Штурманок прокладывает курс - Юлий Анненков

— Как — погиб?! — вскочил Денисенко, хватаясь за пистолет. — Ну, говори: замучили Мелешко?

Я взял себя в руки и подробно рассказал все, что знал о Мишке и о геройской его гибели. Может быть, я и сумел бы убедить их, но тут снова начался бой.

Отбиваясь от карателей и бандеровцев, отряд Денисенко уходил в глубь лесов, а меня вели в обозе под охраной инвалида, который сидел на телеге с моим наганом в руках.

На следующий день я снова увидел Денисенко. Он шел с несколькими партизанами по краю лесной дороги.

— Товарищ Денисенко!

— Ну, что еще? — устало спросил Денисенко.

— Вы не дослушали меня вчера. Мне нужна связь с разведкой Красной Армии.

— Вы же видите, — сказал он, — идет бой.

— Поставьте меня рядовым в любое подразделение. Дайте винтовку. Куда я денусь?

Из кустов орешника неслышно выскользнул человек с котомкой. Я немедленно узнал его: Лист-подорожник! Денисенко быстро повернулся к нему.

— Пантелеймон! Ну как? Идут?

Из разговора я понял, что прибывший — связной из другого отряда. Батальон из того отряда идет на помощь Денисенко. Я услышал, что каратели оцепили лес с севера. Это были очень важные известия, и командир совсем забыл обо мне, слушая Пантелеймона. А тот все время поглядывал на меня острым глазком.

— Ну, а бульбашїв не чути? — спросил командир.

— Як же, не чути?! Під Городницею зібрались три куріні. Було б болото, а чорти напригають!

Лист-подорожник не сводил с меня глаз.

— Товарищу командире, — спросил он, — а звідки у вас о цей красавчик?

Он доложил, что еще вчера я «болтался в лесу», в том секторе, откуда наступали бандеровцы. Хотел проследить за мной, только потому не пристрелил. Потом его позвали показывать дорогу, и вернуться ко мне он уже не смог.

— Що, голубчику?! — сказал он, обращаясь ко мне. — Занадився глечик по воду ходити, там йому й голову розбити![66]

Денисенко бросил начальнику штаба как приговор:

— Разобраться с ним и решить.

За высоткой завыл немецкий шестиствольный миномет. Мины с кряканьем обрушились в орешник. Заходили ходуном кусты. Комья земли ударили в лицо. Все вокруг окуталось кислым дымом.

— Сейчас немцы начнут прочесывать лес, а тут еще с этим возиться! — буркнул начальник штаба.

— А чого з ним возитись? — спросил Пантелеймон. — Ці бульбаші мою жінку зарізали, хату спалили, а ми будемо з ними панькатися?!

Он уже поднимал автомат.

Я заорал на него:

— В немцев стреляй, сукин сын, а не в своих!

Денисенко крикнул с другой стороны просеки:

— Отставить! Это у вас в отряде так положено?

Пантелеймон ругнулся и отошел. Обо мне снова забыли. Никому не нужный, я стоял среди людей и деревьев, которые были здесь все заодно в тревожный час перед боем.

Мне не довелось участвовать в этом бою. Подразделения прорывали окружение, а меня вели за телегой с ранеными.

Ночью отряд Денисенко, сильно поредевший, оторвался от преследователей и углубился в обширный лес.

Когда стало поспокойней, я спросил начальника штаба:

— Скажите, прошлой осенью, тогда еще был пароль «Белобородов», не появлялся у вас здесь моряк Голованов?

Отозвался Пантелеймон:

— А звідки вы його знаете?

Я рассказал об училище, о гибели корабля и о том, как мы с Васей бежали из лагеря «Беньяка».

Пантелеймон слушал с удивлением и недоверием:

— Цей бульбаш правду каже!

Он пошептался о чем-то с Денисенко, а вечером с несколькими партизанами из отряда «За Родину!» мы тронулись в путь. Я не знал, куда меня ведут, на отношение ко мне стало другим.

На следующий день пришли в небольшое село. Стоя у дверей хаты, я слышал, как Пантелеймон докладывает кому-то:

— Товарищ начальник разведки, привел человека. Говорит, что вас знает.

Из хаты вышел Вася Голованов.

— Живой, салага! Я так и знал! — Он едва не задушил меня, а Пантелеймон стоял рядом, почесывая затылок, и повторял:

— Ну, чудасія! Буває ж таке!

Я рассказывал Голованову все подряд. Он слушал, лежа на животе и опираясь на локти. Ночь изо всех сил старалась убедить нас, что нет никакой войны. Было очень тихо и очень тепло. Деревья отцветали, и даже в темноте их белый пух выделялся на траве.

— Здорово же ты хлебнул, Алешка! — сказал Голованов. — Но, если хочешь знать, первое дело сейчас — доложить про Петра.

— Сам знаю. Видишь, сколько времени искал партизан...

— А когда нашел, чуть не пустили в расход! Ну, добро! Пошли спать!

Командир отряда «За Родину!» предложил мне остаться у них. Я сказал, что о лучшем не мечтаю, но раньше всего необходимо связаться с армейским командованием.

Он покачал головой:

— Непросто! Радиосвязи нет. Но ты не отчаивайся. Нам самим позарез нужен контакт. Сегодня высылаю связного.

— Постой, командир! — вмешался Голованов. — Вот Алешка и пойдет с ним. Хорошо бы и мне, конечно...

Командир посмотрел с укором, и Голованов покорно сказал:

— Понимаю. Значит, так: пойдут Пантелеймон и Алексей.

Пантелеймон оказался незаменимым спутником. Я понял это в первый же день пути. Там, где я неминуемо попал бы в руки врага, он проходил, как иголка сквозь рыболовную сеть.

По пыльным дорогам, через деревни и разоренные местечки пробирались двое уроженцев Ровенской области, отпущенные оккупантами из концлагеря. Без всякого оружия и без копейки денег, снабженные поддельными немецкими справками, одетые в лохмотья, с котомками за плечами, мы двигались на северо-запад.

С Пантелеймоном можно было пройти двадцать километров кряду и не заметить. На всякое слово находилось у него присловье. Поговорки так и сыпались, как спелые яблоки, если потрясти яблоню в сентябре. И про панов, и про попов, про девчат и хлопцев. А то вдруг запоет песню:

І шумить, і гудеБульбаш Гітлера веде:«Оцей мені гітлерюгаСамостійність здобуде!»

— Добра пісня! Де ти її взяв?

А он смеется:

— На млину, на перевозі, в чорта лисого на розі![67] — И только где-то далеко, в глубине его веселых глаз, скрывалось горе. Не мог он забыть жену, загубленную бандеровцами.

Пантелеймон в совершенстве владел искусством бесшумно передвигаться по лесу, в любой момент мог слиться с кустами, затеряться среди стволов. Он был действительно как лист-подорожник, прижимающийся к земле и всегда находящий у нее защиту.

Шел девятый день пути... Снова леса и проселки, болота и мелкие озера, пока, наконец, не остановила нас партизанская застава.

Убедившись, что перед нами те, кого мы искали, Пантелеймон переломил о колено свой посох странника и вытащил из него документы, написанные на листках папиросной бумаги.

В партизанской бригаде «Украина» я доложил все, что мне было поручено. Пантелеймон готовился в обратный путь, чтобы вести своих сюда, в чащобы Полесья. Мне предстояло на следующий день, идти на связь с армейским командованием. Жаль было расставаться со спутником, у которого я многому научился. Мне казалось, и он привык ко мне. Прощались мы на развилке дорог, у мостика через неприметную речку. Я думал, он хоть сейчас забудет о своих шуточках, но вместо слов прощания услышал:

— Іде син до річки купатися; а мати й наказує: «Гляди, сину, як утопишся, то й додому не приходь — буде тобі від батька»[68].

Я оценил его заботу. Он просил быть осторожным.

Мы пошли в разные стороны: я с провожатым из бригады «Украина» — на запад, Пантелеймон — на юго-восток. Через несколько шагов я обернулся, чтобы помахать ему рукой, но Пантелеймон уже исчез — слился с серой пылью дороги, затерялся в стеблях прибрежного тростника.

Я думал, для связи с армейским командованием придется добираться за тридевять земель. Представлял себе бетонные блиндажи в лесных дебрях и сложную систему пропусков.

Все оказалось значительно проще. Уже на следующий день я спустился в просторную землянку. Еще со ступенек, вырубленных в грунте, увидел седеющую голову человека в гимнастерке. Он чинил карандаш. Когда я вошел, отложил нож, встал из-за дощатого стола, расправил ладонями гимнастерку под ремнем. На его петлицах еще видны были следы шпал.

Подчиняясь старому рефлексу, я вскинул руку к своей кепчонке и смутился, не зная, как доложить.

— Входите, пожалуйста! — Он улыбнулся и представился сам: — Полковник Веденеев.

Я сказал, что прибыл для установления связи.

Он позвал:

— Паша! Надо бы накормить товарища!

Появилась девушка в пестром платочке и тоже в гимнастерке.

— Це ми зараз влаштуємо! — произнесла она с мягким полтавским акцентом.

Я поблагодарил и отказался.

— Тогда рассказывайте, — сказал он. — Я представляю здесь разведку Красной Армии. Не торопитесь. Давайте все по порядку.

Я не стал рассказывать по порядку, сразу начал с главного: