Дар или проклятие - Евгения Горская

– А Нина… она работала или училась?

– Какая там учеба? Тупица. В столовой на раздаче стояла. Хоть и грех так говорить про покойницу, а противная девка была, грубая. Как только он не видел? Ума не приложу.

«Почему она решила, что стрелял Выдрин? Он трус, никогда бы на такое не решился. Вот сопляков подбить на похищение – это ему в самый раз. Да и зачем Выдрину ее убивать? Чтобы не сопоставила встречу в ресторане с наездом на фирму? Нет, это не повод для убийства. Стрелял Петр Михалыч. То есть дядя Николай. Стрелял, потому что узнал про смерть матери, и испугался, что я сюда приеду».

– Знаешь, Наташа, я думаю, Коля через несколько лет сам бы ее бросил. Не пара они были. Ну что это за жена, с которой ни поговорить о чем-то, ни помолчать. А он парень видный был, высокий, красивый, у такого в Москве от девок отбоя бы не было. А если бы не бросил, то мучился бы всю жизнь.

Ночевать, пожалуй, стоит у тети Шуры, сюда он не сунется. Вернее, сюда сунется с меньшей вероятностью. Господи, что делать?

– Как же ты все-таки на молодую Зину похожа!

Нужно уезжать. Надо ехать в Москву, а во вторник вернуться вместе с папой.

– Зина, как Коли не стало, сильно сдала. Через несколько лет только отошла понемногу, в Москву стала часто ездить, по нескольку раз в год. В театры там ходила, в музеи. По мне, так никаких театров не надо, если телевизор есть.

В полицию пойти? Засмеют и не поверят. Мало ли кто на кого похож.

– Спасибо, теть Шура. Очень вкусно. Объедение.

Наташа вышла на крыльцо. Похолодало. Сквозь голые ветки редких деревьев виднелась пустая улица, ведущая к железнодорожным путям, а вдалеке, уже за путями, почти невидимый в холодном тумане, темнел лес.

Стасово получило статус города только перед самой войной, а совсем давно, еще при царской власти, это было большое село. И дома в старой части города были сельские, с небольшими участками, засаженными нехитрыми овощами. Только в семидесятые годы в городе начали строить классические советские девятиэтажки, в которые жители, привыкшие жить на земле, переселялись неохотно, просто выбора не было – о коттеджах тогда никто и не слышал.

К дому соседей Чикиных Петр Михайлович подошел между неплотно прижатыми друг к другу заборами, огораживающими участки земли на улицах Поселковой и Ленина. Сейчас, скорее всего, улица Ленина переименована, и ему совсем некстати захотелось узнать ее новое название. Когда-то по этой тропинке между заборами он не только бегал, но и на велосипеде катался, а сейчас, встреться ему кто-нибудь, пожалуй, еле-еле бы разошлись. Ему повезло, он никого не встретил. И вообще не похоже, что тропинкой этой часто пользовались.

Старики Чикины, муж и жена, умерли друг за другом в позапрошлом году. Бабка Чикина пережила мужа только на полтора месяца, и все это время, как писала мать, плакала, не переставая. На могилу ходила каждый день, а кладбище далеко, молодому человеку минут сорок ходьбы. А тогда, в прошлой его жизни, Чикины ругались чуть не каждый день, ругались самозабвенно, на всю улицу. И две их дочери сбежали от родительских ссор сразу, как окончили школу. Сейчас сестры Чикины жили в Питере, обе удачно вышли замуж и приезжали в родительский дом на лето вместе с детьми и мужьями.

Он постоял, внимательно и чутко прислушиваясь. Легко перемахнул через забор, порадовавшись этой легкости, и, пригнувшись, полосой засохшей малины подобрался к дому. Опять задержался, прислушиваясь, и очутился на заднем крыльце дома, выходившем на противоположную от улицы сторону. Перекусить навесной замок и взломать врезанный замок оказалось минутным делом, все-таки служил он в особых войсках и кое-что еще помнил, и уже через несколько секунд он смотрел на окна дома, в котором родился.

Первой его ошибкой было взять Наталью на работу. А второй – не сказать об этом матери. Впрочем, кроме лишних волнений для нее, это ничего бы не принесло. Даже не напиши она завещание, Калгановы наверняка приехали бы, если не на похороны, то на могилу единственной тетки, и Наталья все равно представляла бы для него смертельную опасность.

Она обязательно догадалась бы. Она очень наблюдательна, умеет анализировать и делать выводы. Он знал это как никто другой, потому что проверял ее проекты, и знал, что она не упускает мелочей. Характер проявляется во всем, и в работе и в быту.

Мучительно хотелось курить, и он не выдержал – нашел в старом буфете Чикиных треснувшее блюдце и, используя его вместо пепельницы, стал с удовольствием вдыхать вредный для здоровья дым. Нужно не забыть собрать пепел, а блюдце вымыть.

Ждать предстояло долго, ему необходимо выяснить, где она ляжет спать. Он не мог допустить, чтобы она испугалась перед смертью, он должен идти наверняка.

«Мне осталось несколько недель», – написала ему мать месяц назад.

«Не дури», – ответил он. Ему хотелось сказать, чтобы она не оставляла его одного, но он не написал.

«Я врач, я знаю», – через двадцать минут пришел ответ по электронной почте, и с той минуты он знал, что мать умирает и что он убьет Наташу.

Петр Михайлович ссыпал пепел в носовой платок и вымыл блюдце, больше курить нельзя, из дома напротив можно увидеть огонек.

В понедельник утром он не получил письма от матери. Сначала он вроде бы и не придал этому особого значения, но потом, уже на работе, ни о чем не мог думать, кроме нее. Тогда он позвонил ей на домашний номер и услышал в трубке незнакомый мужской голос. Все было кончено.

Он недолго ждал Наталью у подъезда и попал бы ей точно в голову, если бы ее не спас бог. Впрочем, и его тогда спас бог, потому что потом она спасла его сына. Он до сих пор не мог думать о том, что могло бы случиться с Сережей, и сейчас тоже отогнал эти мысли.

Он смотрел, как в ранних осенних сумерках проступает свет в доме через дорогу, а думал почему-то о заместителе Выдрине и недоумевал, как тот мог решить, что он, Петр Сапрыкин, не отследит пропажу собственных денег. Эта подлость у Толика Выдрина не прошла бы.

У него прошла другая подлость.

Он, Петр, считал, что все знает о своей жене, но не знал главного – что она его разлюбила…

Он не сразу заметил, что дверь дома напротив открылась и Наталья испуганно озирается по сторонам. Она все знает, понял Петр. Она знает, что он ее… караулит.

Тонкая женская фигурка была отчетливо видна на фоне открытой двери, и если бы у него в руках был не пистолет, а винтовка, он сразу бы выстрелил. Но у него был пистолет, оружие исключительно для ближнего боя, а расстояние до цели составляло метров тридцать, не меньше, и Сапрыкин стрелять побоялся. Он мог ее только ранить, но не убить, а Петр не хотел, чтобы ей было больно.

Наташа прикрыла дверь, нашарила в кармане сигареты и закурила, присев на крыльцо.

Она сидела на крыльце, чуть сгорбившись, и Петр Михайлович не сразу понял, почему почти перестал дышать. Она была так похожа на его мать, что Сапрыкин на какой-то момент испугался, не сошел ли он с ума.

Он опять взял в руки треснутое блюдце и, уже почти не таясь, закурил. И снова мысли почему-то перескочили на Толика Выдрина, которому не удалось отнять у него фирму, но удалось отнять его жену.

Командировка в Сочи была тогда очень некстати, но он не мог ее отменить и все ждал, когда Наталья позвонит ему и попросит отгулы на несколько дней, и тогда бы он прямо из Сочи поехал бы сюда. Она отгулы не просила, и он не понимал, почему.

Девушка на крыльце поднялась на ноги, огляделась, взявшись за перила рукой, и чуть помедлила у распахнутой двери, повернув голову прямо на него.

Она давно закрыла дверь, но ему опять показалось, что он стоит не дыша. Она была похожа на мать невероятно, немыслимо. И когда сидела, чуть сгорбившись, и когда озиралась, схватившись за перила, и когда боком замерла на фоне открытой двери. Все – фигура, движения, посадка головы были материны.

Петр совсем не думал о Наталье, когда осторожно полосой засохшей малины пробирался к забору, потом шел по узкой тропинке между заборами, потом по железнодорожным путям и дальше прямо к лесу. Он знал, что не сможет выстрелить. В нее он стрелять не станет. Будь что будет.

Он опять думал о Выдрине, о том, как легко ломаются людские судьбы, и что наказание за это никакими кодексами почему-то не предусмотрено.

На берегу реки, на том самом месте, где когда-то целовал семнадцатилетнюю девочку, он остановился, достал из кармана пистолет и, широко размахнувшись, забросил его точно на середину небольшой речки.

А ведь на самом деле ему ничто не грозит, запоздало подумал он. Никто никогда не докажет, что он не Петр Сапрыкин. Чего он так боялся?

Наталья расскажет, как директор похож на ее покойного дядю? Ну и что? Похож и похож… Да она никогда и не расскажет, он знал это совершенно точно.

Александрина ужаснется и брезгливо отвернется от бывшего мужа? Неделю назад он действительно так думал, а в эту минуту понял – нет. Она примет его любого. Он не знал, что она его разлюбила, потому что этого и не было, потому что она все так же его любит, и ей так же страшно жить без него, как и ему без нее.