Люблю твои воспоминания - Сесилия Ахерн

Он везет чемодан ко мне, покрасневший, тяжело дыша.

— Ты уж свой сними, пожалуйста, сама, — говорит он, смущенно натягивая кепку еще ниже на глаза.

Я жду свой чемодан, а папа бродит вокруг багажной ленты, «знакомясь с Лондоном». После происшествия в аэропорту Дублина голос интуиции постоянно ворчит, призывая меня сделать поворот на 180 градусов прямо сейчас, но голос сердца отдает строгий приказ не сдаваться и продолжать поездку. Забирая багаж с ленты, я отдаю себе отчет в том, что мы мчимся в Лондон практически без цели. Это всего лишь погоня за дикими гусями. Инстинктивный порыв, вызванный странным разговором с девушкой по имени Бэа, заставил меня лететь в другую страну вместе с моим семидесятипятилетним отцом, который никогда в жизни не покидал пределов своей страны. То, что в ту минуту показалось «единственным выходом», теперь видится нелепой эскападой.

Так что же со мной произошло? Почти каждую ночь я видела сны о незнакомой белокурой девочке, а потом ндруг поговорила с ней по телефону. Набрала номер экстренного вызова своего папы, а девочка (теперь уже девушка) ответила, что это номер экстренного вызова ее папы. Что это значит? Какой урок из этой ситуации и должна вынести? Это обыкновенное совпадение, на которое здравомыслящий человек не обратил бы внимания, или я права, считая, что таких совпадений не бывает и во всей этой истории скрыто что-то еще? Я надеюсь на то, что поездка в Лондон даст мне ответы на мои вопросы… Но папа, как быть с ним? Зачем я его-то втянула и спои трудности? Паника поднимается в душе волной, пока я наблюдаю за папой, читающим плакат на дальней стене багажного отделения.

Неожиданно папа резко вскидывает руку к голове, хватается за грудь и бросается ко мне с неестественным блеском в глазах. Я быстро достаю его таблетки.

— Грейси! — Он задыхается.

— Так, быстро, выпей это. — Дрожащей рукой я протягиваю ему таблетки и бутылку с водой.

— Что это ты мне суешь, черт возьми?

— Видел бы ты себя! Ты выглядел…

— Как я выглядел?

— Как будто у тебя сейчас случится сердечный приступ!

— Это потому, что он у меня действительно случится, если мы не уйдем отсюда немедленно! — Папа хватает меня за руку и тащит за собой.

— Что произошло? Куда мы идем?

— Мы едем в Вестминстер.

— Что? Зачем? Нет! Папа, нам сначала нужно поехать в отель, чтобы оставить там чемоданы.

Он останавливается, резко оборачивается и возбужденно дышит мне в лицо. Голос его дрожит.

— Очередную программу «Антиквариат под носом» будут записывать сегодня с девяти тридцати утра до четырех тридцати дня в месте под названием Банкнтинг-хаус[8]. Если мы уедем сейчас, сможем успеть занять очередь. Мне придется пропустить эту программу по телику, но уж здесь, в Лондоне, я непременно посмотрю ее вживую. Представляешь, а вдруг нам даже удастся увидеть Майкла Эспела! Майкла Эспела, Грейси. Господи боже мой! Пошли уже отсюда.

Его зрачки расширены, он мчится через раздвижные двери к таможне, не имея ничего, что он мог бы задекларировать, кроме временного помешательства, и уверенно поворачивает налево.

Я стою в зале прилета, и со всех сторон ко мне то и дело подходят мужчины в костюмах с табличками в руках. Я вздыхаю и жду. Папа на полной скорости появляется оттуда, куда он убежал, покачиваясь и таща за собой свой чемодан.

— Ты могла бы сказать, что нам не туда, — говорит он и направляется мимо меня в противоположную сторону.

Папа проносится по Трафальгарской площади, волоча за собой чемодан и поднимая в воздух стайки голубей. Ему больше неинтересно знакомиться с Лондоном, у него на уме только Майкл Эспел и сокровища седовласых чопорных старушек. Выйдя из метро, мы сделали несколько неправильных поворотов, но Банкетинг-хаус в конце концов все же появляется перед нами. Я уверена, что никогда раньше не была в этом дворце, однако отчего-то он кажется мне знакомым.

Встав в очередь, я рассматриваю ящик в руках пожилого мужчины, стоящего перед нами. За нами женщина, шелестя газетами, разворачивает чайную чашку, чтобы кому-то ее показать. Над очередью светит солнце и висит сдержанный шум разговоров — возбужденных, простодушных и вежливых. Рядом стоят телевизионные фургоны; люди, отвечающие за камеры и звук, постоянно входят и выходят из здания, и камеры снимают длинную очередь, в то время как женщина с микрофоном канала Би-би-си выбирает из толпы людей, чтобы взять у них интервью. Многие принесли с собой шезлонги, корзины с лепешками и маленькими бутербродами, как для пикника, а также термосы с кофе и чаем. Папа осторожно зыркает вокруг, в желудке у него урчит, и я чувствую себя преступной матерью, которая плохо позаботилась о своем ребенке. Кроме того, я беспокоюсь за папу, понимая, что нас не пустят дальше двери.

— Папа, не хочу тебя расстраивать, но мне кажется, что мы должны были что-то с собой принести.

— Что ты имеешь в виду?

— Какой-нибудь предмет. У всех вокруг есть вещи для оценки.

Папа оглядывается и только теперь это замечает. Его лицо вытягивается.

— Может быть, они сделают для нас исключение, — быстро добавляю я, хотя и сомневаюсь в этом.

— Как насчет этих чемоданов? — Он смотрит на наш багаж.

Я пытаюсь не рассмеяться:

— Я купила их в обыкновенном универмаге, не думаю, что кому-то будет интересно их оценивать.

Папа улыбается в ответ:

— Может быть, дать им оценить мое исподнее, Грейси, как ты думаешь? Такие трусы, как у меня, давно уже стали исторической реликвией.

Я корчу рожу, и он отмахивается от меня.

Мы медленно продвигаемся в очереди, и папа отлично проводит время, болтая с соседями о своей жизни и захватывающем путешествии с дочерью в Лондон. Около полутора часов спустя мы получаем два приглашения на послеполуденный чай, и папа внимательно слушает стоящего за нами господина, который рассказывает, как сделать так, чтобы садовая мята не мешала расти розмарину. Пожилую пару, стоявшую перед нами, прямо за дверями разворачивают назад, так как у них с собой ничего нет. Папа тоже это видит и смотрит на меня с тревогой. Сейчас подойдет наша очередь.

Я быстро оглядываюсь по сторонам. Что я рассчитываю найти? Сама не знаю.

Обе входные двери держат открытыми настежь для непрерывно движущейся толпы. Внутри, рядом со входом, за открытой дверью стоит что-то вроде деревянной корзины для мусора, в которой валяется несколько забытых и сломанных зонтов. Пока никто не смотрит, я поворачиваю ее вверх дном, вытряхивая вместе со сломанными зонтами несколько смятых бумажек. Ногой заталкиваю их за дверь и в тот же момент слышу: «Следующий!»