Плакучее дерево - Назим Ракха

Когда лед начинал трескаться, звук был такой, будто кто-то рядом щелкнул кнутом. Сначала раздавался негромкий свист, затем щелчок, после чего по его поверхности словно пробегала дрожь.

— Мне все известно про эти чертовы письма, которые вы с Джеффом скрывали от меня.

— Нэт!

Вместо ответа, Нэт с силой лягнул холодильник. Тот и все, что было внутри, задребезжало.

— Что, по-твоему, ты делала? Какова черта тебе понадобилось писать этому Роббину? Писать убийце! Причем целых восемь лет! А ты? — Нэт перевел взгляд на Джеффа. — Ты ведь был нам почти как сын родной. Черт побери, ты жил под нашей крышей, ел за нашим столом, и теперь вместо благодарности ты предал меня? Тебе не кажется, что я имею право знать, что творится в моем доме? Ну, что ты на это скажешь? Я спрашиваю тебя, имею я такое право или не имею?

Ирен протянула к мужу руку:

— Все совсем не так, Нэт. Джефф не имеет к этому ни малейшего отношения.

— Не ври!

— Представь себе. Он не приносил мне никаких писем. Он ничего о них не знал. Я нарочно не получала их на домашний адрес, чтобы он ничего не знал.

— Не говори глупостей. Меня не проведешь.

— Ваш муж прав, миссис Стенли, не надо меня выгораживать. Я знал, я знал все эти годы. — Джефф сложил на груди руки.

— Ты слышишь?! — рявкнул Нэт.

— Джефф, ступай домой. Это тебя не касается…

— Дай мне эти письма, — потребовал Нэт.

— Что?

— Хочу на них взглянуть. Хочу прочесть, что он наговорил тебе. Как он, черт побери, пытался мне нагадить.

Ирен сжала кулаки:

— Нет!

— Что ты сказала?

— Я ничего тебе не дам. По крайней мере, не сейчас. Может, чуть позже, когда ты успокоишься. А пока ты взвинчен, нет. Я понимаю, что со стороны это смотрится не слишком красиво…

— Не слишком красиво? По-твоему, это не слишком красиво? — Нэт сорвал шляпу и бросил ее на стол. — Боже мой, Ирен. Все гораздо хуже. Это безумие — вот что это такое. Чистой воды безумие!

— Мистер Стенли…

— А ты, Джефф, заткнись!

— Мистер Стенли, ваша жена права. Сейчас не время для такого разговора. — С этими словами Джефф шагнул к столу. — Я знаю, для вас это шок, и со стороны может показаться, будто мы от вас что-то скрывали, и, возможно, вы отчасти правы. Но теперь вы все знаете. Ваша жена решилась на такой смелый шаг — она простила этого человека, а это, я вам скажу, требует мужества, и немалого. Вам ли не знать, что смерть Шэпа едва не свела в могилу ее саму. Да этого же известно всем и каждому! Как она вернулась сюда и ее невозможно было узнать. Так что считайте, что вам крупно повезло…

— Я сказал тебе, заткнись! — снова рявкнул на него Нэт.

— Но, мистер Стенли…

Нэт в два шага преодолел разделявшее их расстояние и схватил Джеффа за грудки:

— Я сказал тебе, заткни, наконец, свою грязную пасть! Ты сам не понимаешь, что говоришь, ты, идиот! Ни ты, ни она! — Нэт оттолкнул Джеффа и отвернулся от них обоих. Чтобы не упасть, он ухватился за кухонный стол и покачал головой. — Господи, это надо же! Переписываться с Роббином! Ты хотя бы отдаешь себе отчет в том, что ты делала?

Ирен посмотрела на Джеффа и одними губами произнесла:

— Уходи.

Но тот даже не сдвинулся с места.

— Покажи мне их, — произнес Нэт, по-прежнему стоя к ним спиной. — Покажи мне эти письма.

Ирен сжала зубы:

— Хорошо.

Она сняла с холодильника коробку и протянула ее Нэту:

— Давай читай. Это только пойдет тебе на пользу. И ты прав, я должна была показать тебе их с самого начала. Может, тогда бы ты понял, почему я написала ему. Ему одиноко, Нэт. Это просто одинокий, печальный и несчастный человек, который ненавидит себя за то, что совершил, и в раскаивается в содеянном. Давай, прочти их все до единого.

Нэт взял у нее из рук коробку. На лице его читалась растерянность.

— Это все? Это все, что он говорит в своих письмах?

— А что еще, по-твоему, он должен был сказать?

— Он ничего не объяснил? Не назвал никаких причин или поводов?

— Нет. Он просто пишет, что ненавидит и проклинает этот день. Прочти сам, и ты все поймешь.

Нэт еще с полминуты с недоверием смотрел на коробку, затем поставил ее на стол.

— Скажи мне, что ты покончишь со всем этим. Больше никаких писем, никаких попыток встретиться с этим человеком. Пообещай мне.

Ирен провела рукой по лицу:

— Не могу.

Нэт побагровел.

— Прости, я, конечно, должна была поставить тебя в известность с самого начала. Я понимаю, что была не права. Прости.

— Мне не нужны твои извинения. Я хочу услышать от тебя, что ты поставишь на этом точку. Я хочу, чтобы ты поняла, что выбора у тебя нет. Я не потерплю, чтобы ты общалась с этим грязным типом! Ни секунды. Ты меня слышишь? Ты понимаешь, что я говорю?

— Мистер Стенли, послушайте. Вы не можете просить ее об этом. Вашей жене еще надо уладить много разных дел. Если вы не позволите ей это сделать…

— Это она сама тебе сказала?

Джефф не ответил.

— Признавайся, Джефф, что она тебе еще наговорила. Что еще ты поведаешь мне о моей жене?

— Скажу лишь одного. Для нее важно увидеться с Роббином. У нее есть вопросы. Ей хочется многое узнать, чтобы больше не оставалось неясностей. Вот и все.

— А если она не получит ответов на свои вопросы? Что тогда? А? Я вот что тебе скажу: пусть лучше она и дальше живет со своими вопросами. Так будет гораздо спокойнее. Тоже мне правдоискательница! Так всегда бывает, когда случается какое-то дерьмо. Оно налипает и начинает вонять. И никакие ответы ни на какие вопросы не помогут от него избавиться.

— Прекрати разговаривать с Джеффом таким тоном. Оставь его в покое. Он не имеет никакого отношения к этой истории.

Ирен подошла к столу и положила ладонь на руку Нэта.

— Я только сегодня узнала, что он был в курсе нашей с Дэниэлом переписки.

— «Нашей с Дэниэлом»? Скажи мне, моя милая, что именно ты хотела спросить у Дэниэла? Вдруг окажется, что на твой вопрос могу ответить и я. И тогда тебе никуда не придется ехать.

— Ты ничем не можешь мне помочь, Нэт. Извини, я понимаю, что история получилась некрасивая. Ты считаешь, что я зря все это сделала, но тем не менее это так, и теперь… — Она слегка пожала ему руку. — Он совсем не такой, как ты думаешь. То есть раньше мы считали его чудовищем, монстром. Но мы ошибались…

Нэт высвободил руку:

— «Ошибались»? Этот сукин сын стреляет в твоего сына, а теперь, выходит, мы ошибались?

— Я просто хочу посмотреть ему в глаза. Хочу услышать, что он скажет. Ты ведь сам только что спросил, объяснил он как-то свой поступок или нет. Так вот, не объяснил. А я хотела бы такое объяснение получить.

Нэт схватился за спинку стула и грохнул ею об стол:

— Черт побери, Ирен. Что он может тебе сказать! Он просто играет с тобой, вот и все. И как мне кажется, своего он уже добился.

Что ж, возможно, Нэт знает, что говорит. Потому что такая у него работа — постоянно иметь дело с преступниками и преступлениями. А что знает она? Роббин играл с ней? Она тотчас мысленно перебрала его письма, несколько десятков, уложенных в коробку из-под обуви. Медленно, прочитав одно за другим, она примирилась с тем, что произошло, примирилась и с преступлением, и с самим преступником. Непонятным осталось лишь одно — почему так случилось? И с каждым днем в ней крепла уверенность, что в тот роковой день Дэниэл Роббин не совершал никакого преступления. Она была в этом почти уверена, вот только не могла сказать почему. Играл с ней? Может, и так. Играл, как наигрывают мелодию.

Ирен посмотрела на Джеффа, взглядом умоляя его, чтобы он уходил. Но упрямец лишь покачал головой. И тогда она отвернулась от них обоих.

За окном солнце медленно садилось за деревья на берегу реки.

— Нэт, скажи, ты когда-нибудь думаешь о своем сыне?

— Что?

— Шэп. Ты когда-нибудь думаешь о нем? Что бы он делал, будь он сейчас жив. Каким бы он был? — Ирен потерла ладонями лицо. — А я думаю. Не все время, конечно, как раньше, и все-таки довольно часто. Мне кажется, он бы сочинял музыку или играл. Выступал бы по всему миру, стал бы знаменитостью. Его бы любили за то, какие чувства он пробуждает в людях.

Нэт вздохнул и тяжело опустился на стул.

— Ты когда-нибудь слышал такое имя — Уинтон Марсалис? — спросила Ирен. — Это знаменитый трубач. Исполняет джаз и классику, так же как и наш Шэп. У меня есть его записи. Они напоминают мне о нашем сыне… Он бы был не таким, как мы с тобой, — семья, дети и все такое прочее.

Закатное небо постепенно окрашивалось пурпуром, с легкой примесью зеленых оттенков. Последние лучи подсвечивали бледнеющую лазурь, словно неумелые полосы краски на детском рисунке.

— Он был бы вольной душой, искал бы для себя иной путь. Как он делал, когда был жив. Надеюсь, ты понимаешь, о чем я? — И она повернулась к мужу.