Красная лента - Роджер Эллори

— Мы только что приехали из одного заведения, — сказал Рос, — и там нам сообщили, что не видели ее.

Геррити пожал плечами.

— Как бы там ни было, она была здесь вчера, задала пару вопросов и ушла. Ничего особенного.

— В котором часу это было? — спросил Миллер.

Геррити поднялся со стула.

— Пойду взгляну.

Миллер посмотрел на Роса. Выражение лица у того было невозмутимое.

Геррити проверил у дежурного и вернулся.

— Она приходила около двух, пробыла минут пять и ушла.

— Что она хотела узнать? — спросил Миллер.

— Что-то о каком-то отставном полицейском, парне по имени Маккалоу.

— И что вы ей сказали? — спросил Миллер.

— Только то, что имею право говорить посторонним людям. Если они ищут офицера, который все еще на службе, я могу дать им участок, номер телефона, сообщить, на смене он в данный момент или нет. По поводу тех, кто ушел в отставку, я могу рассказать, в каком участке они служили перед уходом, и это все. Мы не сохраняем домашние адреса в системе по понятным причинам.

— Мы здесь ничего не расследуем, — заверил его Миллер, — это не внутреннее расследование. Мы просто поехали в административный отдел в мэрии, где Наташа Джойс была перед тем, как пойти сюда. Они отрицают, что она к ним приходила. Мы рады, что хоть вы признали, что она здесь побывала.

— С ней что-то случилось? — спросил Геррити. Внезапно его брови полезли на лоб. — Вот черт! Неужели это ее…

— Вчера, — сказал Миллер. — Через какое-то время после того, как она ушла отсюда. Ее убили в собственной квартире.

Геррити присвистнул.

— Черт! — повторил он. — Это просто ужасно! Я не знаю, что вам еще рассказать. Она спросила об этом Маккалоу, и я сказал, что он ушел в отставку из седьмого. Это ведь верно?

— Да, из седьмого, — подтвердил Рос.

— Это все, что она хотела знать. Спросила, есть ли у нас его адрес, но у нас его нет. И это все.

— А если бы вам понадобилось его разыскать? — спросил Миллер.

— Я бы поехал в административный отдел, — ответил Геррити. — У них есть люди, которые занимаются пенсионными записями и все такое. Сколько лет он отслужил?

— Шестнадцать.

— Как можно уйти в отставку за четыре года до пенсии?

— Мы тоже задались этим вопросом, — признался Миллер.

— Он имеет какое-то отношение к Ленточному Убийце? — спросил Геррити.

— Мы не знаем, какова его роль в этом деле, — ответил Миллер. — Мы не уверены, что он вообще в этом замешан. Мы просто хотим поговорить с ним.

— Того же хотела и эта девушка, — сказал Геррити.

Он помедлил, ожидая еще вопросов, но поняв, что больше его ни о чем спрашивать не будут, встал и поставил стул на место.

Миллер тоже поднялся, пожал ему руку и поблагодарил за помощь.

— Пустяки, — ответил Геррити. — Если еще что-нибудь понадобится, вы знаете, где меня найти.

— Спасибо, — сказал Миллер.

Когда Геррити отошел достаточно далеко, Рос спросил, поедут ли они назад в административный отдел.

— Я хочу сначала повидаться с Мэрилин Хэммингз, — ответил Миллер. — Потом поедем к нашему другу, который не помнит Наташу Джойс.

Дэннис Пауэрс понимающе улыбнулся. Что-то в его лице подсказало мне, что все это он уже слышал и раньше.

Я просмотрел все фильмы, сидя в комнатушке в комплексе Лэнгли. Комнатка была оборудована под кинотеатр. Пауэрс сказал, что будет демонстрировать фильмы с шестнадцатимиллиметровых бобин. Я смотрел молча. Пауэрс сидел возле меня. Как всегда, во рту у него была зажженная сигарета. На экране показывали обезглавливания, массовые повешения, захоронения заживо, потрошения, изнасилования и придорожные казни. Возможно, он ожидал, что меня стошнит. Возможно, он думал, что я закрою глаза от ужаса. Но я этого не сделал. Юношу не старше шестнадцати-семнадцати лет выволокли из-за двери, за которой он прятался. У него было перерезано горло. Двое мужчин принялись проталкивать его язык через рану на шее. Кровь текла рекой, заливая рубашку. Потом мужчины швырнули тело на землю и принялись его пинать. Девочку семи-девяти лет засунули в парусиновый мешок и зашили, словно почтовую посылку. Мешок положили на пол и начали топтать ногами. Девочка, не в силах выбраться из мешка, первое время пыталась разорвать его, потом замерла. Мешок топтали до тех пор, пока он не превратился в бесформенную окровавленную массу, покрытую отпечатками подошв.

Во время короткой паузы после окончания одного фильма и перед началом другого Пауэрс наклонился ко мне и шепнул:

— Коллаборационисты. Они считали, что эти дети сотрудничали с американцами.

Прежде чем я успел ответить, начался следующий фильм. Сначала экран был черно-белым, потом на нем начался обратный отсчет от пяти до одного, и перед моими глазами замелькали картинки. Обезглавленные тела, размозженные конечности, дети без глаз. Бесконечная вереница кошмарных изображений, державшая в постоянном напряжении и не позволявшая отвести взгляд.

Когда все закончилось, когда включилось освещение, а проектор перестал жужжать, Дэннис Пауэрс повернулся на стуле и долго молча смотрел на меня.

— Из этих фильмов можно заключить, что на планете есть места, куда лучше не соваться. — Он зажег очередную сигарету. — Здесь ситуация огромной сложности, о которой никто не подозревает. Эта страна не так важна, но в некотором смысле она важнее Польши в тридцать девятом году.

— Польши? — переспросил я.

— Я имею в виду союзников и державы Оси в тридцать девятом году. Было договорено, что Гитлер не нападет на Польшу, но он поступил иначе. Это то, что видел мир, то, что он знал. До этого были другие попытки захвата территории. Гитлер работал над этим уже в тридцать седьмом и тридцать восьмом. Черчилль был знаком с ним задолго до этого, еще в тридцать первом, а то и раньше, когда был первым лордом Адмиралтейства. Он знал, на что способен этот психованный нацистский выскочка. И несмотря на его протесты, несмотря на все, что он говорил, никто ничего не замечал до тех пор, пока Гитлер в тридцать девятом не двинулся на Польшу.

— И как это связано…

— Это не Польша, — согласился Пауэрс. — Гватемала может стать аналогом Польши здесь, на границе с Мексикой. Если кто-то нападет на Гватемалу, у нас не будет сомнений в том, что следует предпринять по этому поводу. А это место далеко от Мексики, и этого расстояния вполне достаточно, чтобы мы не беспокоились.

— Профилактика лучше лечения, — сказал я.

Пауэрс покачал головой.

— Тут лечение не поможет, друг мой. Поэтому остается только профилактика. Тридцать лет холодной войны убедительно доказали, что лекарства от этого нет. Ты либо предпринимаешь что-то, прежде чем это начинается, либо смотришь, как оно разрастается подобно раку. Как только эта штука укоренится в культуре, ничего поделать уже нельзя. Это болезнь. Медленная, коварная, неумолимая. Как вирус. Она ратует за равенство, за культурную и социальную силу. Это всего лишь повод для нескольких избранных убрать противников, прибегнув к средствам, которые ты сегодня видел на экране. Это происходит приблизительно в двух тысячах километров от того места, где мы сидим. И это происходит с людьми, которые никогда не соглашались на такую судьбу. — Он затянулся сигаретой. Пепел упал на пиджак, но он не обратил на это внимания. — Существует очень мало людей, которые могут иметь дело с подобными вещами. Очень мало людей, которые могут посмотреть на это и понять, что перед ними. Кэтрин видела это. Она сидела здесь, как и ты, и смотрела. Еще до окончания первой пленки она решила уйти. — Пауэрс сухо рассмеялся. — Насколько я могу судить, она хотела предпринять что-то задолго до того, как попала сюда. У нее просто не было четкой цели.

Пауэрс ожидал, что я закидаю его вопросами. Важными вопросами, на которые сложно найти ответ. Но я молчал.

— Хочешь знать, почему ты? — спросил он, вероятно, прочитав этот вопрос в моих глазах.

Я пожал плечами.

— Расскажите.

— Семьи нет. Высокий уровень интеллекта. Никаких связей с коммунистами. Ты одиночка. У тебя никогда не было связи с женщиной, которая хоть что-то значила бы для тебя. Твои политические взгляды размыты. Ты стремишься заниматься важным и полезным делом, но понятия не имеешь, чем именно. Это все, остальные причины не важны.

— Не важны? — спросил я. — Какие же причины могут быть не важны?

Он махнул рукой. Казалось, его нисколько не тронули фильмы, которые мы смотрели. Он вел себя непринужденно, и это не выглядело фальшивым. Меня раздражали его самоуверенность и выдержка.