Пруд двух лун - Кейт Форсит

— Обещаю, — сказала она и почувствовала, что снова отдала себя в гис.

Солнечный дворик Риордана Кривоногого стал для Изабо тихой гаванью в трудные недели раннего лета. Он и служанка Сьюки были единственными, кто проявлял к ней симпатию, все же остальные слуги выходили из терпения из-за ее постоянных ошибок. Некоторое удовлетворение ей принесло то, что она сумела расположить к себе собак, которых близость к жарящемуся мясу мучила точно так же, как и ее, хотя и по совершенно другим причинам. Она ни разу не воспользовалась своим хлыстом, а завоевала их расположение при помощи кусков говядины, которые тайком вылавливала из своей миски. Она понимала, что остальные слуги сочтут ее нежелание есть мясо, мягко говоря, странным. В худшем случае, это могло послужить доказательствам ее причастности к стану сочувствующих ведьмам, ибо многие из уцелевших членов Шабаша — в их числе и ее опекунша Мегэн — и подумать не могли о том, чтобы взять в рот плоть животных. В Риссмадилле все слуги до единого были ревностными гонителями ведьм, и мальчики-посудомои не раз доводили Изолт до дурноты своими рассказами о сожжении ведьм в Дан-Горме.

Она изо всех сил старалась казаться обычной деревенской девушкой, которая, будучи спрошена о своей жизни, может говорить лишь об овцах и урожаях. Ее нежелание бить хлыстом собак, крутящих вертел, сначала вызывало язвительные насмешки, но как только кухонная челядь увидела, как они стараются угодить ей, насмешки прекратились сами собой.

Несмотря на всю свою любовь к лошадям, Изабо обходила конюшни стороной. Нахальные конюхи раздражали ее, а шум и суматоха казались невыносимыми. Кроме того, эти лошади только напоминали ей о ее друге, верном жеребце Лазаре, который доставил ее из Эслинна в Риссмадилл, чуть было не поплатившись жизнью за это путешествие. Она оставила его пастись на свободе в лесах Равеншо, но понимала, что ему опасно находиться в такой близости от людей. Город кишел недовольными моряками; скучающие лорды почти каждое утро выезжали на охоту; а времена теперь, когда Фэйрги перекрыли все торговые пути, настали тяжелые.

Толпы недовольных торговцев и капитанов кораблей целыми днями осаждали большой зал, пытаясь добиться аудиенции Ри, но придворные чиновники лишь кормили их бесплодными обещаниями. Лед сошел уже больше месяца назад, весенний прилив закончился, так что все условия для попытки выйти в плавание к западному берегу были как нельзя лучше. Но сообщения о том, что моря кишат Фэйргами, заставляли моряков опасаться покидать берег, не получив обещания защиты.

В конце концов, купцам удалось встретиться с Банри, и она согласилась послать флот из тяжеловооруженных торговых кораблей из Рураха в Шантан. Они перевозили мешки с зерном, бочонки с элем и виски, огромные глыбы соли из солеварен в Клахане, а также ножи и украшения, сделанные кузнецами Дан-Горма. На обратном пути в трюмы кораблей должны были загрузить мрамор, селитру и драгоценные металлы, добытые в Сгэйльских горах. Тем временем голодающие горожане отправлялись на поиски еды в лес, и Изабо беспокоилась как о жеребце, так и о священной реликвии, которую одолжила ей Селестина, о Седле Ахерна, которое она спрятала в дупле.

Но сбежать из дворца было невозможно, поэтому Изабо оставалось лишь надеяться, что они в безопасности. Она не осмеливалась рассказать о своих страхах Латифе. Хотя старая кухарка очень походила на одного из своих знаменитых пряничных человечков, она правила огромным штатом слуг с непререкаемой деспотичностью. В большом муслиновом чепце, повязанном поверх седых кудрей, и с огромной связкой ключей, висящей на кольце у нее на поясе, она, казалось, находилась во всех местах сразу, и от ее острого взгляда не могла ускользнуть ни одна мелочь, равно как ни одна пылинка не могла избежать ее придирчивого пальца.

Как и все остальные дворцовые слуги, Латифа выражала безграничную преданность Банри, хотя большинству из них удавалось лишь изредка мельком увидеть ее, снуя по огромному дворцу. У некоторых девушек обожание достигало такой степени, что они хранили бархатные клочки от ее платьев и обмылки, которые им удавалось стащить из ее купальни.

Однажды утром Изабо проснулась на рассвете и очень рано спустилась на кухню, решив немного побродить в сумрачном душистом саду. В стенах дворца она часто чувствовала себя запертой в душную клетку. Латифа была уже на кухне, и стояла на коленях перед одним из огромных очагов.

— Отлично, ты пришла, — сказала она без предисловий. — Я беспокоилась, услышишь ли ты мой зов. Я подумала, что нам стоит поговорить. Не бойся, этот очаг окружен секретными знаками, поэтому ничье колдовство не сможет нас здесь обнаружить. Я хотела бы, чтобы ты, если сможешь, приходила сюда ко мне каждое утро, до восхода, как встало солнца. Твоя опекунша сказала мне, что у тебя Талант огня и ты хотела бы побольше узнать о нем. Кроме того, я должна научить тебя скрывать свои мысли, потому что ты слишком сильно шумишь, а я не хочу, чтобы ты навлекла на меня беду просто потому, что не умеешь себя контролировать.

— Я слишком сильно шумлю? — переспросила Изабо, не веря своим ушам. Она никогда еще не была такой тихой и одинокой, как в последние несколько недель. Почему Латифа решила, что она слишком сильно шумит?

— В своих мыслях, глупышка. Ты совершенно не умеешь себя контролировать. Если ты хочешь оставаться здесь в безопасности, то никогда не должна позволять своей маске соскользнуть. Ты никогда не должна даже думать о том, что хочешь скрыть от других. Если ведьм почти не осталось, это еще не значит, что не существует тех, кто может подслушать твои мысли, девочка. Например, я могу, а твои мысли такие громкие, как будто ты их кричишь. К счастью, те, кто до сих пор слышал их, не опасны для тебя, но я не могу позволить тебе свободно ходить по дворцу, пока ты не научишься обуздывать свои мысли.

Ничего не понимаю, подумала Изабо.

Старая ведьма кивнула.

— Не понимаешь, я это вижу. Это не твоя вина, поэтому не пугайся так, девочка. Я объясню тебе. Понимаешь, Изабо, Мегэн запечатала твой третий глаз, чтобы ты не смогла рассказать о ней. Впервые она наложила печать в твой восьмой день рождения, ибо ты привлекла к ней и к себе внимание искателя Оула и устроила большой переполох. Нет, помолчи, девочка, дай мне закончить. Каждый день из тех восьми лет, что прошли после этого, она усиливала печать, поэтому она была очень крепкой. Но сейчас эта печать каким-то образом слетела с твоего чела.

— Главная Искательница запустила в меня пресс-папье во время суда, и оно очень больно меня ударило, — неуверенно сказала Изабо, коснувшись шрама между глазами.