100 Великих Книг - Юрий Абрамов

На земле восцаряет золотой век — недосягаемый образец для всех последующих несовершенных общественных устроений. Да, было, оказывается, на земле время, когда люди жили в полном счастье и изобилии, не зная раздоров и войн:

Первым век золотой народился, не знавший возмездий,Сам соблюдавший всегда, без законов, и правду и верность.Не было страха тогда, ни кар, и словес не читалиГрозных на бронзе; толпа не дрожала тогда, ожидаяВ страхе решенья судьи, — в безопасности жили без судей. «…»— Не окружали еще отвесные рвы укреплений; «…»Не было шлемов, мечей; упражнений военных не зная,Сладко вкушали покой безопасно живущие люди. «…»… Урожай без распашки земля приносила;Не отдыхая, поля золотились в тяжелых колосьях,Реки текли молока, струились и нектара реки,Капал и мед золотой, сочась из зеленого дуба…

Социальная гармония продолжалась долго, но не вечно. На смену безмятежному золотому веку пришли попеременно века — серебряный, медный и железный. Общество деградировало, вступило в полосу нескончаемых войн и беспрестанной борьбы за выживание. В конце концов, боги решили покарать человечество за нечестивость и обрушили на землю воды потопа. Погибли все, кроме двух праведников — сына Прометея Девкалиона и его двоюродной сестры и жены Пирры. Приходилось начинать все сначала. Последующие поколения людей возникли из камней: те, которые бросал через плечо Девкали-он, стали мужчинами; те, же, что бросала Пирра, превратились в женщин. Но золотой век уже не вернулся. Человечество сделалось таким, каким оно остается и по сей день — злобным и эгоистичным.

По коварству и изощренной жестокости боги не отставали от людей. На данную тему Овидий воссоздает множество картин, ставших хрестоматийными. Самая впечатляющая — история Ниобы и ее погубленных детей. Фиванская царица Ниоба имела многочисленное потомство (по одной версии — 12, по другой — 14, по третьей — 20 сыновей и дочерей) и как-то посмеялась над титанидой Латоной (греческая Лето), которая подарила Юпитеру только двоих детей — близнецов Аполлона и Артемиду. Оскорбленная Латона потребовала возмездия, и Аполлон с Артемидой безжалостно перестреляли из лука всех детей Ниобы. Обезумевшая от горя мать превратилась в камень, источающий слезы. Этот классический сюжет в гениальной переработке Овидия достиг высшей степени трагедийности.

Вот лишь несколько строк из обширного текста, где Ниоба молит Артемиду сжалиться над ней и сохранить жизнь хотя бы одной, последней, самой младшей дочери:

… Лишь оставалась одна: и мать, ее всем своим телом,Всею одеждой прикрыв: — «Одну лишь оставь мне меньшую!Только меньшую из всех я прошу! — восклицает. — Одну лишь!»Молит она: а уж та, о ком она молит, — погибла…Сирой сидит, между тел сыновей, дочерей и супруга,Оцепенев от бед. Волос не шевелит ей ветер,Нет ни кровинки в щеках; на лице ее скорбном недвижноОчи стоят; ничего не осталось в Ниобе живого.

«Метаморфозы» перенасыщены мифологическими образами, сюжетами и коллизиями. Овидий доводит свое беспримерное поэтическое повествование до величия Рима и триумфа Юлия Цезаря. Но заключительный аккорд связан не с богами и героями, а с самим автором. Продолжая традицию, начатую его великим современником Горацием, Овидий заключает свою поэму гимном в честь самого себя. Это тема «Памятника», вдохновившая впоследствии Державина и Пушкина. У Овидия она звучит так:

Вот завершился мой труд, и его ни Юпитера злобаНе уничтожит, ни меч, ни огонь, ни алчная старость. «…»Лучшею частью своей, вековечен, к светилам высокимЯ вознесусь, и мое нерушимо останется имя.Всюду меня на земле, где б власть не раскинулась Рима,Будут народы читать, и на вечные веки, во славе —Если только певцов предчувствиям верить — пребуду.

24. «КАЛЕВАЛА»

«Калевала» — литературное сокровище не только финно-угорской духовной культуры, но и всего человечества. В финских и карельских рунах запечатлены такие архаичные пласты человеческого самосознания, которые распространяются на предысторию большинства народов Евразии. И дальше. Здесь сохранились не подвластные времени и беспамятству сюжеты, относящиеся к борьбе патриархата и матриархата, золотого и железного веков, различных тотемных кланов, не говоря уже о древнейшей космогонии «Калевала» — как она знакома современному читателю — бережно обработанный и скомпонованный в целостную книгу фольклорный материал, собранный в начале XIX века Элиасом Ленротом среди карелов, ижорцев и финнов, проживавших тогда на территории Российской империи (главным образом в Архангельской губернии, где финские и карельские поселенцы также бережно хранили древние руны, как русское население — былины). Тем не менее, несмотря на сравнительно недавнюю запись (что, впрочем, относится к фольклорным текстам большинства народов Земли), «Калевала» — одно из древнейших стихотворных произведений человечества.

Точная датировка большинства ее сюжетов вообще затруднительна. С одной стороны, книга изобилует архаичными родоплеменными реминисценциями. С другой стороны, многие эпизоды заведомо позднего происхождения. Иначе, печатный текст «Калевалы» — сплав древности и современности (если под последней подразумевать всю эпоху после принятия христианства). Однако, не считая незначительных христианских реалий типа нательных крестиков и заключительного крещения ребенка — будущего властителя Карелии (вставной фрагмент явно позднего и конъюнктурного происхождения), «Калевала» — всецело языческая книга — буйная, непредсказуемая и многоцветная, с множеством древних Божеств, постепенно превратившихся в народном представлении в обычных людей, наделенных, тем не менее, волшебными способностями.

Неповторим и незабываем образный и поэтический язык «Калевалы». Он настолько сладкозвучен, что даже в русском переводе воспринимается как верх совершенства.

Мне пришло одно желанье,Я одну задумал думу, —Быть готовым к песнопеньюИ начать скорее слово,Чтоб пропеть мне предков песню,Рода нашего напевыНа устах слова уж тают,Разливаются речами,На язык они стремятся,Раскрывают мои зубы.

Переводится название эпической поэмы как «Сыны Калевы» (Калева — родоначальник карело-финских племен). Многие главные герои «Калевалы» из числа первопредков. Таков северный Орфей — Вяйнемейнен (сокращенно — Вяйно) — Мудрый старец, сказитель и песнопевец-музыкант, шаман и волшебник. Он несет в себе отпечаток архаичного Божества-демиурга и живого человека, подверженного сомнениям и страстям (в частности, Вяйно часто и обильно плачет). Точнее, образ Вяйнемейнена, как он дожил до наших дней, соединил в себе представления о первопредке и первотьорце. Черты последнего особенно заметны в начальных космогонических главах.

Вяйнемейнен — сын Небесной Богини — Ильматар, дочери воздушного (и безвоздушного, то есть космического) пространства. Забеременела она одновременно от буйного Ветра (он «надул» плод) и синего Моря, давшего «полноту» (следовательно, обоих можно считать отцами Вяйно). Роды так и не наступали, пока Ильматар не превратилась в Мать воды — первозданную водную стихию и не выставила над бескрайним первичным Океаном пышущее жаром колено. На него-то и опустилась космотворящая птица — Утка (у других северных народов это могла быть гагара, у древних египтян — дикий гусь, у славяно-руссов — гоголь-селезень, но мифологическая первооснова у всех одна). Из семи яиц, снесенных Уткой (шесть золотых и одно железное), и родилась Вселенная, весь видимый и невидимый мир:

Из яйца, из нижней части,Вышла мать-земля сырая;Из яйца, из верхней части,Встал высокий свод небесный,Из желтка, из верхней части,Солнце светлое явилось;Из белка, из верхней части,Ясный месяц появился;Из яйца, из пестрой части,Звезды сделались на небе;Из яйца, из темной части,Тучи в воздухе явились…

В этом изумительном фрагменте зачатки многих космологии и мифологем других культур, связанных с представлениями о Космическом яйце, что свидетельствует о былой социокультурной и этнолингвистической общности всех народов Земли. Данный факт явственно обнаруживается и в мотиве расчлененного человеческого тела, части которого становятся стихиями, объектами Вселенной. В индоарийской традиции классическим образом такого типа выступает вселенский великан Пуруша: из его частей создается весь видимый и невидимый мир. Но аналогичные представления имеются во множестве других древних культурах и мифологиях — как индоевропейских, так и неиндоевропейских (например, в китайской).