Красная змея - Питер Харрис

Их возвращение в охотничий лагерь было отмечено радостными выкриками.

— А где же король? — спросил Карл.

Кавалеры, еще не успевшие спешиться, растерянно переглянулись.

— Разве он не здесь?

Крики и смех постепенно умолкли.

— Седлать коней! — приказал де Валуа.

Отряд всадников скрылся в лесу. Лишь несколько рыцарей остались охранять дам, теснившихся у огня. Мажордом велел слугам собирать пожитки. Он почему-то подумал, что возвращаться в город всем участникам охоты придется скорее, чем предполагалось.

Минуты тянулись томительно долго. Предположения насчет того, что же могло произойти, уступили место напряженному молчанию, которое порой нарушалось лишь хлопаньем крыльев хищной птицы, вылетевшей на вечернюю охоту, или зловещим карканьем ворона, сидевшего на верхушке одного из столетних дубов леса Руврэ.

Чем ближе подступала ночь, тем тревожнее становилось ожидание. Все чувствовали, что произошло нечто непредвиденное.

— Слишком долго их нет.

— Может быть, его величество погнался за каким-нибудь зверем, следы которого встретились ему на пути?

— Может быть, хотя лично я так не думаю. Его добычей должна была стать мадам дю Шатле.

Скудный свет облачного дня стремительно шел на убыль, темнота подступала гигантскими шагами, когда хруст листвы возвестил о возвращении рыцарей. Когда всадники появились на краю опушки, все обратили внимание на то, как медленно переступают лошади. Такое возвращение не внушало добрых надежд. На носилках, составленных из двух жердей и плаща, натянутого между ними, действительно лежало неподвижное тело Филиппа Четвертого.

Все разговоры в королевской передней утихли при появлении четырех главных придворных лекарей. По выражению их лиц всем стало ясно, что ничего хорошего ждать не стоит. Распахнулась дверь, ведущая в монаршие покои. В передней воцарилась полнейшая тишина, и сюда донеслись жалкие стоны Филиппа. Король не прекращал охать и ахать с тех пор, как пришел в сознание. Наверное, боль была невыносимой.

Люди, закутанные в длинные черные мантии, молча прошли к кабинету, где их дожидался старший сын короля, избалованный и недружелюбный юноша, который отказывался приходить к отцу. Их отношения складывались хуже некуда. Рядом с Людовиком, прозванным Сварливым, находился его дядя Карл де Валуа. Чутье в политических делах и полное отсутствие совести подсказывали ему, что пришла пора обратиться лицом к будущему, потому что перемены не заставят себя долго ждать.

— Его величество очень плох. Мы нашли на его теле множество весьма болезненных переломов. Он уже в агонии. Наша наука не в силах предотвратить фатальную развязку. Это вопрос нескольких часов. Монсеньор, мы советуем причастить короля как можно скорее, чтобы спасти его душу, — дрожащим голосом сообщил старейший из докторов.

Людовик выслушал его, не изменившись в лице, вообще не проявив никаких эмоций.

— Чем вы объясните эти многочисленные переломы и ушибы на теле его величества? — Карл де Валуа посмотрел на врачей взглядом инквизитора.

Ученые мужи пришли в волнение. Ответ нашелся не сразу:

— Ваше превосходительство, мы действительно были чрезвычайно удивлены, поскольку, как нам сообщили, несчастье, приключившееся с его величеством, явилось следствием падения с лошади. Неудачное падение может стать причиной ушиба или даже опасного перелома. Однако, по правде сказать, множественные ушибы и переломы, которые обнаружились на теле его величества, свидетельствуют о том…

Доктор не осмеливался закончить свою мысль.

— Ну же, говори!

— Простите, слова мои могут граничить с безумием, однако…

— Говори без страха.

— Создается впечатление, что его величество был основательно избит крепкой дубиной. Такие повреждения не могут быть результатом падения с лошади. Разве только животное долго топтало своего всадника, но и в этом случае характер повреждений был бы иным.

— Неужели ты намекаешь на то, что на короля могли напасть?

— Нет, никоим образом! Мы с коллегами всего-навсего установили, что повреждения на теле его величества появились не вследствие падения с лошади. Только и всего, мой господин.

Громкий стук в дверь оборвал гнетущее молчание, которое воцарилось в кабинете. Дверь приоткрылась, на пороге возникла тощая фигура Бернара де Понтиньи.

— Простите, но дело срочное!

— Что случилось? — спросил брат короля.

— Отец умер? — вырвалось у Луи.

— Нет, ваше высочество. Вы пока еще не ваше величество. — Канцлер, сознававший, что дни его при дворе сочтены, особо подчеркнул различия в титулах.

— В таком случае я сейчас очень занят. Сообщите, когда я стану его величеством! Я буду в павильоне зимнего сада.

Людовик покинул кабинет, громко хлопнув дверью.

— Де Понтиньи, что случилось?

Придворный бросил многозначительный взгляд на врачей, и те немедленно удалились.

Как только они с Карлом остались наедине, канцлер вытащил из кармана клочок ткани и протянул его брату короля.

— Что это?

— Взгляните сами.

— Я вас не понимаю, де Понтиньи! Это же просто обрывок тряпицы.

— Так и есть, мой господин. Но вам ничего не кажется странным?

— Ткань белая, в уголке вышит крестик…

— Да тот самый крест, которым тамплиеры украшали свои плащи.

— Что это значит?

— Не угодно ли вашему превосходительству узнать, где была обнаружена эта тряпица?

— Где?

— В лесу Руврэ, рядом с часовней.

— На что вы намекаете?

— Ни на что. Просто я подумал, что вам было бы полезно знать об этом обстоятельстве.

— Кто это нашел?

— Лесник, совершавший свой обычный обход.

Карл де Валуа ощупал платок, придирчиво прошелся пальцами по его краям.

— Он как будто бы новый. Да и оторвали этот клочок недавно.

— Я бы сказал, совсем недавно, — уточнил канцлер.

Через два часа, после длительной агонии, Филипп Четвертый Французский, вошедший в историю под именем Красивый, тот самый король, который покончил с орденом тамплиеров, испустил дух. На следующий день эта новость облетела весь Париж. В лавках менял, на рынках, в тавернах и харчевнях, на церковных папертях все разговоры вертелись вокруг странных обстоятельств этой смерти, чем-то напоминавшей кончину Папы в Авиньоне, случившуюся несколько месяцев назад.

Обе смерти произошли даже раньше срока, который Жак де Моле предрек, восходя на костер. Впрочем, многие парижане не верили в проклятие тамплиеров и громогласно заявляли, что все это лишь пустая болтовня.

19

Габриэль д'Онненкур бросился на кухню за стаканом воды. Бланшар дожидался его в гостиной. Он был бледен, дышал прерывисто.

— Выпейте воды.

Пьер принял стакан трясущейся рукой. Габриэль терпеливо ждал, пока журналист придет в себя.

— Это была «Красная змея»! — выкрикнул он, не дожидаясь расспросов со стороны д'Онненкура.

— Вы хотите сказать, что человек, с которым вы говорили по телефону, сказал, что звонит от имени организации с таким названием?

— Так он и сказал. Он угрожал мне.

Габриэль нахмурился. Морщины на его лице выступили резче. Он посмотрел на комод, тайник в котором по-прежнему оставался закрытым.

— Как они узнали, что вы здесь?

— Понятия не имею. Однако звонивший мужчина сразу спросил: «Месье Бланшар?» Я молчал, удивленный тем, что кто-то ищет меня по этому номеру. Тогда вопрос повторили, и я пробормотал «да». Затем в трубке раздалось: «Если жизнь вам хоть сколько-то дорога, позабудьте о „Красной змее“».

Д'Онненкур пристально посмотрел на журналиста:

— И что же это означает?

Пьер выпил всю воду.

— Мадлен Тибо была моей подругой.

Изумление почти не отразилось на лице Габриэля д'Онненкура. Этот человек, получивший отменное воспитание, умел контролировать свои эмоции и чувства.

Журналист склонил голову, как будто только что признался в постыдном деянии. На душе у него было пакостно, поскольку Габриэль доверил ему великую тайну своей семьи, а сам он умолчал о знакомстве с заведующей «отделом игрек», имя которой его гость упоминал в утреннем разговоре. Теперь собственное поведение казалось ему недопустимым.

Д'Онненкур вытащил из кармана пиджака страничку из «Фигаро». Пьер почувствовал себя как обвиняемый, увидевший в руках прокурора неопровержимую улику. Он на секунду заколебался, хотя ему было уже ясно, как надо поступить.

Журналист почти не знал этого человека, однако понимал, что Габриэль, конечно же, заслуживал доверия. Он рассказал Пьеру о своей принадлежности к династии библейских царей, позволил ему забраться в дом родного брата, чтобы завладеть потрясающими документами! В подобных обстоятельствах он просто должен был рассказать д'Онненкуру о своих отношениях с погибшей женщиной. Молчание было бы равносильно подлости.