Экзистенциализм. Возраст зрелости - Петр Владимирович Рябов

знаем, что такое рука, моя рука, я. Но тут мы руку видим как в первый раз, как что-то даже более неопределенное, чем кусок мяса, как что-то огромное, неопределенное и страшное. Или берешь привычное слово, – и вдруг произносишь его сто раз. И на пятидесятый раз перестаешь понимать, что ты говоришь. Чистый звук. Вот это и есть «Тошнота»: когда мир начинает плыть. Когда ты видишь мир, как он есть. Когда природа наваливается на тебя во всей своей бесстыдной наготе и бессмыслице. (О том же и рассказ Набокова «Страх», о котором я упоминал в прошлый раз.) И все это очень хорошо передано. Какие-то истины феноменологии воплощены тут в наглядных художественных образах. Пьесы, рассказы, романы и повести Сартра позволяют спокойно понять его философию. Конечно, я вам советую читать самого Сартра. У него, почти как и у Камю, неразделимы его философские, художественные и политические произведения. Все его художественные произведения очень философичны и очень политизированы.

Тут мы видим еще одну очень важную тему: все бессмысленно. Абсурд. Отчуждение. Но есть одна маленькая-маленькая отдушина. Что является утешением для атеистического экзистенциалиста? Как вы понимаете, это творчество. И в самом конце романа есть намек на наличие какого-то смысла. Когда Сартр, точнее не он, а его главный герой Рокантен, во всем отчаявшийся, сидит и слушает джазовую пластинку, он вдруг понимает, что вот что-то может быть в этом мире и не бессмысленно! Потом Сартр скажет: «Когда я сочиняю симфонию, я творю мир». Как для религиозного экзистенциалиста все спасает трансценденция, прыжок в веру, так для атеиста – творчество. Акт трансцендирования. У Сартра тоже тут есть этот намек на спасение, выход из бессмыслицы.

Сартр уже начал активно формироваться как значительный философ и писатель, когда наступило первое сентября 1939 года. И все сразу изменилось. И в мире, и в жизни нашего главного героя. В его жизнь насильственно, резко вторглось социальное измерение. Оно, это вторжение, надо сказать, полностью изменило его мироощущение. Хотя он и не перестал быть экзистенциалистом, индивидуалистом, апологетом свободы, но он очень резко ощутил, что все-таки в чем-то был прав Аристотель, называя человека Zoon politicon, животным политическим. Он не хотел воевать, но его мобилизовали, поскольку Сартр не был таким ужасно больным, как Ясперс или Камю. У него не было, как у Ясперса и Хайдеггера, сердечной недостаточности. Или, как у Камю, туберкулеза. Но Сартр тоже был далеко не Геркулес. Поэтому его мобилизовали в метеорологические войска – везет же экзистенциалистам на эти метеорологические войска!

Надо сказать, что война была для него в начале просто досадной прогулкой. 1939–1940-е годы он сидит в метеочасти, пускает непонятные зонды, что-то замеряет. Война не война какая-то. Сами знаете: Странная война!

Потом все вдруг резко изменилось. Июнь сорокового года: за несколько недель немцы наголову разгромили Францию. И Сартр, как сотни тысяч французских солдат, оказался в плену. Ошеломляющий, позорный и чудовищный разгром. Совершенно внезапный, головокружительный. И Сартр попал в лагерь для военнопленных и пробыл в нем почти год: с июня 1940-го по апрель 1941-го. Сартр подбадривал товарищей, организовал в лагере театр и ставил пьесы. (Кое-что из этого опыта он потом опишет в последнем, четвертом незавершенном романе «Странная дружба» из тетралогии «Дороги Свободы».) Но в конце концов, поскольку Германия, как известно, часть Франции заняла, а на другой части был создан коллаборационистский вишистский режим маршала Петена, с которым Гитлер заключил мир и союз, кого-то из солдат стали понемногу освобождать. Сартр имитировал тяжелую болезнь. Его освободили из лагеря через год. И он уехал в Париж к Симоне де Бовуар и своим друзьям, ученикам и возлюбленным.

Я сразу скажу, что война была потрясением для Сартра. В результате он кинулся из крайнего аполитизма, нонконформизма и бунтарства в противоположную крайность (вообще, это был человек радикальных решений и крайностей, а не пресловутой «золотой середины»). Именно тогда в нем возникает зародыш того учения, что впоследствии он назовет своим знаменитым словом «ангажированность». То есть мысль о том, что не может человек, художник, философ быть вне общественных баталий и партийного самоопределения. Да, он остался индивидуалистом, да социум – всегда отчуждение и неправда (в духе Кьеркегора); это очень больная проблема для Сартра. Но главное – он понял силу социальности: если ты не будешь этим заниматься, участвовать в политике, то за тобой придут политики и тобой займутся, и будет плохо. Поэтому он начинает резко меняться.

И смотрите: звездный час философии Сартра, как и Камю, – это война. Я вам напомнил в прошлый раз, что и «Калигула», и «Миф о Сизифе», и, по-моему, даже «Посторонний» выходят во время войны. У Сартра его главные вещи тоже выходят в разгар войны. 1943 год: выходит его magnus opus «Бытие и Ничто». Разгар войны, оккупация. И тогда же выходит его любимая мною пьеса «Мухи». То есть главные работы Сартра выходят в страшные годы мировой войны. «Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые», – верно заметил Тютчев. А кто-то из советских поэтов не менее верно заметил и противоположное: «Чем столетье интересней для историков, тем оно для современников ужаснее!»

И, подобно Камю, Сартр живет двойной жизнью: легальной жизнью философа, писателя, драматурга, и одновременно участвует в Сопротивлении. Может быть, не так активно, как Камю, и не играет такой большой роли. Он тоже нашел левую группу, некоммунистическую, которая называлась «Социализм и свобода». И вот война заканчивается. И Сартр – уже всемирно известный философ и писатель. С этого момента начинается невероятная мировая слава Сартра. Совершенно фантастическая! Я, как анекдот, привел вам роман Бориса Виана «Пена дней». Моя исключительная стыдливость не позволяет мне цитировать отрывки из этого романа, но роман очень хулиганский, очень натуралистический. Кто захочет, может сам перечитать и увидеть, как в нем изображен Сартр. Важно то, что Сартр в 1946 году уже абсолютный кумир миллионов. В частности, в романе Виана описывается безумная его лекция, как тысячи людей ломятся. Почитатели Жан-Соля Партра забрались на балкон, набились на крышу, и крыша рухнула. Какие-то такие всякие скабрезные вещи. Очень утрированно. Но популярность Сартра и экзистенциализма становится совершенно невероятной.

И Сартр – признанный лидер французских некоммунистических левых. Вокруг него группируется круг близких друзей, к числу которых относится и Камю, с которым через пять лет Сартр разругается. И еще одно имя, которое достойно быть упомянутым: Морис Мерло-Понти. Я не раз вам говорил о нем: выдающийся французский экзистенциалист и феноменолог, крупный философ. И, конечно, Симона де Бовуар. И тот же