Ночная школа. Наследие - Кристи Доэрти

— Извини за опоздание! — воскликнул запыхавшимся голосом Сильвиан, подбегая к ней и одаривая ее виноватой, но от того не менее очаровательной улыбкой. — В последний момент меня поймал Джерри и завел длинный разговор на важную, как ему представлялось, тему. Я уж и не знал, как от него отделаться, поскольку этот треп, казалось, будет продолжаться вечно. — Отдышавшись, Сильвиан провел рукой по своим красивым волнистым волосам и кивнул головой в сторону учебного крыла. — У меня есть кое-какая идея относительно того, где мы сможем уединиться. Посмотрим, понравится ли она тебе…

Он двинулся вверх по лестнице, одолевая по две ступеньки за раз. Элли молча плелась за ним, по своему обыкновению считая ступени (общим числом их оказалось шестьдесят шесть). Поднявшись на второй этаж, они пошли по полутемному коридору, по сторонам которого находились двери, ведшие в пустые классные комнаты. В пустом помещении их шаги (ровно девяносто восемь) отдавались эхом.

— Сюда, пожалуйста. — Открыв дверь в самом конце коридора, Сильвиан вошел в комнату и, нащупав на стене выключатель, зажег свет. Замигали, наливаясь голубоватым светом, флуоресцентные лампы. Комната оказалась небольшой (десять столов в пять рядов по два в ряд, четыре окна, четыре лампы дневного света…). Сильвиан повернул два стола так, чтобы они могли сидеть лицом друг к другу, и, предложив жестом Элли занять за один из них, опустился на стул другого, с удовлетворенным негромким стоном вытянув и скрестив в щиколотках свои длинные ноги.

— День был длинный и довольно утомительный, — произнес он, ставя школьную сумку на крышку стола. — А встреча с Джерри совсем меня доконала. В последнее время он ходит какой-то мрачный. Не замечала?

Девушка только с большим трудом могла представить себе, что Джерри способен кого-то доконать или ходить мрачным. Обычно он был доброжелателен, улыбчив, а уж к ней, Элли, относился особенно хорошо.

Сильвиан достал из сумки и положил на середину стола рабочую тетрадь и вынул из кармана куртки тоненькую серебристую ручку.

— Вот что, Элли, — произнес он, сводя брови над своими сапфировыми глазами так, так что между ними образовалась морщинка. — Хочу напомнить, что отнюдь не стремился интервьюировать тебя. Просто меня к тебе назначили. Так что заранее прошу меня извинить. — Он замолчал и некоторое время вглядывался в ее лицо. — Ты случайно не больна? Не слишком хорошо выглядишь…

— Я в порядке, — ответила Элли, хотя произнесла эти три слова чуть ли не шепотом. Потом, откашлявшись, повторила фразу и добавила: — Возможно, устала чуточку больше, чем обычно. Вот и все.

— Все — так все… — Он немного помолчал и, пристально глядя ей в глаза, произнес: — Для начала хочу сказать, что ты можешь полностью мне довериться.

С порозовевшими вдруг щеками Элли повернула голову и стала смотреть в сторону от своего интервьюера.

«Два вдоха, один медленный выдох. Два вдоха, один медленный выдох…»

— Я, собственно, вот о чем… — Сильвиан продолжал всматриваться в ее лицо, и у нее возникло впечатление, что он наблюдает за ее реакцией. — Знаю, что ты не очень-то мне веришь и не могу тебя за это винить. Но ты, по крайней мере, можешь быть уверена в следующем: то, что ты мне сейчас поведаешь, не узнает ни одна живая душа, за исключением организаторов этого мероприятия. Я просто запишу твои ответы передам их, кому следует, и на этом все закончится. О’кей?

Ей пришлось заставить себя встретиться с ним глазами. При этом огонь на ее щеках разгорался все жарче. Из-за того, что произошло между ними летом, но не было до конца проговорено и пережито. Интересно, что теперь в его присутствии она испытывала весьма странные эмоции: чувствовала себя в безопасности, одновременно пребывая в ожидании возможной угрозы с его стороны.

— О’кей, — произнесла она ровным голосом. — Короче говоря, это произошло не по твоей инициативе, и уж тем более не по моей. И меня, как ни странно, это устраивает. По большому счету я даже рада, что интервьюировать меня будешь ты, а не… какой-нибудь другой человек. Так что давай побыстрее приступим к делу.

«Я просто счастлива, что мой интервьюер — ты», — неожиданно подумала она, после чего сразу же задалась вопросом, как и почему ей в голову пришла эта мысль.

— Отлично, — произнес Сильвиан, облегченно вздохнув. — Давай приступим к делу.

Его первые несколько вопросов ничем не отличались от тех, что Элли задавала Картеру. Когда же он попросил ее назвать фамилии дедушек и бабушек, она, не моргнув глазом, назвала имена умерших родителей ее отца. И вдруг замолчала.

Сильвиан посмотрел на нее, вопросительно выгнув бровь.

— А как звали родителей твоей матери?

— Боюсь… я не знаю фамилии дедушки с материнской стороны, — пробормотала после паузы Элли. — Мне об это никогда не говорили.

На лице Сильвиана появилось озадаченное выражение, однако он не стал комментировать это заявление Элли и просто записал ее слова в тетрадь.

— А как насчет бабушки?

Дождь выколачивал стаккато на оконных стеклах. Казалось, кто-то пригоршнями бросал в окно мелкие камешки.

— Мою бабушку зовут Люсинда Мелдрам, — спокойно сказала Элли.

Проводя интервью, Сильвиан записывал слова Элли сразу после того, как она отвечала на его очередной вопрос, но на этот раз его ручка замерла в воздухе.

— Ты хочешь сказать, что у твоей бабушки такие же имя и фамилия, как у канцлера? — спросил он, подняв на нее глаза.

— Бывший канцлер Люсинда Мелдрам и есть моя бабушка.

Положив ручку, Сильвиан недоверчиво посмотрел на девушку.

— Изволишь шутить, Элли? Никогда бы не подумал, что…

— Какие уж тут шутки, Сильвиан? — ответила Элли. Теперь, когда она озвучила наконец эти сведения, ей сразу стало легче. Все-таки одним секретом меньше. — Это абсолютная правда. Я — внучка Люсинды Мелдрам. — Она ткнула пальцем в его тетрадь и добавила: — Не забудь записать!

— Не понимаю. — Сильвиан пожал плечами и к ручке даже не прикоснулся. — Если это правда, то почему никто об этом не знает? Я, например, всегда думал, что ты — человек со стороны. Так сказать, ученица Киммерии в первом поколении.

— Я отлично знаю, что все здесь задавались вопросом, как простая лондонская девчонка Элли Шеридан оказалась в стенах Киммерии — академии для миллионеров. Ну вот, теперь ты в курсе, как это случилось. — Когда он начал было что-то говорить, она подняла руку, призывая его к молчанию. — Не надо досужих слов, Сильвиан. Запиши то, что я тебе сказала, и задавай следующий вопрос.

После затянувшейся паузы Сильвиан взял наконец со стола ручку и написал в тетради всего три слова: «Бабушка — Люсинда Мелдрам».

— Так… следующий вопрос… Кто из членов твоей семьи учился в Киммерии? — Он поднял голову и в смущении посмотрел на нее. — Но теперь, похоже, этот вопрос уже не имеет значения…

— Все имеет значение, — перебила его холодным голосом Элли. — Итак, Киммерию посещала моя мать, а до нее — моя бабушка.

Пока он записывал ее ответ, Эли вдруг пришло в голову, что словосочетание «моя бабушка» становится для нее все более привычным. И тут же поймала себя на мысли, что произносит его командным и чуточку напыщенным тоном. Как, к примеру, «моя королева». Из чего следовало, что она, пусть и на подсознательном уровне, догадывалась, какой огромной властью до сих пор обладает Люсинда.

Она продолжала носиться с этой идеей, когда Сильвиан задал следующий вопрос.

— Так что же заставило тебя приехать в Киммерию? Насколько я знаю, тебя перевели сюда в качестве наказания.

Заполнившая ее сознание волнующая мысль о привилегиях, которые дает власть, лопнула, словно проколотый иглой шар.

Опустив глаза, Элли принялась повествовать об уходе из дома брата и о том, как после этого родители потеряли всякий интерес к ней, а она — к учебе. Элли рассказала также о своем хулиганском поступке, когда она посредством аэрозольного баллончика с краской разукрасила неприличными словами стены школы, где тогда училась. Далее последовал рассказ об аресте за хулиганство, предшествовавшем ее переводу в Киммерию, — и о двух предыдущих арестах: за вандализм и мелкое воровство. Она не забыла также упомянуть, что Марк и Хэрри заняли в ее сознании место, отведенное брату, но в отличие от последнего не только не помогали ей готовить домашнее задание, но учили непослушанию и бунтарству.

Пока она все это рассказывала, Сильвиан, ни разу ее не прервав, торопливо записывал эту своеобразную исповедь аккуратным бисерным почерком и лишь изредка поднимал глаза, чтобы одарить ее удивленным, а иногда и потрясенным взглядом. Поначалу Элли хотела было немного приукрасить свои неприглядные деяния, окутав их легким романтическим флером, как это происходило в разговорах «по душам» с Рейчел и Джу, но потом поняла, что в ее нынешнем состоянии это ей не под силу, и поведала ему голую неприкрашенную правду. И чем больше говорила о себе гадостей, тем лучше себя чувствовала, поскольку, сама того не осознавая, постепенно избавлялась от накопившегося у нее внутри негатива. Таким образом каждое выходившее из ее уст слово облегчало лежавшую у нее на груди тяжесть.