В огонь и в воду - Амеде Ашар

— Я же, ручаясь за повиновение и добросовестность графа де Шарполя, осмелюсь ещё сослаться и на самое имя, какое он носит. Преданность королю передается в его роду от отца к сыну. Граф де Шарполь единственный представитель своего рода. Ваше величество изволите знать о подвиге первого из Шарполей, когда дело шло о свободе и жизни короля Генриха IV, вашего славного деда.

— Знаю, — отвечал Людовик XIV, — покойный король, отец мой, рассказывал мне эту историю. Я очень рад видеть при своем дворе потомка того человека, который приказал себя тогда таким хорошим французом и таким хорошим солдатом. Благодарю графа де Колиньи за предоставленный мне случай узнать его.

— Мое искреннее желание — идти по стопам графа Самуила де Шарполя и кинуться с обнаженной шпагой на врагов короля.

— Может ли граф де Шарполь надеяться, государь, что его больше не будут преследовать?

— Я прикажу и даже сделаю больше.

Король сделал знак, подошел дежурный офицер.

— Маркиз де Креки, — продолжал он, — в моей военной свите есть, кажется, вакантное место поручика. Скажите графу де Лувуа, чтобы он отослал патент графу де Шарполю.

Сказав это, король приветливо махнул рукой Колиньи и Югэ и пошел дальше. все заметили благосклонную улыбку короля во время длинного разговора с новым лицом при дворе. Придворные, стоявшие поодаль, придвинулись ближе: всем любопытно было узнать имя дворянина, принятого королем так милостиво. Некоторые, получив ответ от Колиньи, пожелали познакомиться с Югэ.

— Король разговаривал с вами сегодня благосклонно, — сказал Колиньи Югэ, — завтра у вас будет больше друзей, чем волос на голове.

— Тем лучше!

— Ну, не знаю. Иногда бывает очень опасно иметь много таких друзей. Их объятия напоминают мне те венки, которые вешали в древности жрецы на шею жертвам. Вас осыпают приветствиями, и в то же время ведут незаметно к краю пропасти. Ни в одном болоте нет таких опасных ям, как в этих позолоченных галереях. Здесь нужно ходить, открыв глаза и уши.

Совет был хорош, но одна вещь заботила Монтестрюка больше, чем все козни на скользком придворном полу. Ему хотелось разгадать загадку, которая хранилась у него в кармане, в виде записки с подписью Орфиза де М…

Прежде всего, после представления королю, он поспешил к герцогине д'Авранш. Он нашел её в великолепном наряде, она собиралась ехать на прием к королеве. Шиврю был у неё и рассыпался в похвалах по поводу её драгоценностей, которые горничная подавала ей. Шиврю не смог скрыть удивления при виде Югэ, но поспешил к нему навстречу.

— Что это мне говорили? За вами гоняется полиция? Слава Богу, это неправда, я вижу!

— Теперь это действительно неправда, но ещё недавно я не мог бы этого сказать.

— Как это?

— Целая история: беготня по улицам, прыжки через стены, переодевание, и все это, чтоб отделаться от полицейских, выпущенных на меня целой стаей.

— Выходит, настоящая одиссея? — спросил Шиврю.

— Которая окончилась только в Фонтенбло, у короля.

— Теперь все для меня ясно! Вот почему я вас так давно не видела, сказала Орфиза. — Мне тоже говорили о какой-то дуэли, в которой вы творили чудеса… Вас сравнивали со знаменитым Амадисом Гальским!

Сарказм Орфизы затронул Югэ за живое.

— Эта дуэль, о которой вам рассказывали, вероятно, разные бездельники, — отвечал он, — имела удивительные последствия, и первое из них была схватка, в которой два или три бедняка лишились жизни.

— Столько разом! И, без сомнения, от вашей могучей шпаги!

— Увы, да. Другое последствие то, что ваше имя было замешано в этой истории.

— Мое имя? — вскричала Орфиза.

— Ваше имя, лучшее доказательство — вот эта записка.

Югэ вынул из кармана записку, переданную ему вчера, и передал её раскрытой герцогине. Пробежав её глазами, она расхохоталась.

— И вы могли подумать, что я написала подобную записку? — спросила она. — Вот наивность, очень близкая к дерзости! Взгляните, Шиврю!

Герцогиня передала записку Шиврю, он улыбнулся.

— Меня обвиняют в тщеславии, — сказал он, взглянув на записку, — но, сказать по правде, если бы мне прислали подобное нежное письмецо, то, прежде всего, я бы вздохнул от сожаления, что не могу этому поверить, но никогда бы не подумал, что написала его герцогиня д'Авранш! Бедный друг мой! Какая же странная мысль пришла вам в голову!

Орфиза улыбнулась одобрительно, и эта улыбка окончательно рассердила Монтестрюка. Он взял из рук Шиврю записку, скатал её шариком и спокойно бросил в огонь.

— Немного золы — и ничего не останется! — сказал он.

Потом продолжал шутливым тоном:

— Это однако же неблагодарно! Я бы должен был хранить этот кусок бумаги, какая бы рука ни написала его, хоть на память о том добре, которое он принес мне.

— Что это за добро? — спросил Шиврю.

— Вещь очень ценная — благоволение короля.

— Да, в самом деле, вы видели короля! — вскричала Орфиза. — А я совсем об этом забыла… По какому случаю, зачем?

— Но разве не в обычае, чтобы все дворяне представлялись его величеству? Спросите у графе Шиврю. Кроме того, я должен был ещё просить короля о милости.

— И получили?

— Он сделал больше: со вчерашнего дня, по высочайшему повелению, я принадлежу к военной свите его величества.

— А! — протянул Шиврю.

— Это только начало, — прибавил Югэ, — я надеюсь пойти гораздо дальше и гораздо выше, во что бы то ни стало.

— Да куда же, позвольте узнать? — спросила герцогиня, улыбнувшись при этом намеке.

— Но ведь вы сами знаете… До завоевания Золотого Руна.

— А! Так это дело решенное! Вы похитите меня на корабле Арго!

— Вы сами видите, что нет: ведь я вас предупреждаю.

— Какая милость! А если я откажу? Женщины так причудливы!

Югэ был просто в припадке хладнокровия. Он улыбнулся, поклонился и отвечал:

— Нет, герцогиня! Вы согласитесь!

— Только что вы были наивны до дерзости, теперь смелы до наглости!

Орфиза встала с явным желанием прекратить разговор.

Но Югэ решился идти до конца. Он положил руку на эфес шпаги и, поклонившись ещё раз Орфизе, глаза которой сверкали от гнева, сказал ей:

— Пусть смелость — преступление, но ничто не заставит меня отступить. Вы — или смерть!

Лишь только он вышел, Шиврю пожал плечами и вскричал:

— Это просто сумасшедший!

Но Орфиза, под влиянием внезапного, столь обычного у женщин переворота, посмотрела ему прямо в лицо и сказала:

— Он не похож однако же на прочих… Кого он возьмет, то сумеет и охранять!

Выйдя из отеля герцогини, Югэ пошел бродить без цели по улицам Парижа. Он мечтал о воздушных замках, Над которыми реял в облаках образ Орфизы. Он сладит наконец с этой гордой герцогиней, с которой вечно приходится начинать с самого начала. Он пожертвует для этого всей кровью, всей жизнью. Она увидит наконец, что он не шутил, когда принимал её вызов.

— С ней, — говорил он себе, — то улыбается надежда, на наступает отчаяние, сегодня у ней — ласковая улыбка, завтра — ирония, сарказм. Молодая и прекрасная, она забавляется переменами… Но я сам из упрямого рода и покажу ей! Волей или неволей она должна сдаться и сдастся!

Югэ все шел и шел. Настали сумерки, потом и ночь. Опомнившись, он уже не знал и сам, куда зашел. Он ждал прохожего, спросить дорогу, как вдруг вблизи раздались крики. Он кинулся на шум и в узком переулке, в ночном мраке, увидел брошенный у стены портшез, между тем как несшие его лакеи с трудом отбивались от целой шайки грабителей.

Югэ выхватил шпагу и бросился на грабителей. Как только самый отчаянный из них упал от первого удара, все прочие бросились бежать. Югэ и не думал их преследовать и уже вкладывал шпагу в ножны, как вдруг дверь портшеза отворилась и из него вышла дама, закутанная в плащ с черной маской на лице.

— Если она старая и дурная, — сказал себе Монтестрюк, — то пусть это доброе дело зачтется мне хотя бы на небесах.

Незнакомка взглянула на него, пока он кланялся.

— Послушайте, что это значит? — спросила она.

— Извините, но я сам хотел спросить вас об этом, — отвечал Югэ, успокоившись: голос был молодой с свежий.

— Извините и вы меня, я привыкла спрашивать, а не отвечать.

Дама толкнула ногой тело человека, которого ранил Югэ, он не двинулся.

— Вот как вы их отделываете! — продолжала она, взглянув на своего защитника.

— Да, так уж я привык, — гордо ответил Югэ.

Она осмотрелась кругом. Из двух носильщиков и двух лакеев, которые были при ней, один был убит, двое убежали, четвертый стоял возле опрокинутого портшеза.

— Милостивый государь, — продолжала дама, — когда спасают кого-нибудь, то тем самым отдаются в их распоряжение.

— Приказывайте. Что я должен делать?

— Не угодно ли вам проводить меня домой, но с условием, что вы не будете ни пытаться увидеть меня, ни узнавать, кто я.