В команде Горбачева - взгляд изнутри - Вадим Медведев

Вместе с тем в отношении Яковлева была организована кампания в консервативной печати, плелась хитрая паутина. Президенту подбрасывалась информация о его, якобы, сепаратистских действиях, подозрительных контактах, чуть ли не о подготовке отъезда из страны и т. д.

Настроение у Яковлева было тяжелым. Он сетовал на невнимание Президента к его советам и мнению. Не стал Яковлев членом Совета Безопасности -нового, только что сформированного органа. С некоторых пор произошли неприятные перемены в его отношениях с Крючковым, хотя еще не так давно они были самыми тесными. Каким-то образом это было связано с конфликтом вокруг Калугина.

По моим наблюдениям, в конце 1990 г. - начале 1991 г. наступило отчуждение или во всяком случае охлаждение у Яковлева с Болдиным. Впрочем, это касалось и моих, да и других членов Президентского Совета отношений с Болдиным: руководитель аппарата Президента стал на себя брать слишком много в решении не только организационных, но и политических вопросов.

Не без участия Болдина возникла неприятная ситуация с определением нашего нового статуса. Горбачев решил создать, как свою ближайшую опору, группу советников, привлечь в нее бывших членов Президентского Совета -Яковлева, Ревенко, меня, а также советников, которые и раньше были в этой должности (Загладив, Ахромеев). Яковлев и по своему политическому опыту, и по старшинству, и по сложившейся системе неофициальных отношений был бы естественным координатором советников, хотя я лично полагал, что группу советников не следует строить на иерархических началах, как обычное структурное подразделение аппарата Президента. Это искажало бы ее смысл.

В дальнейшем вокруг статуса советников была затеяна какая-то возня. Возникла идея сделать Яковлева старшим советником и руководителем группы. Потом пошел разговор о том, чтобы старшим советником назначить и меня. Когда Горбачев сказал мне, что хочет к моему титулу прибавить эпитет "старший", я ответил, что "не воспринимаю всю эту игру с титулами и эпитетами, тем более, когда идет речь о Вашем окружении, где не нужны никакие титулы. Разве дело в этом? Впрочем решайте, как знаете, Вам виднее".

11 марта решение было принято, в том числе и в отношении меня. Узнав о нем, Яковлев сказал мне в разговоре по телефону: "Рад, что не у меня одного такая ответственность. Ты выбрал дерево для себя, ведь в первую очередь будут вешать тех, кто рядом?" -- спросил он. "Это не моя забота",-- был мой ответ.

Вся эта история отнюдь не укрепила товарищеские отношения в ближайшем президентском окружении, что было так важно в тот момент. Конечно, всем нам надо было подняться над этими вопросами, хотя и болезненными, но рутинными. Мне, по-видимому, следовало занять более жесткую позицию в вопросе манипулирования должностями.

Негативно, не скрывая этого, воспринял ликвидацию Президентского Совета Шаталин. В сочетании с отказом Президента безоговорочно принять программу "500 дней" это толкнуло академика на путь демонстративных шагов и резких заявлений. Порой они носили демагогический и открыто антипрезидентский характер, хотя и сопровождались постоянными заявлениями о том, что он высоко ценит Горбачева и готов с ним сотрудничать.

В свое время я был причастен к привлечению Станислава Сергеевича к работе в президентских структурах, вначале неофициально, затем и в качестве члена Президентского Совета. Хорошо зная его научные работы, считал и считаю его талантливым ученым и яркой, своеобразной личностью, немало сделавшим для становления в стране оригинального и плодотворного направления научной мысли -- экономико-математической школы. Наши политикоэкономические воззрения были близки, хотя лично мы были знакомы не так давно-- с конца 70-х годов. Долгое время Шаталин не признавался официальными кругами и даже подвергался гонениям.

Высшим своим достижением он считал участие в создании программы "500 дней", всерьез предлагал себя для реализации этой программы в качестве руководителя правительства. Для человека эмоционального непризнание программы оказалось трудно переносимым. Со своей стороны я прилагал все усилия к тому, чтобы удержать его в команде Президента, способствовать достижению взаимопонимания, недопущению резких движений и демаршей. А когда они все-таки произошли (заявление о несогласии с Президентом, поддержка требований о его отставке, выход из партии), я прямо высказал академику свою оценку таких шагов, как неоправданных и опрометчивых. Впрочем, возможности для профессиональных контактов и сотрудничества оставались открытыми.

Почти одновременно по своей инициативе ушел из аппарата Президента и Петраков, мотивируя это тем, что его взгляды по экономическим вопросам расходятся с позициями Президента. Правда, эта отставка не сопровождалась громкими заявлениями и эффектами.

К началу марта Президент завершил формирование Совета Безопасности. По Конституции он должен был согласовать кандидатуры его членов в Верховном Совете СССР. Верховный Совет без затруднений дал свое согласие на назначение в этом качестве Премьер-министра и членов Кабинета. С некоторой заминкой Совет согласился с кандидатурой Бакатина, при втором заходе прошел и Примаков, Болдин вновь оказался за чертой. "Это они напрасно" -прокомментировал Болдин случившееся, и я уловил чуть скрытую, глухую угрозу: ведь он оставался руководителем аппарата Президента. Кризис начала 1991 и новоогаревский процесс

Наступление 1991 года не предвещало ничего хорошего. Оно было ознаменовано вспышкой бюджетной войны между союзным центром и российскими властями, фактическим обескровливанием союзного бюджета после того, как российское руководство приняло одностороннее решение о сокращении отчислений в него на 100 миллиардов рублей.

Уже в первые месяцы перестали выполняться соглашения между республиками по вопросам бюджета, продовольственного снабжения, межреспубликанским поставкам. Народнохозяйственные связи, особенно межреспубликанские, оказались в состоянии глубокого расстройства. В ожидании реформы цен, которая в силу разных причин откладывалась и состоялась лишь в апреле, была полностью дезорганизована торговля продовольственными и промышленными товарами.

Началось резкое, на грани обвального, падение производства, сопоставимое по темпам с началом великой депрессии на Западе в 1929 году. За январь--февраль по сравнению с соответствующим периодом предыдущего года произведенный национальный доход упал почти на 10 процентов. Денежные же доходы населения за то же время возросли на 19 процентов.

По стране прокатилась волна забастовочного движения, широких политических выступлений. Она охватила значительную часть шахт Кузбасса, частично перекинулась в Донбасс и на Воркуту. Но на сей раз на первый план были выдвинуты политические требования, и прежде всего об отставке Президента. В таком духе шахтеров настраивали московские визитеры, в том числе из числа народных депутатов.

В ночь с 12 на 13 января разыгралась драма в Вильнюсе, закончившаяся осадой парламента и захватом военными телецентра, гибелью людей. Непосредственной причиной этого явилось образование так называемого "Комитета национального спасения", который при поддержке вильнюсского военного гарнизона предпринял попытку свергнуть правительство республики, объявившей о своем выходе из состава Союза, и вернуть ее таким образом в рамки Союза ССР.

Конфликт в Вильнюсе надо рассматривать во всем контексте развития обстановки в Литве. Да и не только в Литве. Нельзя не учитывать доведенную до крайности тревогу тех, кто остро переживал за свою судьбу в связи с решением литовского руководства о немедленном выходе из СССР. На их настроениях играли приверженцы жестких мер по отношению к новым литовским властям.

В дальнейшем, правда, накал страстей там постепенно спал, "Комитет национального спасения", так и оставшийся анонимным, прекратил свою деятельность, военные части разведены по местам, хотя телецентр до конца августа оставался под их контролем.

События в Вильнюсе вызвали волну возмущения в демократических кругах, как попытка силой сломить движение за независимость. Приписывалась она центральным властям в Москве и даже Президенту СССР. Но критика Президента -- не менее ожесточенная --шла и с другой стороны за то, что от Прибалтики он, дескать, отступился, не ввел президентское правление, свалил всю вину на армию. И в дальнейшем январские события в Литве оставались предметом острой дискуссии, различного рода домыслов, вроде того, что это была репетиция августовского путча.

Я не располагаю информацией, чтобы утверждать или отрицать причастность московских военных инстанций к событиям в Вильнюсе, но знаю, что Президент не имел к ним отношения. В любом случае действия так называемого "Комитета национального спасения" и военных руководителей в Вильнюсе были незаконными. Они привели к обратному результату -- к сужению или даже к полной утрате возможности конституционного решения литовской проблемы, к укреплению позиций реакционного крыла национально-патриотических сил в республике. Угроза вмешательства военных, продемонстрированная в Вильнюсе, не оказала сдерживающего влияния на позиции руководства и в других прибалтийских республиках. Обстановка в этом районе приобрела еще более взрывоопасный характер.