Кровь среди лета - Оса Ларссон

Вмиг собственные семейные проблемы показались ей ничтожными.

Что с того, если она убирается в доме чаще, чем Роберт?

— Что теперь будет? — испуганно лепетала Кристин. — Что с нами теперь будет?

— Вы уверены, что он не ночевал дома? — спросил Стольнакке.

— Он не ложился в постель. По пятницам я стелю чистое белье…

— А может, он поздно вернулся и заснул на диване?

— Но ведь он женат! — воскликнула Кристин. — Почему он должен спать на диване?

Свен-Эрик отправился в Юккас-ярви, чтобы расспросить священника о путешествии в Америку, которое тот предпринял с семьей на деньги фонда. Дверь ему открыла изумленная жена Викстрёма. «Я только что собиралась звонить в полицию», — пролепетала она.

Первое, что он сделал, — взял ключи от церкви и направился туда. Однако на этот раз повешенного священника в храме не оказалось. У Свена-Эрика отлегло от сердца, он даже присел на скамейку от волнения. Потом позвонил в участок и велел коллегам проверить другие церкви, после чего сообщил о случившемся Анне-Марии.

— Нам нужны номера банковских счетов вашего мужа, — обратился он к Кристин. — У вас они есть?

— Но зачем они вам? — раздраженно говорила она сквозь слезы. — Вы что, не понимаете? Сейчас вы должны искать его, где только можно… Ведь что-то случилось, так? Ведь он уже никогда… Может, он лежит где-нибудь…

Она замолчала, взглянула на сыновей, а потом стремительно направилась к двери. Свен-Эрик последовал за ней. Анна-Мария воспользовалась случаем осмотреть комнату.

Она быстро изучила содержимое всех ящиков. Нет бумажника. Анна-Мария не обнаружила его и в кармане куртки, которая висела в прихожей. Инспектор поднялась на второй этаж. Так и есть: одна половина двуспальной кровати как будто пустовала ночью.

Из окна спальни просматривалось место на берегу реки, где стояла лодка Мильдред Нильссон, — место ее убийства.

«Должно быть, той ночью было светло как днем, — подумала Анна-Мария. — Ведь все произошло накануне праздника летнего солнцестояния».

На ночном столике Стефана Викстрёма не оказалось его наручных часов.

«Часы и бумажник он взял с собой», — догадалась Анна-Мария.

Она спустилась на первый этаж и вошла в комнату, которая, судя по всему, была рабочим кабинетом Стефана Викстрёма. Инспектор попробовала выдвинуть ящики письменного стола, однако они оказались заперты. Обнаружив ключи на одной из книжных полок, Анна-Мария повторила попытку. В ящиках она нашла не так много: несколько писем, проглядев которые не обнаружила ничего достойного внимания.

Анна-Мария выглянула в окно. Свен-Эрик и Кристин разговаривали во дворе. Отлично!

Иногда пропавшие без вести объявлялись сами, поэтому обычно полиция выжидала несколько дней, прежде чем начать поиски. Однако здесь случай был особый. «Серийный убийца? — спрашивала себя инспектор Мелла. — Если Стефана Викстрёма найдут мертвым, в его смерти обвинят нас и нашу нерасторопность».

На улице Свен-Эрик и Кристин присели на садовую скамейку. Инспектор хотел выжать из фру Викстрём как можно больше информации. Кому она будет звонить, если понадобится присмотреть за детьми? Стольнакке интересовали имена родственников и друзей Стефана Викстрёма, которые могут знать больше, чем его супруга. Нет ли у них еще одного летнего домика? Есть ли другие машины, кроме той, что стоит во дворе?

— Да, — всхлипывала Кристин. — Его машины здесь нет.

Томми Рантакюрё позвонил, чтобы сообщить результаты проверки церквей. Мертвого священника нигде нет.

Огромный кот пересекал усыпанный гравием двор, направляясь к дому. Заметив незнакомого человека, он не проявил к нему ни малейшего интереса и не изменил курса. Кот шел, слегка пригнувшись к земле и опустив хвост. Густая темно-серая шерсть напоминала пух. Свен-Эрик подозрительно посмотрел на него: плоская морда, желтые глаза. Если б такой черт встретился Манне, у того не осталось бы никаких шансов.

Инспектор представил своего кота где-нибудь в канаве или в подвале, сильно израненного и ослабевшего, ставшего легкой добычей для лисы или охотничьей собаки. Всего-то дел — сломать позвоночник.

Рука Анны-Марии легла на плечо Стольнакке. Они удалялись от дома Кристин Викстрём. Хозяйка смотрела им вслед, закрыв рот правой рукой и прикусив указательный палец.

— Что скажешь? — спросила Анна-Мария.

— Мы наводим справки, — ответил Свен-Эрик, обернувшись на Кристин Викстрём, — но у меня плохие предчувствия. Пока нигде и ничего. Мы еще проверим его счета и разговоры по мобильному телефону. И надо поговорить с его коллегами, друзьями и родственниками.

Анна-Мария кивнула.

— И все срочно.

— Да, и потом, что скажет прокурор? Когда информация просочится в прессу и… — Свен-Эрик беспомощно развел руками.

— Надо спросить Кристин о тех ее письмах к Мильдред.

— Не сейчас, — твердо возразил Свен-Эрик. — Подождем, пока объявится кто-нибудь, кто поможет ей с детьми.

~~~

Мике Кивиниеми оглядел из-за барной стойки свои грязные шумные владения, пропахшие раскаленным маслом, сигаретным дымом, пивом, потом и лосьоном после бритья, и поставил пивную банку на движущуюся ленту конвейера где-то между бокалом из-под красного или белого вина и стаканом из-под виски. Мимми мелькала, словно белка в колесе, между столиками и уединившимися в углах влюбленными парами, махала тряпкой и принимала заказы. До Мике доносились ее слова: «Цыпленок и лазанья — вот все, что осталось».

В углу стоял телевизор, за спиной Мике гремел музыкальный центр. Ребекка Мартинссон трудилась на кухне: ставила и вынимала тарелки из микроволновки, забирала грязные стаканы с движущейся ленты и выносила чистые. Это было как в хорошем фильме; тоскливым мыслям не оставалось места в этой жизни. Мике не думал ни о счетах, ни о налогах, ни о завтрашнем утре, когда он проснется усталым, с ноющей болью в костях, и будет слушать, как в мусорных баках роются крысы.

Мике хотелось, чтобы Мимми хоть немного приревновала его к Ребекке Мартинссон. Однако девушка, похоже, не видела ничего плохого в том, что он предложил их гостье работу. Мике чуть было не заметил Мимми, что с появлением в кафе Ребекки у местных парней появился новый объект внимания, хорошо, что сдержался. Мимми, конечно же, ничего не сказала бы, однако Мике не покидало чувство, что девушка запоминает все его просчеты и нанесенные ей обиды или, скорее, собирает их, будто в шкатулку. И в один прекрасный день шкатулка переполнится, а Мимми упакует вещи и уйдет. Без предупреждения. В таких случаях предупреждают только молоденькие девочки.

Ну а пока в его владениях жизнь била ключом.

«Вот работа, которая мне по силам, — думала Ребекка, отправляя тарелки в посудомоечную машину. — Здесь не требуется ни внимания, ни умственных усилий. Бегай, носи, вытирай. Главное — скорость».

Сама того не осознавая, Ребекка улыбалась во весь рот, вынося Мике поднос с чистыми бокалами.

— Все хорошо? — спрашивал он, улыбаясь в ответ.

Ребекка почувствовала, как в кармане передника вибрирует телефон, и хотела отключить его. На дисплее высветился номер адвокатского бюро, однако Ребекка знала, что это не Мария Тоб. Мария не работает по вечерам в субботу, в это время она сидит где-нибудь в баре с приятелями.

Монс. У Ребекки екнуло сердце.

— Алло! — закричала она в трубку, зажимая ладонью другое ухо.

— Это Монс.

— Подожди, здесь очень шумно!

Ребекка прикрыла мобильник, прошептала Мике: «Я на пять минут» — и устремилась за дверь.

От прохладного воздуха кожа на ее руках вмиг стала гусиной. Ребекка поднесла телефон к уху и тут же поняла, что у ее собеседника те же проблемы. Монс находился в баре. Это успокоило ее.

— Теперь я могу говорить, — сказала Ребекка.

— Я тоже, — ответил Монс. — Где ты?

— У дверей одного кафе в Пойкки-ярви, это поселок возле Кируны. А ты?

— Я в баре на окраине площади Стюреплан.

Она рассмеялась. Голос Монса звучал весело, а не так холодно, как обычно. Вероятно, выпил. На это Ребекке было наплевать, последний раз они разговаривали на банкете, с которого она сбежала.

— Развлекаешься? — спросил он.

— Нет, тружусь в поте лица.

«Сейчас он, должно быть, выругается, — подумала Ребекка. — Хотя с какой, собственно, стати?»

Монс рассмеялся.

— Вот как? И чем же ты занимаешься?

— Устроилась посудомойкой! — воскликнула Ребекка с преувеличенным энтузиазмом. — Пятьдесят крон в час, двести пятьдесят за вечер. И это не считая чаевых. Хотя, ты знаешь, — протянула она с напускным разочарованием, — желающих пройти на кухню, чтобы осчастливить посудомойку чаевыми, находится очень немного. Так что можно считать, что в этом пункте я пролетела.