ближайшее время обзаведусь детьми, а если они и появятся в течение отпущенного срока, то вряд ли будут такими, каких Мами хотела бы принять как родных, чтобы нянчить и воспитывать.

— Вы сказали «отпущенного срока»… Что это значит?

— Мами не так уж здорова, — ответил Роберт тихо. — Вы, наверное, уже заметили это. Она старается не обсуждать свои болезни, но прошлой осенью побывала у нескольких врачей в Новом Орлеане. Вот поэтому…

— Поэтому она поспешила женить Жюльена на мне, — закончила Амалия прерванную фразу.

— Это так уж важно?

— Нет, конечно. Единственное, что имеет, на мой взгляд, значение, так это мое двусмысленное положение. С этим нужно кончать! Просто необходимо! Вы слышите?..

— Да-да, слышу. И все в доме тоже скоро услышат, если вы…

— Мне все равно! — Амалию, кажется, прорвало. — Неужели вы ничего не понимаете? Я — прелюбодейка, блудница! Для вас, возможно, это ничего не значит, особенно если вспомнить а ваших связях с замужними женщинами, но у меня несколько иные представления о чести и порядочности.

— Мои связи?.. С кем это? — Брови Роберта сурово сошлись на переносице.

Амалия не обратила внимания на его реакцию. Она не могла и не хотела больше молчать:

— Ваши слова растрогают любую, но не меня. Никто не заставлял вас приходить ко мне в спальню. Вы явились по доброй воле, совершенно не думая обо мне. Вы пришли удовлетворить собственную похоть, а заодно подарить Жюльену обманом ублюдка, который…

— Это не так!

— Неужели у вас хватит наглости отрицать очевидное?

— Жюльен знал все! — сказал Роберт твердо.

Амалия догадывалась об этом, но понять и до конца поверить не могла.

— Значит, у вас было согласие мужа? А мое? Мое согласие у вас было?

Роберт долго смотрел на нее, потом глубоко вздохнул, как перед прыжком в воду, и, шагнув к ней, сказал:

— Вы огорчены, и это понятно. Будет лучше, если мы поговорим позже, когда вы немного успокоитесь.

— Поговорим о чем? — Амалия сделала шаг назад, радуясь, что Роберт не наступает. — Мне нужно ваше слово. джентльмена, что вы больше не придете. Это то немногое, что от вас требуется.

— Амалия, будьте благоразумной, — Роберт снова шагнул к ней.

— Мне нужно… Я хочу… Я требую этого сейчас же! — воскликнула она, отпрянув.

Свет лампы высветил его лицо. Даже в своей решительности Амалия ощущала колдовской магнетизм его мужского обаяния. Она торопилась, потому что боялась уступить: казалось, попроси Роберт у нее позволения остаться, и она не сможет отказать.

— Амалия? — позвал он ее тихим голосом.

— Вон отсюда! Вон!

— Я уйду, потому что не хочу, чтобы весь дом слышал о наших взаимоотношениях. Но мы еще поговорим, Амалия. — В глазах его стояло неподдельное горе. — Это единственное, что я могу пообещать вам твердо.

С этими словами Роберт развернулся, направившись к двери в лоджию, и вышел.

Амалия радовалась, что положила конец тайным визитам. Они унижали ее, ибо были сродни блужданию животных в темноте ночи, которых ведет инстинкт продолжения рода, а не любовь, нежность, духовное единение, освященное узами брака. Она не вынесла бы их продолжения. Но радость победы была преждевременной: Амалия даже не предполагала, что плотские желания будут терзать ее так мучительно, и в этом заключалась какая-то несправедливость.

Днем Амалия чувствовала себя сильной и могла презирать Роберта Фарнума, но наступала ночь, и все меняюсь. В комнате, залитой лунным светом, она часами ворочалась без сна, стискивая в объятиях подушку и предаваясь воспоминаниям. Став жертвой разбуженных им желаний, Амалия ждала его, мечтала о его восхитительных ласках, нежной силе, вспоминала о дивных ночах, проведенных вместе, и о… неподдельном горе в его глазах, когда она прогнала его прочь.

Прошла неделя, близилась к концу вторая, а они так и не объяснились. И не потому, что Роберт этого не хотел или редко бывал в «Дивной роще». Как раз наоборот. Просто не было случая: со дня отъезда Джорджа Хлоя не отходила от Амалии ни на шаг, а выяснять отношения при ней Роберту не хотелось из соображений безопасности. Он слишком хорошо знал, чего стоят ненасытное любопытство и длинный язычок Хлои. В отсутствие Хлои рядом с Амалией обязательно оказывалась Мами.

Амалия могла только догадываться об истинных отношениях между Робертом и Мами. Когда тетя бывала в комнате, он ни словом, ни жестом не выказывал своего отношения к Амалии, всячески подчеркивая лишь родственную связь. Казалось, он делал все возможное, чтобы уберечь Мами от ненужных волнений, и это Амалия могла понять. В последнее время мадам Деклуе сильно сдала, как-то усохла и как бы уменьшилась ростом. С ее лица не сходила печаль, к которой порой добавлялась тревога. Амалия не раз видела, с какой болью Мами смотрела на сына, относя это на счет извечной материнской любви. Она все реже выходила из дому и все больше времени проводила за молитвой, а то могла часами сидеть, глядя в пространство. О чем она думала в эти минуты?