Юродивый - Сергей Шхиян

— Ты очень красивая и должна это знать, — ответил я, стараясь поднять ее самооценку.

Конечно, мой план был не идеален, но ничего более толкового в голову не пришло. Брать Марфу с собой на разведку было бы просто безумием, оставлять одну на острове опасно. Если со мной что-нибудь случится, она просто пропадет. Приходилось идти на риск.

— А в лесу на меня никто не нападет? — подумав, спросила она. — Я ужасно боюсь покойников!

— Вот насчет покойников, можешь быть совершенно спокойна. Они к тебе и близко не подойдут.

— Почему?

— Я знаю против них заговор. Помогает против любой нечисти.

Глава 17

В селе то и дело лаяли собаки, видимо, чуяли чужого пса. Это немного напрягало. Лишняя огласка нам с Полканом была ни к чему. Местные жители давно спали. Где-то, наверное, в стороне помещичьего дома стучал сторож железом о железо и протяжно кричал:

— Слуша-а-ай!

Откуда у сторожей взялась мода предупреждать лихих людей о своем приближении, я не знал. Видимо осталась с древности, или так распугивали злых духов, или пугали таящихся за крепостными стенами врагов, предупреждая, что стража не спит.

Мне это было на руку. Встречаться с помещичьей охраной, пока было не с руки. Я, переходя от избы к избе, пытался найти хоть один не спящий дом, чтобы узнать о судьбе коровинских крестьян. В этом селе я никогда не был, привезли меня сюда без сознания, убегал я ночью, так что все знание местности ограничивалось избой, в которой жил, и парой увиденных с ее двора соседских усадеб.

Обращаться за информацией к бывшей хозяйке, я не рискнул, не так хорошо мы с ней были знакомы, что бы подставлять ее под барский гнев. Оставалось рассчитывать, что случай, в конце концов, сведет с каким-нибудь бодрствующим мужиком.

Беда была в том, что в очень немногих избах были окна, и свет у лучин слишком тусклый, чтобы заметить его в дверных щелях. Мы с Полканом уже второй раз шли по длинной сельской улице, когда на дороге, наконец, появился прохожий. Я отошел к изгороди и присел на корточки, чтобы он не заметил меня раньше времени. По мягкой лапотной походке, я опознал в нем крестьянина и окликнул. Человек остановился посередине дороги и попытался разглядеть, кто его зовет. Я, не спеша, чтобы не напугать, подошел и поздоровался:

— Здравствуй, добрый человек.

— Здравствуй, коли, не шутишь, — ответил он, всматриваясь в неожиданного встречного, хотя что-нибудь разглядеть в такой темноте было мудрено.

— Ты никак здешний? — спросил я.

— Нет, — ответил он, — я тут гощу, а сам коровинский. Слыхал, небось, про Коровино-то? Это недалеко, верст двадцать-тридцать отсюда. Нас еще недавно казаки сожгли.

Я обрадовался такому везению.

— Как же не слыхать, о вашей деревне по всей округе говорят.

— Ну, то-то, — не без гордости сказал он, потом грустно добавил. — Вот, горе то у нас какое.

Мы помолчали, отдавая долг памяти сгоревшей деревне, потом я спросил:

— А меня ты не признаешь?

Мужик приблизился, но рассмотреть все равно не смог:

— Нет, вроде, как и не признаю. Темно больно. Днем бы, наверное, признал.

— Помнишь двух казаков, что вас от плена спасали? — напомнил я.

— Как же не помнить, — немного замешкавшись с ответом, сказал он. — Спасибо вам, коли бы не вы, то нам и головы бы не сносить. Только вроде один из них мертвый, а второй в темной у барина сидит. Ты, который будешь?

Я хотел сознаться, что тот, что мертвый, но подумал, что мужик испугается разгуливающего покойника, и тогда от него ничего не добьешься, поэтому делано удивился:

— Кто это тебе сказал, что я мертвый. Разве дело живого человека покойником объявлять?! Это, братец, смертный грех!

— Прости, если обидел, — растеряно ответил он. — Сам то я не видел, а люди болтали, что тот казак, ну, ты, то есть, в избе сгорел.

— Нежели наша изба сгорела! — с театральным ужасом, воскликнул я. — А я в лес на охоту ходил, только сейчас вернулся и ничего не знаю! Вот горе-то какое!

Кажется, мужик начал верить, что перед ним не восставший из пепла мертвец и немного успокоился. Во всяком случае, перестал испуганно крутить головой.

— Сгорела, одни головешки остались! И главное было бы ведро, а то в дождь занялась. Не иначе, как кто красного петуха пустил. Повезло тебе, что на охоту ушел. А девка Марфа, что там жила, значит, заживо сгорела. Не повезло. А девка-то хорошая была, тихая, ласковая.

Мужик снял шапку, и перекрестился, а так как я был простоволосый, то лишь опустил голову. Мы помолчали, поминая Марфу. Разговор вроде кончился, и нужно было расходиться, но у меня оставался еще один вопрос:

— А не скажешь, где сейчас Гришка Гривов живет?

— Григорий? — поправил он. — Да как тебе сказать…

— Как есть, так и говори, — подтолкнул я, замявшегося крестьянина.

— Так Григорий тоже в темной, как и твой друг казак. Барин то здешний, ужас как строг. Как чуть что, не по нему, ногами застучит и в морду. А кого и выпороть велит, а то и того хуже. Обычное дело, — мужик вздохнул, снял шапку и почесал затылок, — Без строгости с нашим братом, конечно нельзя, но и так тоже нехорошо. Давеча вот…

Он не договорил и обреченно махнул рукой.

— А ты знаешь, где темная?

— Ты это что такое придумал? — испугался он. — Никак выручать хочешь?

Я не стал врать, и прямо сказал:

— Хочу.

— Так ведь боязно, мало ли что… Вдруг поймают!

— Когда мы вас вдвоем из казачьего плена выручали, целой ватаги не испугались. Стану я какого-то Кошкина бояться!

Крестьянин задумался, надел шапку, потом снова снял.

— Это правда, казаки пострашней барина будут. Я бы сам тебе помог, да потом куда деваться? Изба сгорела, придется тут зимовать. А барин строг, — повторил он, — чистый зверь!

Я обрадовался, помощник знающий местность, мне бы очень пригодился. Видно было, что мужик сам ненавидит помещика и с удовольствием ему навредит, оставалось его капельку подтолкнуть.

— Что тебе здешний барин? На новую избу я могу тебе денег дать, найдешь хорошего помещика у него и отстроишься. А то здесь дадут рубль в долг, а потом не то, что сам, внуки не откупятся.

— Это так, — согласился он. — Только изба больших деньжищ стоит, ее за медную московку не поставишь. Тут целый рупь нужен, а то и все два!

— Я тебе не то, что рубль, я тебе золотой червонец дам! Можешь себе хоть дворец построить.

— Ты правду говоришь, или шутишь? — дрогнувшим голосом, спросил он. — Откуда у тебя червонец?

— У татарина отобрал, и зарок дал бедному человеку помочь, — ответил я, вытаскивая из-за пазухи мешочек с деньгами. — Вот тебе и помогаю, а ты мне поможешь?

— А можно, хоть одним глазком глянуть? — не отвечая на вопрос, жалким голосом сказал он. — Я отродясь таких денег ни то, что в руках не держал, в глаза не видел!

Я вытащил из мешочка золотой цехин и положил его мужику в руку. Рассмотреть он его в темноте не мог, но зато понюхал и попробовал на вкус.

— А правду дашь или потом обманешь?

— Не обману, можешь сразу оставить его у себя. Ну, что пошли?

— Пошли, — тихо согласился он и махнул рукой вдоль дороги. — Темная там.

Мы двинулись туда, куда он указал и к нам присоединился Полкан. Крестьянин сначала испугался, но, разглядев, что это собака, засмеялся:

— Узнал я твоего пса! Вот теперь верю, что ты живой! Не станет собака с упырем ходить!

— Звать то тебя как, погорелец? — спросил я.

— С утра Иваном. У нас в семье все, кто не Иван, тот Степан, Проще будет сказать, Иван Степанович. А упырей я с детства не обожаю, — продолжил он, — помню, как-то мальчишкой иду мимо кладбища. Ночь как сейчас была темная, ни зги не видать. Смотрю, кто-то навстречу движется. Да не идет, а будто, над землей плывет. Я затаился, а оно все ближе и ближе…

Он замолчал, сбавил шаг. Потом и спросил:

— Ты не против, если я червонец, что ты дал, жене оставлю? Мы как раз, — он указал рукой в темноту, — в этой избе стоим. Мало ли что со мной случится, а как им тогда одним придется! У меня детей, что пальцев на руке.

Мне эта просьба не понравилось. Кто знает, что у Ивана Степановича на уме, сбежит и вся недолга. Однако и отказать было бы неправильно. Пришлось согласиться.

— Ладно, оставь. Только постарайся быстрее.

— Да, ты что, я мигом, одна нога здесь, другая там! Ты и соскучиться не успеешь.

Он исчез. Полкан подошел и ткнулся мордой в колени. Я его погладил. Невдалеке зашлась лаем собачонка. Вслед забрехали и соседские псы.

— Не любят тебя, Полкан, собаки, — сказал я, всматриваясь в темноту, не идет ли назад крестьянин. Собачонка уже не просто лаяла, а хрипела и задыхалась в ошейнике. Встревоженные окрестные собаки активно ей вторили, того и гляди, перебудят всю округу, а Иван Степанович все не возвращался. — Похоже, что нас с тобой кинули, — сообщил я псу, как бы перекладывая и на него часть ответственности на свой глупый поступок. Полкан заскулил и потребовал новой порции ласки.