Ставка на Проходимца - Илья Бердников

Темные, еще темнее бури, огромные силуэты по обеим сторонам автопоезда. Резкий поворот вправо, моя голова мотнулась, словно у тряпичной куклы, удар в борт — мерзкий скрежет — снизу раздался женский визг — точно, Люська…

И в этот момент тугие струи песка и щебня потеряли свою силу, заклубились спокойнее, а после — совсем поникли, опадая. И это значило одно: Данилыч все-таки завел автопоезд за прикрытие скал.

Глава 5

Дождик-дождик, пуще!

— Меня просто дрожь пробирает от этого воя! — Люська сидела, нахохлившись, обняв руками приподнятые плечи. — Музыку нельзя включить, а?

Ветер и вправду шумел немилосердно. Лишенный возможности напрямую бить в бока автопоезда, он словно выплескивал свою неутоленную ярость в утробном завывании и свисте. Воздух вокруг был наполнен пылью и мелким песком. Иногда в борта прицепа и даже в кабину ударяли камни, потерявшие равновесие из-за напора ветра и скатившиеся с окружавших автопоезд склонов.

«Хоть бы лавины не случилось…» — обеспокоенно подумал я, когда по крыше прицепа прогрохотало уже несколько камней. Действительно, лучше быть занесенными песком — ну не по крышу же песка нанесет?! — чем раздавленными каменной лавиной, что в состоянии разнести в лохмотья и прицеп, и кабину, а затем и похоронить обломки под многотонным прессом, поставив точку в нашем путешествии.

— Вот чертовы камни! — пробурчал недовольно через интерком Данилыч. — Помнут борта, как пить дать!

Я сидел в каюте вместе с Ками и Люськой. Башенку пулеметного гнезда мы опустили в корпус прицепа, чтобы ее не повредили камни, да и бронекерамика могла потерять прозрачность, став матовой из-за непрестанного трения песчинок. Хотя, кто знает эту шебекскую бронекерамику, какое воздействие нужно для ее повреждения!

Имара с нами в каюте не было: он, как только мы выехали из деревни, ушел в грузовое пространство прицепа и до сих пор не показывался. Может, спал, хотя спать при таком напряжении сил стихии вокруг мне не представлялось возможным, может — занимался каким-нибудь личным делом, к примеру — чистил снайперский комплекс.

Санек включил музыку через динамики интеркома, и голос Криса Мартина странно смешался с завыванием ветра. «Сэйв ми…» — пел солист Колдплэя, и я был совершенно с ним согласен: «Спаси и сохрани, Господи, всех, кто в такую бурю оказался в пути…»

Люська постепенно стала расслабляться, уселась на койке более непринужденно, даже стала подпевать в унисон. Надо же, слова знает! И с чего такая любовь к британскому року?

— Я заварю чай, — сказала молчавшая до сих пор Ками.

Я одобрительно кивнул ей: действительно, чай был бы весьма кстати, чтобы помочь британцам в разрежении напряженной атмосферы.

Ками настолько ловко управлялась с заварочным чайником и чашками, что я даже увлекся, засмотревшись на ее плавные, неторопливые, но чрезвычайно грациозные и рациональные движения. Прямо-таки танец заваривания чая какой-то! Что, в принципе, учитывая ее происхождение, неудивительно.

Протянув мне чашку, Ками немного склонила голову, словно приветствуя меня, на что я тоже ответил наклоном головы. Так же она подала чашку Люське, которая тут же восторженно выпалила: «Ну настоящая китаянка, правда?» — отчего Ками бросила на меня странный взгляд, словно спрашивая, насколько я оценил ее талант заваривать чай.

— Хороший чай! — пробормотал я, попробовав горячую жидкость. — Ароматный такой…

Чай действительно был неплох. Не знаю, откуда Ками взяла заварку (может, просто из запасов Данилыча выудила), но напиток получился весьма приятным, и даже я, при своем ровном отношении к китайскому чаю, попивал его не без удовольствия. Вот только мне не совсем понравилась реакция Ками на мою похвалу: девушка вспыхнула румянцем, что было видно даже через ее смуглую кожу, и тут же сделала вид, словно очень занята перебиранием вещей в какой-то коробке. Правда, на несколько секунд позже, когда я, прихлебывая чай, заметил, что Ками — «достойная дочь Шебека», шебекчанка враз потеряла весь румянец и с укоризной, даже какой-то болью, взглянула на меня. Что скрывалось за этой реакцией, я не знал, но вспомнил, что и раньше Ками несколько болезненно реагировала на слова о ее родине.

Какая тайна хранилась в душе этой девушки? Она настолько отличалась от обыкновенной молодежи, что становилось понятно: детство у шебекчанки было вовсе не с розовыми оборочками. К тому же ее поведение в последнее время заставляло меня быть настороже: как-то слишком много внимания она уделяла моей скромной особе, хоть и пыталась это скрывать. Я даже предположил — хоть это и попахивало бредом, — не задалась ли Ками целью принять меня старшим братом вместо Нэко? Пионские развалины ему пухом, конечно… но как-то неуютно было от таких мыслей — это факт.

Я встал, налил чаю в металлическую кружку размером побольше, прихватил половинку шоколадки. Ага, а шоколадка-то из моих запасов! Эх, Люська… окончательно распотрошила мой НЗ! Сладкоежкой была, сладкоежкой и осталась.

— Имару чаю отнесу, — сообщил я обращенным ко мне взглядам. — Что-то он засиделся среди груза…

Девушки промолчали.

Я нырнул в узкую дверку, ведущую из каюты в основную, грузовую часть прицепа. Имар сидел спиной ко мне на ящике с инструментами и что-то делал при свете светодиодной лампы. При шуме открываемой двери он оглянулся, но, удостоверившись, что это я, снова вернулся к своему занятию.

«Не иначе с оружием возится, — подумал я, — и охота ему этим заниматься в такое время!»

— Я тебе чаю принес, — сказал я, подходя ближе.

— Хорошо, — ответил Имар и с удовольствием потянулся — видимо спина затекла.

Я протянул ему кружку и шоколадку, уселся на стоящий неподалеку ящик, бросил взгляд на то, что было закрыто раньше спиной пионца…

Имар не чистил в сотый раз винтовку. Он шил обувь.

— Сандалии? — спросил я, кивая на сложное переплетение ремней.

Имар невозмутимо отхлебнул чаю, но мне показалось, что он немного отвел глаза в сторону.

— Для твоей сесчры, — ответил он и кинул в рот кусочек шоколадной плитки, — она просила…

Я кивнул, стараясь оставаться таким же невозмутимым, как Имар. Что ж, понятное дело: девушка попросила, парень сделал… Только как-то не вязалось это с обликом крутого стрелка. Хотя, кто знает, что у чернокожего вояки хранится под продубленной кожей и крутыми мускулами? Может, там, среди отточенных мыслей убийцы, осталось место и для заботы о хрупком женском существе?

Я недовольно покрутил головой. Мне сейчас только этого не хватало: сушить голову над непонятным поведением самой таинственной части моего экипажа: Ками и Имара. Как будто других проблем мало!

Имар, похоже, заметил мое недовольство и разжал губы, чтобы что-то сказать, но голос Данилыча из динамика интеркома позвал меня в кабину.

— Буря утихает, — сказал водитель, когда я вынырнул из гибкого перехода, соединявшего кабину и прицеп. — Сейчас попробуем двинуться дальше. Главное, чтобы проклятый песок не помешал: занесло им все, наверное…

Данилыч сидел за баранкой, неторопливо прихлебывая чай, и пристально вглядывался в оседающую за окном песчаную пыль.

— Вот сейчас схожу и посмотрю, какое состояние грунта, — зашевелился на верхней полке Санек.

— Не рано? — встрепенулся Данилыч. — Пыли наглотаешься еще…

— Респиратор надену, — буркнул Санек.

Что-то в его голосе мне не понравилось. Какая-то излишняя напряженность, что ли?

— Тебе что — приспичило? — От Данилыча тоже не укрылось настроение Санька. — Сказал бы — «погадить иду», я то — «я посмотрю»!

Санек хмуро зыркнул на него и слез с полки. Я посторонился, и он, усевшись в кресло пассажира, немного приоткрыл дверцу. Повел носом, будто принюхиваясь…

Облачко пыли, шустро прошмыгнувшее в кабину, заставило его чихнуть. Санек захлопнул дверь, ожесточенно потер нос и полез в переходный отсек, невежливо отпихнув меня с дороги.

— За респиратором пошел, — хитро прищурился Данилыч.

— Эй, Саня! — Я крикнул практически в тощую Санькину задницу, удалявшуюся по переходу (пройти гибкий узкий коридор перехода можно было только на четвереньках). — Не вздумай выходить через каюту! Все пылью засыплешь!

Санек пробормотал что-то невразумительное и вывалился в каюту, исчезнув из моего обзора. Странный он все-таки какой-то. Дуется, словно второклашка, которому мама гулять запретила.

Я уселся в освободившееся кресло, подмигнул Данилычу.

— Чего это он? — спросил, имея в виду Санька.

— Депрессия… — важно, но с оттенком иронии протянул Данилыч. — На фоне обострившегося чувственного влечения. — Водитель привычным жестом болтнул пальцем в воздухе: — Причем без-от-вет-но-го!

— Чего? Какого влечения? — не понял я. — Аликс Вэнс никак не получается материализовать?

По-правде сказать, Санек действительно как-то нездорово относился к этой героине известной компьютерной игры. Конечно, приятно, когда девушка постоянно тебя хвалит, но не виртуальная же! Так можно и манию неслабую заработать в конце концов!