Дайте стройбату оружие - В Антонов

   Повезла крепышка Лида своего щупленького кавалера в деревушку возле старинного русского городка "Сычёвка", знакомить с родными. Накачали там Саньку Лидкины братья самогоном, заботливо-приготовленным и очищенным, на корнях колгана, настоянным. Убедились, что будущий зять по пьянке с катушек не съезжает, а начинает петь любимую Лидину песню про Муромскую дорожку. На грубость, отвечает грубостью, но грубит в меру, то есть, на грубую грубость, грубо, не нарывается. Анекдоты свежие знает, а когда их рассказывает, то сам первым не смеётся. А главное, увидели братаны, что глядит Санька неотрывно на Лиду и руку ей поглаживает. Значит любит. А раз есть любовь, так быть и свадьбе. А то, что зять щупленький - это не беда. Братья опытные браконьеры. Лесной лосятинкой да кабанятинкой обеспечат. Маманя молочка, сметанки, вареньица наготовит. Подхарчуется зять и станет справным мужиком. А вот Лидке немного похудеть, не помешает. Пускай пошустрее "шуршит", за мужем и будущими детишками ухаживая, авось немного жирка и сбросит...

   Хоть и стояли первые дни апреля, когда ещё нечего делать колхозным трактористам в поле по причине холодной и переувлажненной почвы, но поспать братьям не дали. Утром, постучали в окно какие-то парни и девчата, одетые в брезентовые или баллониевые ветровки, поверх стареньких свитеров. Попросили выйти на улицу тракториста. Вышли оба брата взлохмаченные, помятые, сонные и Санька за ними увязался.

   - В чем дело, товарищи горожане?

   - Мы поисковый отряд. Работаем неподалёку. У деревни Пызино. Там уральская дивизия ломала немецкую эсэсовскую оборону. Практически все и погибли. Цвет города Ижевска. Коммунисты и комсомольцы. Лучшие рабочие, интеллигенция, руководители и специалисты предприятий. Чистым полем на пулемёты шли. И красноармейцы, и офицеры, и даже командование полков. Но и немцам дали прикурить. В том бою, эсэсовцы понесли самые большие потери убитыми за один день войны. Наши солдаты до весны пролежали под снегом. А весной их немцы сволокли баграми и в воронки побросали.

   Поскольку, некому было составлять донесения о гибели наших солдат, все они числятся пропавшими без вести.

   Нашли мы две воронки. Двести двадцать одного погибшего подняли из грязи. Двадцать два медальона нашли, а прочитать смогли только два. Те, которые почти у поверхности земли лежали. В остальных медальонах, бумага в кашу превратилась. Останки солдатские нужно в военкомат, для торжественного захоронения на воинском кладбище перевезти.

   - Так вы бы вон, к соседу Коляну зашли. У него прицеп поновее, борта не поломаны, он его только получил.

   - Заходили. Ваш Колян сто рублей запросил, а у нас на такие деньги студент почти три месяца живёт. Мы же все эти вахты за свой счет проводим. Откуда у нас такие деньги?

   - Что, эта гнида за перевозку погибших солдат, за два часа работы стольник запросил? Вот гад! Он за такие деньги в колхозе полмесяца по двенадцать часов в день горбатится, а тут - за два часа работы на колхозном тракторе, на колхозной солярке, за кости солдатские ему стольник подавай? Сейчас оденемся и выйдем. А Коляну мы вечером в клубе морду начистим. Вы пока дойдите вон до зелёного дома. Там бригадир живёт. Петровичем звать. Объясните ему в чем дело. Чтобы нас не ругал. Он мужик понимающий.

   Через полчаса, трактор с сидящими в прицепе поисковиками, взобрался на крутой склон оврага и остановился на краю поля. Две ямы, одна поменьше, другая пошире, в которых больше сорока лет пролежали безвестные солдаты, уже наполнились мутной ледяной водой глинистого цвета. Возле раскопов, лежали солдатские ботинки, обрывки поясных ремней, ржавые пряжки, каска и ржавый винтовочный ствол. Ботинок, ремней, обрывков шинелей было удивительно мало для такого количества захороненных тел. Видимо, или местное население подсуетилось, запасаясь дефицитной одежонкой, или наша трофейная команда обхабарила, раздела погибших воинов, чтобы одеть в их обмундирование других красноармецев.

   Между раскопами стояли мешки с человеческими костями. Санька посмотрел на открытые мешки, набитые черепами, рёбрами, позвонками, костяшками пальцев, костями рук и берцовыми костями. Сашка был далёк от знаний анатомии, но он посмотрел в мешок, затем на свою ногу и снова в мешок. Посмотрел и понял, что в мешке, на самом верху лежат кости маленького солдатика, если не девушки-санитарки, и огромного, двухметрового солдата - богатыря.

   - Сколько их в мешке, спросил Санька.

   - Около пяти человек ...

   Когда сорок четыре мешка были аккуратно завязаны шпагатными бечевками и погружены в прицеп, когда закрыли боковой борт и трактор с останками начал потихоньку сползать вниз к ручью, из небольшого, плывущего в небе, облачка начали, как редкие материнские слёзы из выплакавшихся глаз, тихо падать редкие дождевые капли, словно сама природа оплакивала и провожала в последний путь, почти батальон солдат, которые никогда не вернутся к себе домой.

   После того, как мешки были разгружены поисковиками, с помощью Лидкиных братьев и Саньки в сарай, битком набитый новенькими гробами и солдатскими костями, посерьёзневшие и протрезвевшие братья долго прощались с поисковиками, упорно отказывались от предлагаемого червонца, просили, чтобы им непременно сообщили о дате захоронения и, в конце концов, взяли из пачки денег зелёненькую трёшку, после слов командира поискового отряда, что погибших обязательно следует помянуть по-русски, парой стопок водки...

   Девятого мая, на день победы, играли шумную весёлую Санькину свадьбу, а ещё через неделю были грустные прощальные проводы Саньки в армию.

   Когда все напутственные слова были сказаны, водка почти выпита, а разносолы почти съедены, над столами, расставленными в саду, зазвенел чистый, высокий голос Лиды. Голос был наполнен непередаваемой бабьей тоской и пел он от том, что:

   "У Муромской дорожки стояли две сосны.

   Прощался со мной милый до будущей весны.

   Он клялся и божился одну меня любить,

   На дальней на сторонке меня не позабыть..."

   Санька уходил в армию не до будущей весны. Он уходил на два года. А вот теперь, из-за провала в прошлое, оказалось, что навсегда.

   Осознавая это "НАВСЕГДА!", Санька не мог с ним смириться. Да, он прошел многокилометровый марш в ротном строю, и отсюда до Лидиной деревни чуть больше пятидесяти километров. После завтрашнего марша, расстояние станет ещё меньше. Лидина деревня есть, а Лиды в ней нет.

   А там где есть его Лида - нет его, Саньки.

   Доведется ли им когда встретиться - не известно. А если доведется, если он выживет, что может быть общего у девятнадцатилетней женщины и старика на седьмом десятке?

   Враг пришел чтобы убить Лиду, которой ещё нет. Чтобы спасти свою любимую, он должен убить врагов, которые могут убить маленькую девочку, которая должна будет стать матерью его Лиды.

   С ума сойти можно!

   Когда мы ещё в Сережаньской школе ночевали, Санька поднялся с пола школьного класса и вышел в коридор. Покурил с дневальным. Прошелся по коридору. Открыл дверь в пионерскую комнату, зажег спичку и увидел развешенные на стене инструменты духового оркестра. Он снял с железного крюка трубу, вынес её в коридор, подошел к дневальному и стал разглядывать инструмент.

   Дореволюционная труба штучного, ручного французского производства. Видимо оркестровые инструменты были закуплены сережаньским барином для торжеств и праздников. Когда новоявленные коммунары грабили барскую усадьбу, они не растащили "музыку" по своим избам. Весь оркестровый набор был передан школе. Санька погладил трубу. Сел в углу коридора. Достал из кармана ярко-зелёный кусочек пасты ГОИ, лоскут шинельного сукна и начал отчищать трубу до подобающего блеска.

   Утром, едва дневальный громко прокричал: "Рота, подъем"!, капитан Филлипов был приятно удивлен тем, что побудка неожиданно продублировалась медноголосым армейским трубным сигналом "ЗАРЯ", а потом затрубил трубач красивую, грустную, зовущую мелодию "белогвардейского" марша "Тоска по родине", знакомого всем мальчишкам по последним минутам кинофильма "Служили два товарища", когда весёлые жизнерадостные красноармейцы проходят парадным строем навстречу светлому будущему, неотъемлемому от грядущей победы мировой революции.

   ЗАВТРАШНИЙ САЛАБОН И СТАРЫЙ ПОЛКОВНИК

   Шагая в колонне по-три, придерживая правой рукой сползающий с плеча ремень винтовки, Юрик вспоминал одну встречу, которая, похоже, становится пророческой в его судьбе.

   Он вспоминал свою отправку в армию.

   Стояла середина мая. Весенняя прохлада сменилась почти летним теплом. В небе ни облачка. Сняв куртки и кинув в кучу рюкзаки, стоят на перроне призывники, окруженные провожающими. Только Юрика Мартынова никто не провожает. Долгие проводы - долгие слёзы. Ни к чему заставлять мать лишний раз плакать. А с отцом они уже попрощались. И поговорили.