Это злая разумная опухоль - Питер Уоттс

случайность. А это значит, что – особенно в таких сложных, шумных системах, как экосфера планеты, – настоящие эффекты теряются в помехах и статистической строгости. Ваша комната может быть охвачена пламенем, а статистика ничего не покажет; результаты станут «значимыми», лишь когда вспыхнет кровать.

Второе, что нужно держать в уме: даже среди тех – особенно среди тех – кто признает опасность глобального потепления, существует почти патологическое стремление оставаться позитивными вопреки всему. Хорошим примером служит реакция на статью Дэвида Уоллеса-Уэллса – «Необитаемая Земля» – опубликованную в New York Magazine в 2017 году.[93] Это была статья, которая не сдерживала ударов, которая описывала уготованное нам будущее, не обращая внимания на консервативные шоры девяностопятипроцентного порога, – а ученые и активисты в один голос осудили ее как мрачную и контрпродуктивную.

Октябрьский отчет МГЭИК во многом реабилитировал Уоллеса-Уэллса, однако Патологическая Надежда никуда не делась. Мы, в конце концов, все еще хотим спасти мир, а переизбыток отчаяния только парализует людей: если не предложить им надежду, ты никогда не вдохновишь их на перемены. Если чуток не подсластить пилюлю, у них не будет причин пытаться исправить ситуацию.

Нельзя говорить людям, что они обречены. Даже если они обречены.

Что приводит нас к Джему Бенделлу из Камбрийского университета. У Бенделла докторская степень по международным отношениям, а не климатологии, однако он способен прочесть письмена на стене не хуже других (а наше положение в конце концов уходит корнями в политику, а не в науку). Он замечает, что мы можем снизить выброс CO2 хоть на 25 %, но это будет нивелировано уже существующим потеплением в результате продолжающейся потери арктических льдов (и, соответственно, понизившегося альбедо). Он указывает, что прогнозы МГЭИК всегда были чересчур оптимистичны, что наблюдаемые тенденции всегда оказываются хуже, чем самые страшные сценарии, предсказанные всего несколькими годами раньше. Он отмечает, что многие экстраполяции МГЭИК предполагают линейный рост, в то время как наблюдаемые данные скорее указывают на нелинейный – возможно, даже экспоненциальный.

Бенделл не думает, что у нас есть двенадцать лет, не дает нам срок до середины века, чтобы снизить выбросы до нуля. Он говорит, что повсеместный общественный коллапс неизбежен и начнется он всего через десять лет. (Что интересно, паразитолог и эволюционный биолог Дэниэл Брукс ожидает, что примерно тогда же разнообразные патогены – последовавшие за ростом температуры в новые места обитания – запустят серию пандемий, которые опустошат крупнейшие города мира.) Бенделл говорит, что пора отбросить тщетные надежды на спасение общества, каким мы его знаем. Он вводит термин «глубокая адаптация», чтобы описать процессы, с помощью которых мы можем справиться с коллапсом современного социума: способы приоритизировать вещи, которые мы можем сберечь, принять потерю всего остального, спасти все, что возможно, и надеяться выстроить из обломков нечто более стабильное.

Первый шаг, говорит он, – это оплакать то, что мы потеряли. Я лично сформулировал бы это не так милосердно: я бы сказал «то, что мы уничтожили».

Бенделл записал свой анализ в виде статьи под названием «Глубокая адаптация: карта для ориентирования в климатической катастрофе». Он не смог ее опубликовать. Точнее, журналы, в которые он ее отправлял, соглашались ее напечатать только при условии, что он перепишет текст и сделает его не таким «депрессивным»[94].

Конечно, легко смахнуть со счетов один голос. Проблема в том, что ему может вторить целый хор, хор, который нам не позволили услышать добронамеренные цензоры, настаивающие, чтобы факты прошли какую-то Проверку На Надежду, прежде чем им будет дозволено показаться на публике. Дом вокруг нас пылает. Пожарную службу недавно расформировали во имя экономии. Не имеет значения. Нельзя, чтобы люди теряли надежду.

У меня тоже есть надежда, пусть и отдаленная. Земля и прежде переживала массовые вымирания. В прошлом планета уже пять раз теряла 70–90 % видов и всегда возрождалась. Нескольких тощих и хилых выживших всегда хватало, чтобы поднять эстафетную палочку, породить новые виды и расцвести новыми экосферами, полными чудес и биоразнообразия. Это может занимать десять или двадцать миллионов лет, но рано или поздно все равно случается. И в этот раз случится тоже.

Моя надежда – на то, что в следующий раз не возникнет что-то, подобное нам, и не проебет планету заново.

Расщеплённый мозг вселенной

(Журнал Nowa Fantastyka, август 2018 года, расширенный вариант – 12 сентября 2018 года)

На дворе 1982 год. Я читаю свежевышедшую «Академию на краю гибели» Айзека Азимова с замиранием сердца. Один из Святой Троицы твердой НФ пишет – на полном серьезе, насколько я понимаю, – о «сознании» камней, деревьев и, бог ты мой, дверей. «Айзек, что случилось? – задаюсь я вопросом. – Сознание у камней? Не маразм ли до тебя добрался?»

Оказалось, что нет. Азимов просто открыл для себя материалистический панпсихизм: направление, которое считает, что всё на свете – камни, деревья, электроны, даже Дональд Трамп – в какой-то степени обладает сознанием. Панпсихисты считают сознание неотъемлемым свойством материи, таким же, как масса, заряд и спин. Это древнее убеждение – оно уходит корнями аж в античную Грецию – но недавно оно обрело новую жизнь среди исследователей сознания. Азимов просто опередил свое время.

Я всегда считал панпсихизм вопиющей капитуляцией. Табличка с надписью «неотъемлемое свойство», повешенная на одну из величайших загадок природы, никак ее не разрешает; она просто заметает ее под ковер. Но оказалось, что с по-настоящему вопиющими вещами я никогда раньше не сталкивался. До тех пор, пока не прочитал статью Бернардо Каструпа «Вселенная в сознании» в Journal of Consciousness Studies.[95]

Каструп затыкает панпсихизм за пояс. Он не говорит, что вся материя обладает сознанием. Он говорит, что вся материя и есть сознание – что, кроме сознания, не существует ничего, а материя – лишь одно из его проявлений. «Ничто не существует вовне или независимо от космического сознания, – пишет он. – Воспринимаемый космос находится внутри сознания, а не обладает сознанием». О, а еще он утверждает, что Вселенная страдает расстройством множественной личности.

Все это читается будто какая-то чокнутая эзотерическая метафора. Но Каструп говорит всерьез.

Он называет это наукой.

Даже на чисто локальном уровне есть причины скептически относиться к РМЛ[96] (или ДРИ, как оно сегодня известно: диссоциативному расстройству идентичности). Скажем, количество диагностированных ДРИ склонно подскакивать после выхода новых фильмов или книг о множественных личностях. Многие случаи не проявляются до того, как пациент проведет некоторое время в терапии – обычно по какой-то совершенно иной причине – только чтобы альтеры возникли после толчков и наводящих вопросов терапевтов, чьи критические и методологические