Дата Туташхиа. Книга 4 - Чабуа Амираджиби

Он думал, перебирая в памяти все, с самого начала, еще раз вспомнил все по порядку и все взвесил – шаг за шагом.

«Куда же он... ночью?..»

Мальчику вдруг пришло в голову, что ему непременно, во что бы то ни стало надо увидеть того, к кому придет Дата Туташхиа. Он вскочил, набросил на себя пальтецо и бросился вон.

Он вышел на улицу и прислушался к ночной тишине. Ни шагов, ни собачьего лая, ничего, что говорило б о том, что кто-то идет,– ни звука. Он рванулся вправо, пробежав шагов тридцать, остановился и бросился в противоположную сторону. Он искал направление без всякого смысла, подчиняясь только наитию, и был уверен, что выбирает верно.

Он уже бежал. Иногда, чтоб отдышаться, шел шагом. Он весь обратился в слух и зрение, чтоб еще издали различить во тьме человека, бредущего по дорого.

Он одолел Микорский подъем. Отсюда прямой линейкой спускалась к деревне дорога. Где-то на середине склона дорогу пересекала тень.

Туташхиа?..

Мальчик свернул с дороги и пошел кустарником. Абраг еще шел, и мальчик решил, обогнав его, спрятаться у Микорского мосточка. Но надо было знать, за чем он идет. Может, это и не абраг?

Он дошел до речки и берегом вышел к мосту... Тень, бредшая по дороге, была еще далеко. Возле мостка, па этом берегу, стояла кузница Малакии Нинуа. К кузнице примыкала небольшая пристройка, в которой жил кузнец. Мальчик вышел из укрытия и приткнулся возле задней стены кузницы так, чтобы дорога была на виду.

Путник шел медленно и неуверенной походкой. Он останавливался, припадал к деревьям и снова двигался дальше. Мальчик уже не сомневался: это был Дата Туташхиа.

«Он идет в Микори,– мелькнуло у него в голове. – К кому же в Микори он идет?..»

Дата Туташхиа свернул к кузнице и постучал в окно Малакии.

Мальчика всегда удивляло: стоило ему пройти мимо кузни, когда шел к микорским мальчишкам, Малакиа Нинуа всегда выйдет и не преминет сунуть ему то конфету, то биток, то бляху, а то новехонькую мотыгу подарит. А уж подковать лошадь пли быка, так за это он вообще ничего с него не брал или брал полцены – случись при этом посторонний...

Дата Туташхиа постучал еще раз. В доме послышалось движение, и окно отворилось.

– Это я, Малакиа,– тихо сказал Туташхиа.

– Сейчас, сейчас...

– Я не могу зайти, времени нет, спешу.. Абраг стоял под окном, а мальчик, притаившись за углом, прижался к стене. Между ними было каких-нибудь два шага.

– Ты что, Дата, захворал? Что-то голос у тебя не тот...

– Устал страшно. В гавани меня ждет турецкая фелюга. Ухожу в Самсун, у меня там дела есть. – Туташхиа перевел дух. – Я тебя о чем хочу попросить. На этих днях повидай Мосе Джагалия. Мой конь у него. Сейчас ноябрь. В декабре приедет Мушни Зарандиа. У Гулиа свадьба, он там непременно будет. Пусть Джагалия приведет коня прямо на свадьбу и отдаст Мушни. Остальное я ему, мерзавцу, объяснил – как и что сказать. – Туташхиа застонал и обхватил голову руками.– Кто языками почесать любит, им всем говори, что я в Турцию подался.

– Никуда я тебя не отпущу, Дата, клянусь своими детьми,.. Ты погляди, на кого ты похож...

– Все запомнил, Малакиа?.. Простыл я, будь все проклято... Голова трещит, кости ломит... Ладно, пошел я...

– Пошли тебе господь здоровья!.. – прошептал кузнец.

Туташхиа вышел на дорогу и шатаясь пошел через мост.

Гуду Пертиа, не отрываясь от стены, смотрел вслед абрагу. Дата Туташхиа перебрался через мосток. Стоило ему сейчас обернуться, и он бы увидел мальчика – мальчик был сейчас весь как на ладони. Но он шел к гавани не оглядываясь и вскоре пропал из глаз.

«Дядя Малакиа все знает!» – мальчик подождал еще немного и пошел обратно.

Пройдя причал, Дата Туташхиа пошел влево по берегу. Гавань заслонял от моря скалистый полуостров, ощетинившийся огромными соснами. На гребень его скалистой гряды вела крутая тропа, и не всякий здоровый мог вскарабкаться по ней.

Прежде чем начать подъем, Дата Туташхиа присел отдохнуть и тут потерял сознание. Когда он открыл глаза, уже начало светать, но солнце еще не всходило. Он собрался с силами и поднялся, но чуть опять не упал от головокружения и боли. Он одолел подъем уже наполовину, когда нога подвернулась и он упал, да так неудачно, что подняться уже не мог. До гребня он добрался ползком.

На краю скалы, изогнувшейся над морем, росла сосна. Он подполз к ней, сел среди толстых извивающихся корней и закрыл глаза. Разъяренное море билось о скалу, и брызги от бешено вздымавшихся волн достигали абрага, которого покидали силы.

Внизу, в приморской долине, уже паслось стадо. Пастух изумленно вглядывался в человека, сидевшего под сосной, на выступе скалы. Он свистнул ему и помахал рукой, но голос его не достиг гребня – слишком высоко был Туташхиа.

Абраг смотрел на солнце, пока оно выплывало из-за гор, а потом снял с себя башлык, опоясался им и начал набивать его камнями, стараясь втиснуть побольше. Расстегнув блузу, он и за пазуху насовал камней, а потом набил камнями и обе штанины. Трупу, так сильно нагруженному, никогда не всплыть. Покончив с этим, он снял карабин и швырнул его в море, за карабином полетели оба маузера, револьвер Гуду, кинжал и аджарский нож. Он подполз к самому краю выступа, лег навзничь и замер, словно прислушиваясь к шороху приближающейся смерти. Оставалось только потерять сознание, и тогда тело само сорвется в море.

Лишь на несколько секунд сознание его прояснилось, он вспомнил настоятельницу Ефимию и услышал ее слова: «Сын мой, расплавленный воск догоревшей свечи и сам по себе прекрасен, но проступает в нем и та красота, что тихо мерцала и разгоняла мрак». В последней тоске Дата Туташхиа улыбнулся воспоминанию, так внезапно его посетившему, и горевшая розовым светом небесная высь вновь померкла. По телу ого в последний раз пробежала дрожь, оно немело и, лишаясь последних сил, медленно заскользило и сорвалось со скалы.

За установление юридического факта смерти взялся сам генерал Суходольский, но не добился желаемого результата. Согласно показаниям Гудуны Пертиа, Туташхиа был лишь ранен, но, поскольку подобных показаний больше не последовало, и этот факт остался под сомнением.

Пастух, вернувшись в деревню, рассказал о неизвестном, увешанном оружием, который поднялся на скалу и свалился в море. На другой день староста деревни отправился с пастухом на место происшествия, но ни малейших подтверждений его рассказа обнаружено не было ни тогда, ни позже. Пастух к тому же был слабоумен, односельчане рассказу его не поверили и властям ничего не сообщили, следствие тоже не признало его достоверным.

На поиски трупа Туташхиа и предметов, выброшенных им в море, привезли водолазов из Батуми, но море в том месте оказалось слишком глубоким, водолазы не достигли дна и ничего не нашли.

С другой стороны, кузнец, который одним из последних видел Дату Туташхиа, и сам Гуду Пертиа, который слышал разговор Даты Туташхиа с кузнецом, в один голос утверждали, что абраг отбыл в Самсун на турецкой фелюге. В ту ночь из гавани и правда вышла фелюга, но недостоверно здесь то, что Дата к ее отплытию никак не мог успеть. Таким образом, следствие зашло в тупик. Дело невозможно было завершить.

Это один из тех случаев, когда все уверены в факте смерти, но, поскольку его юридическое подтверждение невозможно, факт не может считаться свершившимся раньше истечения предусмотренного законом срока. И враги Даты Туташхиа, и его доброжелатели – все были уверены, что абраг жив и еще объявится целехоньким. Эта уверенность породила один курьезный случай. К Виктору Самушиа, к тому самому учителю, что заронил в душу Гуду Пертиа мысль об убийстве Даты Туташхиа и дал этой мысли прорасти, часа в три ночи кто-то по-хозяйски забарабанил в окно. «Кто ты и что тебе надо?»– спросил спросонья перепуганный Самушиа. «Я – Туташхиа, сука ты паршивая»,– тихо ответил гость. Виктор Самушиа умер тут же от сердечного удара.

Сам я не сомневаюсь, что Дата Туташхиа кончил так, как рассказал пастух.

О том, что произошло с Датой Туташхиа, Мушни Зарандиа был извещен незамедлительно... но он не торопился приехать в Грузию и появился лишь в конце декабря, то есть когда, по его предположению, один из капканов, расставленных для Даты Туташхиа, должен был захлопнуться. Официальной причиной своего приезда Мушни Зарандиа назвал свадьбу близкого друга Семена Гулиа.

Прибыв в Тифлис, полковник Зарандиа собрал всех сотрудников, причастных к делу Даты Туташхиа, и выслушал каждого. Вопросов не задал ни одному из них. Он был сосредоточен и мрачен и в продолжение двух часов ни одному не посмотрел в глаза. Приехав в Кутаиси, приказал доставить ему из тюрьмы Иалканидзе и долго с ним говорил. Ознакомившись с уголовным делом, возбужденным против Иалканидзе, приказал дело прекратить, арестованного освободить, а сам отправился к Семену Гулиа.

На второй день свадьбы неизвестный ввел во двор Гулиа коня изумительной красоты и сказал, что это дар Даты Туташхиа. Полковник ответил, что очень сожалеет, но абраг ошибся и подарок предназначается не ему. Коня увела полиция.