Наследница солёной воды (ЛП) - Кларк Кэссиди

Теперь настала очередь Сорен избегать взгляда Элиаса — они оба знали кое-что о солдатах, крадущих поцелуи в незнакомых местах, благодаря ночной игре «правда или действие» в начале их обучения. Игра, которую они с тех пор никогда не обсуждали.

Каллиас застонал.

— В последний раз говорю, этого никогда не было, и я не знаю, кто пустил этот слух…

Финн пренебрежительно махнул рукой.

— В любом случае, в него всё ещё влюблена половина гарнизона.

Каллиас покраснел.

— Нет.

— Ну, они определённо собираются, чтобы посмотреть, как ты тренируешься, не потому что думают, что они чему-то научатся.

Каллиас нахмурился.

— Я, чёрт возьми, намного лучше тебя.

— Я и не говорил, что это не так.

Финн бросил своё полотенце в сторону Сорен, и она едва успела схватить его, чтобы оно не ударило её по лицу.

— Давай, убийца. Урок на сегодня окончен. Мы начнем всё сначала завтра, если хочешь.

— Конечно. Но это должно быть вечером. Утром у меня встреча с Джерихо.

Краем глаза она увидела, как напрягся Элиас. Финн просто помахал рукой в знак согласия, на мгновение изобразив борьбу с Каллиасом, прежде чем неторопливо вышел за дверь, его свист трелями возвратился к ним в призрачной ряби.

— Я должна последовать за ним, — вздохнула Сорен. — Я не знаю, как самой вернуться в главный дворец.

— Мы проводим тебя, — сказал Каллиас. — В любом случае, это была наша последняя остановка.

И вот так Сорен снова оказалась между своим боевым товарищем и принцем, два разных вида напряжения извивались между ними, как свободные канаты. С Каллиасом это было односторонне, его незащищенная спина была слишком большим искушением, чтобы его игнорировать. С другой стороны…

Она понятия не имела, что делать с тем, что что-то туго натянулось между ней и Элиасом. Не зная, что это значило, если вообще что-то значило.

Она знала, что была красива, как и знала, что Элиас тоже так думал. По крайней мере, он несколько раз говорил ей об этом с невозмутимым видом, когда она падала поперёк кровати, раздутая и страдающая от боли из-за месячного цикла, стонала, что распухла до размеров мамонта, пока он растирал её сведённую судорогой спину, обещая, что она «самый красивый мамонт в тундре». Но это было не совсем одно и то же.

Если он и чувствовал что-то всерьёз — что-то большее, чем их любовь как боевых товарищей, что-то другое, что-то страстное — он никогда этого не говорил. И если он этого не сделал до сих пор, то, скорее всего, никогда не сделает.

Но это не помешало ей идти, слегка покачивая бёдрами в такт шагу. И это не помешало ему задержать дыхание так надолго, что ей пришлось оглянуться и убедиться, что он всё ещё жив.

ГЛАВА 26

ЭЛИАС

Эта женщина, проклятая самой Мортем, отправит Элиаса в Инферу, и он будет краснеть весь проклятый богами путь туда.

Он не мог смотреть на неё всю обратную дорогу. Он не мог перестать разглядывать её всю обратную дорогу. Он не мог ни дышать, ни думать, ни даже моргать.

Это был уже не первый раз, когда он видел её в чём-то откровенном; казармы и поля сражений не допускали особой скромности. Но, боги, сейчас всё было иначе. Нижнее белье в Никсе было толще и длиннее, прикрывало больше кожи, чем этот ансамбль. Слава богам, сейчас она была в своей ванной комнате, смывала воду из этого странного бассейна и пела во всю глотку. Причем жутко плохо, мог бы он добавить.

И, боги, он испытал такое облегчение от того, что она была жива, что у него болели уши, и он чуть снова не заплакал.

Он потёр затылок, повертев головой из стороны в сторону, пытаясь расслабить мышцы. Это была его первая смена в составе гарнизона Атласа и первый шпионаж в пользу Никса во дворце.

Было бы лучше, умнее остаться на своём посту в первую ночь. Но Сорен дала ему ровно десять минут, чтобы попытаться взять себя в руки в коридоре, вдохнуть хладнокровие и выдохнуть всё, что с ним было не так, прежде чем она высунула голову и спросила, собирается ли он обижаться и пыхтеть там всю ночь.

Нет, что он планировал сделать, так это спросить её, какого черта она прыгала в почти четырёхметровую глубину с одним из принцев Атласа, когда знала, что не умеет плавать. Он планировал сказать ей, что в этой уловке она заходит слишком далеко для своего благополучия или благополучия его и без того измотанных нервов.

Он сел на край её кровати и скривил лицо, оглядев комнату размером почти с весь его дом в Никсе. Всё для одного человека, одного ребёнка, не меньше, в то время как его семья из восьми человек жила практически друг на друге, взгромоздившись на нарах и в общих углах, его пятеро младших братьев и сестёр и один старший в результате не имели понятия о личном пространстве.

«Разница между царством богатства и царством щедрости», — предположил он. Энна многое отдала, чтобы никто из её граждан не остался без помощи, особенно в холодные месяцы. И в Никсе было обычным делом видеть, как сосед отдаёт соседу, все поддерживают друг друга, чтобы убедиться, что все они доживут до следующего тёплого сезона без ухудшения состояния. Существовало чувство взаимной ответственности, товарищества, люди никогда не отказывались помогать людям, которые в этом нуждались.

Здесь же они дали ребёнку комнату, утопающую в расточительстве.

Тем не менее, он не был удивлен, что Сорен наслаждалась этим. Она всегда западала на блестящие вещи, с самой первой их встречи — задолго до того, как они оба стали солдатами, и когда она знала его всего лишь как сына кузнеца, которого часто нанимала её мать, шестнадцатилетнего и застенчивого, как испуганный кролик.

Конечно, он слышал о ней. Все слышали. Подопечная королевы, которая должна была со дня на день отправиться на поле боя. Но она не выглядела как воин, когда он впервые встретил её на Зимней ярмарке, как раз перед тем, как он поступил в казармы.

С неба мягко падал снег, оседая на волосах Элиаса и замораживая кончик носа, пока он помогал матери расставлять их товары. Железо было таким холодным, что приходилось надевать перчатки, чтобы пальцы из-за пота не примерзали к металлу, но ему это нравилось. Он провёл в кузнице всё утро; снег был долгожданной передышкой.

Следующая встреча, однако, была не такой.

Сорен и старшая принцесса ссорились, как обычные сёстры, пока ныряли в веселую толпу, каждый резкий комментарий был на грани смеха. Ивонн была одета в строгое чёрное платье с серебряным орнаментом, чего все и ожидают от принцессы Никса, но Сорен, очевидно, носила всё, что ей нравилось, потому что ярко-золотое платье и сверкающий плащ выделяли её как белую ворону в море никсианской черноты.

Её волосы гармонировали не лучше, пылающие подобно солнечному огню, и усыпанные кусочками хрусталя. Её бледная кожа блестела от какого-то косметического средства, как будто кто-то провёл по её скулам пальцами, посыпанными золотом, а губы были красными, как кровь.

Элиас любил её с того момента, как увидел, и до того момента, как она открыла рот.

— Что это должно быть?

Она смотрела на его товары с недоверием, как будто не могла поверить, что они могут стоить внимания Ивонн. Избалованная, откровенная принцесса. Элиас, очевидно, выглядел оскорблённым её тоном, потому что она посмотрела на него тем взглядом, который, как он теперь знал, она приберегала для самых отъявленных идиотов.

— На что ты хмуришься?

Элиасу с трудом удалось сдержать язык за зубами.

— Простите, миледи?

Сорен моргнула, улыбнулась и обнажила зубы, как снежный барс — первый проблеск опасности, который он увидел в ней.

— О, миледи. Мне это нравится. Вонни, ты это слышала? Он назвал меня миледи.

Ивонн только нетерпеливо махнула в её сторону, так что внимание Сорен вернулось к нему. Она наклонилась ближе, и её улыбка стала насмешливой.