Дети Ангелов - Юрий Козловский

Прошло почти двести лет с того дня, как Иван Матвеевич, в то время епископ Иоанн, отправил в вечное изгнание хранителя Кирилла, участника круга двадцати четырех и одного из лучших мыслителей (так тогда называли аналитиков) ордена. С тех пор он с тревогой ждал возвращения из ссылки каждого из изгнанников. Всего с той поры их было пятеро. Место ссылки было полностью изолировано от внешнего мира, вести о происходящих там событиях приходили только с вернувшимися изгнанниками, поэтому между орденом и кланом было принято делиться новостями оттуда. Вчера вернулся отступник Виктор, почему-то с опозданием на два года, и это опоздание еще больше тревожило Фотиева. Сейчас было самое неподходящее время, чтобы вскрылся его старый грех.

Как обычно в таких случаях, разговор с Захаром не усилил тревоги, но и не унял ее. По лицу старого цыгана невозможно было понять, обнимет он тебя сейчас по-дружески или воткнет в спину острый нож. Выслушав рассказ Захара, Фотиев посокрушался о печальной доле Кирилла, оставшегося в тайге в полном одиночестве, и выразил надежду, что никто не составит ему компанию в ближайшую тысячу лет. Что до ушедшего в Индию Тимофея, то Иван Матвеевич только развел руками. Изредка, может быть раз в сто лет, находились то в клане, то в ордене любопытные, обычно из молодых, которые уходили на поиски индийских или китайских «братьев». Никто не знал, удачны ли были поиски, потому что ушедшие никогда не возвращались. А те, кого они искали, ни разу не вышли на контакт, хотя представители ордена постоянно находились в составе дипломатических миссий России в обеих странах. Про них знали только, что они существуют, – и все.

В конце разговора цыган сказал, сменив тему:

– А не пора ли, Ваня, кончать с миллионеришкой? По-моему, твой человек уже в состоянии справиться с ним.

Фотиев знал, что после посещения Захаром Магадана тому известно о силе Жуковского, поэтому не стал играть в игру: «я знаю, что ты знаешь, что я знаю, но оба будем делать вид, что не знаем», и ответил:

– Я считаю, что он еще не готов.

– Смотри, как бы не оказалось поздно, – с сомнением сказал Захар. – А то, может, займемся этим Сидориным сами? У нас получится.

Фотиев отрицательно покачал головой, и цыган усмехнулся:

– Или не по чину? Не царское это дело? Ну что же, было бы предложено…

На этом они распрощались, и Иван Матвеевич пошел к выходу. У самой двери он обернулся и поймал на себе пронзительный взгляд старого цыгана. Внутри у него похолодело – так много понимания было в этом взгляде.

А в это время в прокопченной избушке, спрятанной посреди бескрайней заснеженной тайги, при свете заправленной медвежьим жиром лампадки и под потрескивание сухих дров в добротной каменной печи, бывший миссионер Кирилл в десятитысячный, наверное, раз вспоминал события давно минувших лет. Был он тогда офицером по особым поручениям при ставке главнокомандующего, осуществляя связь с агентами разведки среди местного населения. Француза уже гнали к Березине, но он огрызался, и Кирилл ежедневно встречался с людьми, приносящими сведения о передвижениях противника. И вот как-то к нему под видом агента пришел малознакомый ему молодой миссионер Тихон и от имени Иоанна попросил свести его с начальником артиллерии корпуса.

Кириллу было известно, что в расположенном неподалеку хуторе готовились переговоры «владыки Иоанна» с главой клана отступников. Табор Захара уже стоял на месте, а завтра туда должен был прибыть епископ. Кирилл решил, что просьба Тихона связана с обеспечением безопасности встречи, и отвел его в палатку полковника, сказав, как тот и просил, что агент имеет сведения, представляющие интерес для артиллеристов. Кирилл уже вышел из палатки и собрался уходить. Еще бы пять секунд, и история могла пойти немножко не так, как пошла. Но Тихон поторопился. Не успев отойти и десяти шагов, Кирилл почувствовал мощный мысленный напор и сразу понял, что дело неладно. Он вернулся к палатке и через полотняную стенку услышал разговор, который о многом ему сказал. Не разговор даже, а подкрепленный мысленным внушением приказ, которому полковник не мог противиться. Сводился он к тому, что кочующий вблизи расположения войск цыганский табор на самом деле вовсе не табор, а гнездо злейших врагов государя и Отечества, замысливших убить главнокомандующего. Поэтому полковник силами подчиненных ему батарей должен завтра ровно в три часа пополудни накрыть табор огнем, чтобы живым не ушел ни один человек.

Измена! – мелькнуло в голове у Кирилла, который знал, что именно в это время к цыганскому главарю приедет Иоанн. Он вихрем ворвался в палатку и увидел, что Тихон нависает над сидящим полковником, а тот механически кивает головой. Решив, что полковником можно будет заняться позже, Кирилл все внимание обратил на Тихона. Он знал, что ни по силе, ни по опыту тот не сможет сравниться с ним, поэтому с ходу нанес ему мысленный удар. И – ничего не произошло. Удар отразился от изменника и рассеялся в пространстве. Пока Кирилл сообразил, что это сработала защита, поставленная Тихону кем-то очень сильным, тот вытащил из-за пояса кинжал и бросился на него. Но у Кирилла была хорошая реакция и всегда наготове два надежных заряженных пистолета. У него не было времени целиться, поэтому одна пуля попала изменнику в плечо, а другая разнесла череп, и ему не удалось зафиксировать последний всплеск мыслей Тихона.

Когда на выстрелы прибежали встревоженные офицеры, Кирилл успел уже заменить полковнику память последних пяти минут. Теперь тот мог свидетельствовать под присягой, что к нему проник вражеский лазутчик и только вовремя подоспевший майор Осинин спас его от неминуемой гибели.

Назавтра Кирилл предстал перед глазами Иоанна с докладом о небывалой измене в рядах ордена. Но все повернулось совсем не так, как он ожидал. Иоанн приказал немедленно взять его под стражу, обвинив в убийстве члена ордена, выполнявшего важное секретное задание. Не прошло и трех дней, и круг двадцати четырех под давлением авторитета своего главы приговорил Кирилла к пожизненному изгнанию. И вскоре он оказался в избушке посреди дремучего леса в обществе Тимофея и покойного ныне Виссариона.

Шло время. За почти два века изгнания Кирилл во многом разобрался, и теперь обостренный дар предвидения шептал ему, что терпеть осталось недолго…

3

Когда Сидорин узнал о побеге, он внешне никак не показал своей ярости. Со спокойным выражением лица он приказал до особого распоряжения изолировать смену охраны, которая в тот день дежурила в подвале. Провинившихся женщин отвели в камеру, и Роберт лично занялся ими. Он натянул на руки кожаные перчатки и, не задавая ни одного вопроса, долго смотрел на них, определяя меру наказания.