Тринити - Яков Арсенов

— А кто поедет? — спросил Артамонов. — В каком составе двинемся?

— Чисто мужская компания, я полагаю, — попытался заузить масштабы мероприятия Усов.

— Этот номер не пройдет, — вмешалась Татьяна. — Мы должны непременно сопровождать вас! — Едва она въехала в суть беседы, как из ее глаз тут же заструились перспективные лучи участия. Поглаживая овчарку Рогожкина, она дала понять, что в противном случае отпускает ошейник, и делайте тогда, что хотите.

Преподаватель Рогожкин был слепым. Но не отроду. С миром абстрактным его соединял висевший на груди портативный приемник, а с миром конкретным связывала собака-поводырь. И не только связывала, но и делала всю погоду на семинарах по научному коммунизму. По звонку Рогожкин усаживался за стол, а собака приседала у двери. Таким образом все опоздавшие отсекались, а если после звонка они пытались заглядывать в аудиторию, собака дико рычала. Потом она помогала Рогожкину вести семинар: ловила лишние движения подначальных и подавала знак хозяину. Подсмотреть ответ в книжке было бесполезно — собака моментально все пресекала. Рогожкин знал: раз собака суетится, значит, отвечающий листает какое-нибудь пособие.

— Закройте учебник! — говорил Рогожкин, приподнимая голову немного вверх. — Я отличаю ваш язык от книжного!

В противовес неимоверной памяти и интуиции Рогожкина хороший ход придумал Забелин. С какого-то времени на все вопросы преподавателя, в силу своего дефекта знавшего все учебники наизусть, он стал отвечать так: пособие Гилявского, страница сто сорок восемь, второй абзац сверху. А что касается исторической составляющей данной сентенции, то мы должны взять сборник комментариев под редакцией Стоинова, открыть его на странице двести двадцать седьмой и обратиться к четвертой главе.

Рогожкин пришел в смятение. На лету он не смог предпринять против Забелина никаких превентивных мер. Но время, как говорится, ставит все на свои места.

Может быть, как раз именно за все эти страницы и абзацы собака-поводырь однажды чуть не загрызла Забелина. Как-то по навету учебного сектора он прихватил на семинар фотоаппарат, чтобы сделать пару снимков в раздел «Учимся» для глобального фотографического триптиха «Учимся, работаем, отдыхаем». Собака долго выслеживала, откуда истекают механические щелчки. Наконец вычислила и набросилась на фотолюбителя. Рогожкин еле успел унять пса. Забелин отделался тремя рваными ранами на костюме.

Как всегда, приняла удар на себя Татьяна. Она стала прикармливать пса различными таблетками из аптечки Гриншпона. При этом она потихоньку левой рукой прижимала голову собаки за ошейник к полу.

— Возьми колесико, голова пройдет, — воспитывала Татьяна животное. Собака принимала дозняк, выходила в астрал за глюками и становилась ручной. Особенно собаке нравилось догоняться — уходить в себя по второму разу. Здесь она шла на все и за пару транков могла выполнить любую команду Татьяны. Закатав собаку колесами, Татьяна полностью овладела предметом Рогожкина. Посаженный на фарм пес стал совсем другим человеком, он почувствовал, что хозяин на семинарах совсем не Рогожкин, как казалось поначалу.

Свое физическое преимущество в отношениях с собакой Татьяна иногда использовала в корыстных целях.

— И давайте договоримся сразу, — сказала она Усову, почесывая поставленного «на колеса» пса за оттопыренным ухом, — или я отпускаю нашего наркошу на волю или… вы готовите техническую и продовольственную программу похода, а мы с Людой и Мариной берем на себя психологические аспекты заплыва. Но думаю, что с продовольственной программой вы не справитесь.

— Справимся, — попытался дерзнуть Усов.

Татьяна навострила собаку в сторону Усова и стала тихонько подталкивать вперед.

— Хорошо, хорошо, — согласился Усов. — Мы возьмем вас на интендантское судно.

— То-то же, — сказала Татьяна и вернула заторчавшую собаку на место.

Группа, может быть, и уважала бы Рогожкина — дескать, слепой, а продолжает служить науке, не сходит с амвона марксизма-ленинизма, если бы не рассказ Бирюка о том, как лишился зрения «научный коммунист». А лишился он его за надругание над ячейкой государства, которое Рогожкин совершил уже в зрелом возрасте. За что жена и вылила ему на голову почти заварившийся чай.

— Да и кто вам позволит отправиться на заведомое голодание?! — продолжала Татьяна разговор с Усовым, стравливая овчарке вторую упаковку димедрола. — Запишите меня поварихой!

— Мы поплывем на хлюпких байдарках, — уже больше для понта юлил Усов.

— Какая разница! Хоть на «Аврорах»…

— Ты же сама себе нагадала массу несчастий от водной стихии! — Усов отговаривал Татьяну уже чисто символически.

— Не твое работническо дело! — всерьез рубила канаты Татьяна.

— Но зря ты метишь в коки, — ставил условия Усов. — Мы возьмем тебя разве что в качестве балласта, тогда нам во время бури будет кого сбросить за борт.

— Если я вас всех не опережу! — имея на то все основания, сказала Татьяна.

Дезорганизация продолжилась в общежитии.

— А сколько, интересно, стоит прокат байдарок? — спросил Фельдман.

— Не больше, чем наши кривые посиделки в пойме! — подсчитал Реша. Он приводил траты к своей единице — посиделки в кабаке. Примерно в таком плане: «На фиг мне сперся этот костюм! Я отказываюсь его покупать. На такую сумму можно три раза по-нормальному посидеть в «Журавлях».

…На демонстрацию пришлось выйти дружно. Солидарности не было предела. Если кто молчал и не орал, как дурак, считалось — соглашался с политикой партии. Сплоченность в праздничных шеренгах преобладала над стройностью.

Машиностроители, проходя маршем, заметили своих знакомушек из пединститута и по-рабоче-крестьянски поприветствовали их. В результате от будущих педагогов отделились два перебежчика — Нинель и подруга Забелина биологичка Лена. Они поспешили усилить мощь и без того самого уважаемого в городе вуза. Колонна, которую они оставили, словно равняясь налево, дружно повернула головы вслед уходящим подругам. В этот момент все девушки-педагоги были готовы переметнуться в ряды парней-машиностроителей, но, продолжая находиться во власти условностей, не смогли раскрепоститься до конца и вышли к трибунам в гордом одиночестве.

Было отрадно отметить, что на праздничных демонстрациях под натиском объявленной Московской Олимпиады стали зарождаться ростки демократии. Передовым предприятиям, поклявшимся вырвать пятилетку в три прыжка, как Санеев, выдавались по разнарядке демо-трибуны. В масштабе 1:2 они были копиями основной, на которой стояли вожди местности в шляпах и плащах, но только мобильными. Предполагалось, что демонстранты в этом случае не будут чувствовать себя людьми, у которых обострилось ущемление левого яичка. И действительно, они с гордостью проезжали мимо генеральной трибуны на своих передвижных, в тех же плащах и шляпах, несмотря на жару. И тогда, кто кого будет больше приветствовать — те этих или эти тех, — станет не так важно. В шляпах и плащах все были потому, что ввиду экономии партийных средств управление делами пошило единую казенную форму для обоих пиковых праздников — 7 Ноября и 1 Мая. А уж какая выдастся погода в эти дни… одному богу известно. Портреты вождей щечка к щечке вперемешку с портретами жертв. Миновав площадь, колесные трибуны сворачивали в проулки, демонстранты спешивались, бросали униформу в специальные урны, складывали в контейнеры портреты, транспаранты и поспешали за праздничные столы.

Продемонстрировав должным образом свое личное отношение к трудящимся всего мира, байдарочники поспешили в условленное место сбора на Студенческом бульваре.

Маршрут похода был несложным — на электричке забраться в верховья реки, а затем на лодках спуститься вниз до города.

Мурат с Нинелью приняли решение оторваться от домашнего быта, сплавили дочку грэндам и взяли под козырек. Биологичка Лена буквально увязалась за Забелиным, прознав про столь многообещающее продолжение маевки, и без всяких там рюкзаков и спортивных костюмов она, в чем была на демонстрации, в том и отправилась в поход. С ней количество участников стало четным.

Электричка безудержно тряслась на стыках. Туристы, чтобы скоротать время, занимались чем попало — кто читал, кто грыз семечки, кто играл в шахматы. Нинкин с Пунктусом и Мурат с Нинелью увлеклись простым, без погон, дураком. На щелчки по носу. Сдавал в основном Мурат. Нинкин и Пунктус с оттяжкой отбивали ему по шнобелю. Мурат мужественно сносил издевательства товарищей — перед лицом Нинели ему надлежало держаться молодцом.

Неожиданно появился ревизор и потребовал какой-то доплаты за многочисленный багаж. За подобные нештатные ситуации в компании отвечал Фельдман. Кроме него, с людьми при исполнении разговаривать грамотно никто не умел.