Ветер из Ига - Юлия Андреева

После чего самураи налегли на дверь с внешней стороны, возвращая ее на место, изнутри Хаято задвинул засовы. После чего все трое на некоторое время погрузились в молчание.

— Я не вижу здесь никаких окон, но воздух кажется вполне свежим, — наконец нарушил молчание Ал.

— Не беспокойся, старый друг, чего-чего, а воздуха нам хватит.

— В случае длительной осады здесь неплохо было бы оставить запас пищи и воды, — осмотрев сокровищницу, решил вставить свое веское слово Хаято, его бесила сама мысль, что отец знает о происхождении осеннего аромата. Знает, значит… значит… — Кровь резко прилила к его голове, перед глазами поплыли красные круги.

— Еда и вода — это во многих случаях можно приравнять к сокровищам, — не обращая внимания на реакцию сына, решил пофилософствовать Дзатаки. — Впрочем, я хотел показать вам броню необычной ковки, вот она.

Все трое подошли к висящей на стене черной броне с необычным рисунком, похожим на переплетенный цветочный орнамент. Рядом с огромным нагрудником висел шлем, ощетиненный черными выступами, похожими на стрелы, и одновременно напоминающий головной убор вождя краснокожих. Только вместо перьев во все стороны торчали острые пики. В центре шлема красовалось изображение солнца.

Впрочем, ничего особенного по меркам XVII века этот шлем не представлял, Ал уже видел здесь во множестве шлемы, украшенные железными ушами или крыльями с рогами. Мода есть мода.

Глава 29

Осенняя прелюдия

Ложась спать, следи, чтобы ноги твои не были направлены в сторону, где находится твой господин, его замок, его земли.

Подобное небрежение непростительно.

Позволив гостям, а поскольку Хаято допускался в святая святых замка только во второй раз, то и его можно было считать гостем, рассмотреть как следует броню, потрогав, примерив, ощутив вес и приятную прохладу, Дзатаки плавно перевел разговор на собранные прежними владельцами замка сокровища. С гордостью он продемонстрировал несколько драгоценных китайский чаш, шкатулки с секретами и без, несколько замечательных струнных музыкальных инструментов, на одном из которых, а именно на цинне, Хаято, после недолгих препирательств и извинений, согласился сыграть.

Это была долгая и немного заунывная песня о том, как молодой самурай отправился на войну с соседней провинцией и как дома его осталась ждать красавица жена. Долго ли, коротко ли, но на чужбине он полюбил другую женщину и остался с ней. Они прожили вместе пятнадцать лет, и все это время его первая жена ничего не слышала о своем муже. Кто-то говорил, что он погиб, кто-то, что попал в позорный плен.

Когда миновало пять лет, а вестей все не было, выплакав все слезы, женщина вышла замуж вторично.

Долго длилось счастье самурая на чужбине, целых пятнадцать лет, и закончилось на шестнадцатый год, как отошли с заливных полей воды реки Атонэ. Умерла вторая жена. Закручинился тогда самурай, но тут вспомнил, что на родине у него осталась первая жена. Как-то она теперь без него?

Тут же сев на коня, он перемахнул через горы и оказался в родной деревне. Около его дома стоял чужой конь, и повзрослевшая, но нисколько не подурневшая супруга встретила его, неся на руках месячного карапуза.

— Что это за ребенок? Чей это конь?! — С возмущением спросил самурай.

Бедная женщина не знала, как оправдать свою невольную измену, покаянно упав перед мужем на колени.

— Ты обязана срочно развестись с этим мужчиной, — наставительно сказал самурай, когда уже в доме она поведала ему всю историю. — Детей же твоих я возьму в свой новый дом и воспитаю, как и надлежит воспитывать самураев.

Что было делать? Растроганная женщина тут же развелась со вторым мужем и, собрав троих своих детей, пошла вслед за супругом. Когда они подошли к реке, мужчина обернулся на бредущую за ним с малышом на руках жену, двое других мальчишек пяти и трех лет держались за подол ее кимоно.

— Тебе, должно быть, тяжело нести ребенка? — с заботой в голосе осведомился он. — Дай, я понесу его сам.

С этими словами коварный самурай забрал у ничего не подозревающей женщины малыша и швырнул его с моста в воду.

— Если ты моя жена и послушна мне, теперь ты бросишь и двоих других, — приказал он, обнажая меч.

Понимая, что сейчас ее детей порубят на куски, женщина сбросила их с моста в воду, и оба мальчика тут же скрылись в волнах.

Молча добралась несчастная мать до своего нового дома, приготовила ванну и еду для мужа. Когда же он лег спать, она взяла его нож и, написав прощальное стихотворение, в котором поведала о своей печальной судьбе, проткнула себе горло.

Проснувшийся муж обнаружил остывший труп супруги и первым делом уничтожил стихотворение, обличающее его коварство и жестокость, но к тому времени его уже успели прочитать и выучить слуги, проснувшиеся раньше своего господина. Стихотворение было немедленно переложено на музыку, и вскоре во всех домах провинции зазвенели печальные цинны и понеслись слова обличения и боли.

И не было никакой возможности заставить людей молчать, заткнув рот песне…

А песня перемахнула через горы, достигла Киото, влетела во дворец императора, и тот лил слезы над судьбой женщины самурайского рода и троих ее чад.

Когда же император наплакался вволю, он велел доставить к себе жестокого самурая, и его обезглавили на городской помойке среди отбросов, запретив сжигать тело по обычаю предков и позволив собакам и птицам пожирать его.

Допев песню, Хаято не сразу мог отдышаться, так увлекла его самого кошмарная история.

Дзатаки гулко выдохнул, словно во время исполнения держал этот выдох, боясь потревожить повествование, нарушив магию музыки.

Что же до Ала, то тот словно места себе найти не мог.

— Маленькое помещение, песня, заполнив его полностью, заполнила и нас, так что мы все невольно оказались втянутыми в эту кровавую историю, — подытожил Дзатаки, потягиваясь и оправляя мечи. — Я же говорил вам, что это совершенно особенное место в замке. Здесь свой мир, мир, которому нет дела до того, что происходит вне него. Впрочем, мы, кажется, засиделись, и, возможно, снаружи нас действительно давно ищут.

— Да, доктор Кобояси уже, скорее всего, осмотрел нашего гостя, и тот способен дать нам какие-нибудь объяснения по поводу состояния пленницы синоби. — Хаято сдвинул брови, его лицо потемнело. Теперь он явственно ощущал, что запах прелых листьев идет на самом деле от его отца.

Глава 30

После шторма