Убей, укради, предай - Фридрих Незнанский

– А аналогичные по «модус операнди» дела поднимали?

– Аналогичных в наших архивах нет. Взрывов много, пластиковая взрывчатка встречается, но никаких параболоидов, о которых упоминается в заключении актов экспертизы, до сих пор не было, да и ртутных взрывателей тоже. А вообще, я вам скажу, надо искать мотив. Найдем заказчика, найдется и исполнитель. Без мотива можно рассчитывать только на счастливую случайность.

В кармане у Турецкого запищал мобильник.

– Ты где? – спросил Грязнов.

– У Семаго сижу, к тебе собирался.

– Ты мне про американца говорил, помнишь, Черный фамилия…

– Ну?

– Тут в Марьиной Роще труп какого-то самоубийцы-алкоголика и твой американец, который к нему в гости шел. Интересуешься?

– Адрес давай.

На улице Октябрьской в Марьиной Роще Турецкий обнаружил «скорую», в которую грузили носилки, и примятый сверху джип, на крышу которого, видимо, и свалился погибший. Грязнов поджидал его, покуривая на лавочке у подъезда.

– Джип твоего американца, – Вячеслав Иванович кивнул на изуродованную машину. – Фамилия трупа – Балабанов. Дмитрий Андреевич. Его мать сказала, что Черный дважды приезжал к нему на днях. О чем говорили, она не знает, сын ее отправлял погулять. Когда Балабанов выбросился, ее тоже дома не было, вышла в магазин.

– Балабанов действительно псих-алкоголик? – спросил Турецкий.

– Алкоголик – да, инвалид – ногу в зоне потерял, псих – не знаю, мать говорит, что не псих. Сам будешь с ней разговаривать?

– Не буду, Черный где?

– В квартире сидит, показания дает.

– А где он был в момент выброса?

– В машине. Это свидетели подтверждают. Только подъехал, еще даже мотор не вырубил, а этот ему на крышу и сиганул. Так что убийство ему предъявить не получится, а вот доведение до самоубийства можно попробовать. Мать убитого настаивает, что именно он, и только он, в этом виноват.

Турецкий поднялся в квартиру. На кухне участковый утешал рыдающую старушку, в комнате допрашивали «ведущего американского специалиста».

– Черный?! – разыграл радостное удивление Турецкий.

– Турецкий?! – ответил ему тем же Черный.

– Не слишком ли часто мы с вами встречаемся?

– Сам удивляюсь.

«Важняк» жестом отослал муровского опера и просмотрел протокол допроса: только начали, с анкетными данными разобрались, и все.

– И какие же такие имиджмейкерские резоны завели вас в дом инвалида-алкоголика? – Турецкий закурил и развалился на продавленном диване, как бы приглашая к неофициальной, задушевной беседе.

– А вы имеете мне что-то предъявить? – Черный сохранил благодушный тон, но к задушевной откровенности был явно не расположен.

– Может, желаете вызвать консула?

– Пока не желаю. – Он демонстративно посмотрел на часы. – Но могу и передумать.

– Вы не ответили на вопрос, – напомнил Турецкий.

– О резонах?

– Именно.

– Ну, скажем, я знакомился с жизнью разных слоев населения России, дабы наиболее адекватно учитывать взгляды и чаяния этих слоев при разработке рекламных концепций. – Он еще раз взглянул на часы.

– Да вы рассказывайте, рассказывайте подробнее, – подбодрил Турецкий, закуривая еще одну, – я никуда не спешу. С какими еще слоями вы общались, это на тот случай, если там также имели место случаи самоубийств, как конкретно с Балабановым познакомились? Еще хочется послушать, неужели взгляды и чаяния Балабанова оказались так непостижимы и интересны, что вы беседовали с ним уже два раза и приехали побеседовать еще? В общем, давайте, я весь внимание.

– Слои самые разные, – начал Черный, всем своим видом подчеркивая, что разговор этот совершенно бесполезный, но он готов подчиниться представителям власти и ответить на сколь угодно дурацкие вопросы. – Я не очень доверяю всяким фондам общественного мнения, потому в процессе работы над каждым новым проектом вначале иду в народ: на презентации, в клубы, на дискотеки, на стихийные рынки или просто на улицу. Я, конечно, мог бы перепоручить это кому-то – вы скажете: зачем это человеку вашего уровня проделывать такие вещи лично? Но отвечать за конечный продукт и за его восприятие общественностью потом мне. Поэтому предпочитаю по максимуму все делать сам. Если среди тех сотен или, возможно, даже тысяч людей, с которыми я сталкивался в последние дни, найдутся самоубийцы, не думаю, что вам удастся вменить мне в вину их гибель.

– Ближе к телу, – цинично заметил Турецкий. – О Балабанове.

– Познакомились мы на улице, ему не хватало денег на водку, и он выклянчил у меня десять рублей. Мы разговорились, меня поразило, что в одном человеке сочетаются качества интеллигента и бомжа, с ним интересно было разговаривать, он как бы олицетворял все ваше нынешнее общество в миниатюре – понимаете, о чем я говорю?…

В комнату заглянул Грязнов и поманил Турецкого пальцем.

– Этот хмырь сказал Балабанову, что пишет книгу про мужа Митиной, Кулинича, – сообщил он шепотом, – а Балабанов с Кулиничем вместе сидели.

– Круто! – присвистнул Турецкий. – Мать сказала?

– Угу, – кивнул Грязнов. – Будешь давить?

– Еще бы!

– Ладно, мистер Черный, потрепались – и хватит, – сказал Турецкий, вернувшись в комнату. – Расскажите мне лучше о книге.

– О книге как источнике знаний?

– Ну можно и так сказать. И еще о том, как вы стали биографом уголовного авторитета Кулинича и какие знания о нем собирались подарить миру.

Черный досадливо поморщился и с сожалением взглянул на Турецкого:

– Ну, положим, пишу я книгу, и что?

– То, что вы мне тут битый час голову морочили! – взорвался «важняк».

– Морочить головы – моя профессия, – нагло улыбнулся Черный, – я бы даже сказал – призвание. А моя книга, как и я сам, как я вам уже говорил, никакого отношения к смерти Балабанова не имеет.

– Что имеет, а что не имеет к чему отношения, будете решать не вы. Давайте прекратим бесполезную полемику. Я ставлю конкретные вопросы, вы даете конкретные ответы. Не желаете, будем разговаривать в МУРе в присутствии консула, но отвечать вам все равно придется. – Турецкий негромко, но веско трахнул кулаком об стол. – Итак, что о Кулиниче вам рассказал Балабанов?

Черный пожал плечами и тоже приложился кулаком к столу.

– Все. О детской дружбе, любовном соперничестве, соучастии в получении взяток и злоупотреблении служебным положением, за которое их и посадили, о том, что Кулинич не помог Балабанову после зоны, за что Балабанов на него обиделся и больше с ним не общался.

– И вы собирались все это опубликовать?

– Честно?

– Да.

– Нет. Не собирался. Но Балабанов об этом не знал, для него разговоры со мной были способом своеобразной мести бывшему другу и, по-моему, ни в коем случае не провоцировали депрессию, которая могла бы привести к самоубийству.

– Еще раз, пожалуйста, – переспросил Турецкий, – значит, книгу вы пишете, но ничего из балабановских рассказов включать в нее не собирались, так? О чем же тогда книга и зачем вам нужен был Балабанов?

Черный обреченно вздохнул:

– Книга называется «Большой бизнес и политика по-русски». Она уже почти готова, и главными ее героями являются Чеботарев, Пичугин и прочие воротилы русского бизнеса. Сразу, предупреждая все ваши вопросы по этим персоналиям, заявляю: никаких откровений в книге не будет, только то, что и так прекрасно известно всем в России, официально объявленные факты, приправленные сценами моего личного общения с этими людьми. Но книга же для американцев, они этого не знают, им интересно. Мой издатель настоял, чтобы была дописана глава еще и о Кулиниче, к его персоне в Штатах сейчас относятся неоднозначно, и дополнительно подпустить туману было бы выгодно…

– Понятно, – прервал Турецкий, которому между тем совершенно непонятно было, почему к персоне Кулинича «в Штатах сейчас относятся неоднозначно». – То, что рассказал Балабанов, характеризовало Кулинича слишком однозначно с плохой стороны, а вы его уговаривали, что Кулинич на самом деле хороший, и потому ездили к нему долго и упорно. Сам Кулинич о вашей литературной деятельности осведомлен?

– Я ему не докладывал.

– А о существовании Балабанова, его местожительстве и прочем узнали вы все-таки от Кулинича?

– Нет, из других источников. Послушайте, я очень спешу.

– Могу я узнать, что именно сообщил вам Балабанов о своем приятеле?

– Он сообщил, что у Кулинича разные глаза.

– Как это разные?! – опешил Турецкий.

– Очень просто. Один серый, другой коричневый. Два веселых глаза.

– Хм. И это все?

Секунду подумав, Черный положил на стол диктофонную кассету. После чего встал и направился к двери:

– Если вы еще что-то хотите узнать, пришлите мне повестку, я дам официальные показания. А сейчас прошу меня извинить.

Турецкий не стал его удерживать, но вручил еще одну свою визитку с телефонами – на случай, если он потерял первую, и предложил звонить, когда вспомнится что-то новое.