Воспоминания с Ближнего Востока 1917–1918 годов - Эрнст Параквин

дяде и доверенному лицу Энвера-паши. После того как были улажены служебные дела, а недавний германо-турецкий инцидент не вынудил к лишним эмоциям, Халил-паша смог перевести разговор на тему, которая была ему куда ближе, чем любые ухищрения стратегии и военного искусства в политике на Ближнем Востоке.

Как правило, перед ним лежал английский атлас мира, который он, победитель при Кут-эль-Амаре, захватил в багаже генерала Таунсенда. На безупречном французском и с известным esprit[328], которого не постыдился бы и уроженец Новой Галлии, он разворачивал передо мной свои планы пантюркистской империи. Голубым карандашом он обводил границы Турана[329], страны, которая жила лишь в произведениях младотурецких поэтов, однако должна была стать реальностью, в крови и плоти, под целенаправленным руководством тех людей, что некогда объединились под лозунгом «Единение и прогресс»[330] и в чьих руках теперь находилась истинная власть в Турции.

Для начала следовало объединить все народы тюркского происхождения. На первом плане стоял именно национальный элемент. Поэтому первым требованием было завоевание Туркестана, то есть колыбели Тюркского каганата. Оттуда следовало установить связи с сибирскими якутами, которых Халил-паша из-за их близости по языку полагал крайним форпостом тюрков на востоке. Близкие по племени татары на Кавказе с самого начала включались в этот же союз. Национальные меньшинства Кавказа, в том числе важнейшие из них – армяне и грузины, должны были покориться добровольно или быть к тому принуждены. Армянский вопрос уже в ходе войны будто бы приблизился к своему «решению», ведь уничтожение армянского народа неустанно подстегивалось всеми задействованными турецкими инстанциями с крайней решимостью. Прискорбно было, что грузины из страха перед такой же участью бросились в объятья немцев и Германская империя официально приняла над ними покровительство[331]. Да и вообще грядущую роль Германии на Кавказе Халил-паша оценивал не особенно высоко. Турецкая политика уж несомненно найдет пути, чтобы интригами с Англией или Россией оттеснить нас с того места, где нам столь же нечего искать, как и туркам – в Курляндии. Ведь настанет время, когда окруженные турками и татарами и ослабленные своим религиозным разделением на мусульман и христиан грузины безоговорочно предадутся турецкому владычеству. Во исполнение этой задачи решающую роль играет обретение важнейшего из грузинских портов Батума, которое с непостижимой легкостью и близорукостью было дозволено туркам Германией по Брест-Литовскому миру[332].

Эта огромная и однородная в национальном отношении тюркская держава должна будет – как первая из мусульманских стран – обладать огромной притягательной силой для Афганистана и Персии. В Афганистане, стране, связанной общей суннитской верой, рассчитывали на сильные симпатии к туркам. Престолонаследник будто бы воспитан полностью в турецком духе[333]. Присоединение населенной татарами богатейшей провинции Персии Азербайджана к Турции суть требование, реализации которого ожидали уже в ближайшие дни. Остальную Персию Халил-паша справедливо вовсе ни во что не ставил. И хотя он знал о ненависти шиитов к суннитам[334], однако полагал Персию не способной организовать целенаправленное сопротивление. Кроме того, панисламское движение постарается по возможности вовсе устранить противоречия между враждующими собратьями по вере.

Интересно было отношение к Аравии, где четко проявлялись разногласия между различными членами младотурецкой клики. В то время как Халил-паша отстаивал пантюркистскую позицию, Энвер-паша мастерски освоился с ролью панисламиста. Халил не скрывал своего презрения к «арабским свиньям». Он считал Аравию подходящим для торга объектом в переговорах с Англией. При этом был уверен, что Англия совершенно ничего не будет иметь против укрепления Турции в Туркестане, если ей при этом позволить образовать громадный сухопутный путь через арабские земли между Египтом и Индией. Если мы добиваемся решительной победы в войне против Англии, то и отделение арабских провинций уже не будет необходимо, так что пространства Турции как великой державы будут и еще больше. Энвер-паша, который со времен обороны Триполи был героем ислама, рассматривал политику в отношении арабов в первую очередь с точки зрения Турции как ведущей мусульманской державы. Весьма умело он использовал арабов для протурецкой пропаганды на Кавказе, ведь там у простодушных горских народов они почитались чуть ли не народом пророков, вызывая восхищение и почет. Восстановление древнего Арабского халифата с турецким халифом во главе наряду с территориальными приращениями из земель тюркско-татарских народов должно было обеспечить Турции безусловное лидерство в Азии, влияние которой с помощью ислама затем следует распространить и на Африку.

Все эти мечты о грядущем величии, которые вечерами с блистающим взором разворачивал иногда передо мной Халил-паша, не остались лишь порождениями живой ближневосточной фантазии. Целенаправленно стремились к их воплощению.

В Мосул приезжали и отправлялись гонцы с Кавказа, из Персии, Туркестана. Во всех этих странах существовали протурецкие центры, призывавшие Турцию к активному вмешательству. Там знай себе катился турецкий золотой фунт, для чеканки которого Германия предоставляла свое скопленное на Родине такими огромными жертвами золото. Именно оно сыграло немаловажную роль в подстегивании националистических тюркских страстей. Энвер-паша отправил своего 27-летнего брата Нури[335] в звании генерал-лейтенанта через Алеппо – Мосул – Тебриз на Кавказ, чтобы он там действовал ради дела ислама и тем самым во благо Турции. Когда Кавказ распался на четыре республики[336], в новой татарской республике на восточных берегах Куры закрепились прочно, дав ей название Азербайджан. «C'est un nom bien choisi, hein?»[337] – ухмыляясь, спрашивал Халил-паша, имея в виду персидский Азербайджан, на присоединение которого к новой республике не просто надеялись, а употребляли к тому все средства. Нури-паша был бесспорным владыкой во вновь основанном татарском государстве, которое произвело на меня при моем туда визите летом и осенью 1918 г. впечатление очередной турецкой провинции. Все важнейшие пункты в ней были заняты турецкими войсками – Исламской армией, как она многозначительно называлась, военный министр – татарский адвокат[338] – был одет в мундир турецкого генерала, турецкие офицеры и священники всюду проповедовали покорность халифу в Стамбуле, а на всех зданиях развевался флаг с турецким полумесяцем… Столь же целенаправленно обрабатывали и мусульманские племена Северного Кавказа. И уже отчетливо ощущалось кольцо вокруг занятой германскими войсками Грузии, которые с винтовкой наготове должны были встать на растянутых позициях против своих турецких союзников[339].

В рамках этой решительно националистической политики шла и кампания по уничтожению армян. Проживавшие в турецких вилайетах армяне были «переселены» в арабские вилайеты. В действительности же они в ходе переходов по полупустыням гибли тысячами от голода или болезней. Свен Хедин дал весьма примечательные указания на это в своей выдержанной в столь осторожных тонах книге на основе пережитого в Месопотамии