Говорим правильно по смыслу или по форме? - Игорь Милославский

Известный российский биолог, академик РАН, профессор МГУ Владимир Петрович Скулачев утверждает, что ученый, обнаруживший какое-то новое явление, обязательно должен это явление назвать. Отделив его таким образом от других уже известных. По мнению Скулачева, без этого этапа «называния» движение научной мысли абсолютно невозможно. То же самое относится и к социальным явлениям. Трудно рассчитывать на их глубокую оценку со стороны общества, если эти явления не имеют четкого именования и всякий раз требуют длинных многословных объяснений.

В XIX веке людей эффективно обогащала важными представлениями о жизни русская литература. Ноздрев и Обломов, Печорин и Скалозуб для говорящих по-русски – не просто фамилии литературных персонажей. Они стали точными обозначениями беспардонного поведения и лени в решении бытовых вопросов, отсутствия жизненных целей у незаурядного человека и самодовольного солдафона.

Особое место среди таких «жизненных картин» и их именований занимают басни Ивана Андреевича Крылова. Свинья, подрывающая корни дуба, дающего ей желуди, обозначает «самоуверенное опасное невежество».

Очевидно, что описанная в басне ситуация очень похожа на ту, которая характеризует многие явления современной жизни. Например, борьбу с коррупцией, требование соблюдать экологическое законодательство или предотвращать насилие в семье. Во всех этих случаях словесное обличение соответствующих зол значительно превышает реальные эффективные действия. Следовательно, необходимо как-то назвать саму такую ситуацию.

В 90-х годах прошлого века для этого было придумано слово васькизм. На его авторство претендуют академик-экономист Леонид Абалкин, поэт Евгений Евтушенко и писатель Сергей Есин. Каждый из них таким образом откликнулся на необходимость обозначить положение дел, при котором «имеющий власть, а следовательно, и право, и обязанность прекратить безобразие, много и громко говорит о недопустимости этих безобразий, а реальных действий для их прекращения не принимает». Очевидно, что говорящие по-русски очень нуждаются в кратком и точном обозначении такого весьма распространенного явления.

К сожалению, опыт решения этой задачи оказался неудачным. Слово васькизм в русском языке не приживается: многие или вообще не понимают его значения, или ошибочно связывают с просторечным вась-вась – «неофициальные, дружеские, доверительные отношения в бытовой сфере». Неудача со словом васькизм не отменяет самой задачи – найти соответствующее именование для ситуации. Для каждого из ее участников – обнаглевшего преступника и неадекватного стража порядка. Было бы хорошо иметь также возможность кратко и точно назвать также и причины их действий. До тех пор пока у нас не будет соответствующих кратких и точных именований, трудно будет бороться и с самими явлениями, и с их участниками.

Хотя в обозначении элементов обсуждаемой сферы есть новые удачные находки. Например, телефонное право или прикормленные чиновники (полицейские и т. п.). Однако этого очень мало. Особенно в сравнении с тем обогащением русского литературного языка, которое происходило в конце XVIII – первой половине XIX века.

Заключение

Существуют ли угрозы для русского языка?

В середине прошлого века Корней Чуковский озаглавил свою книгу, посвященную русскому языку, «Живой, как жизнь». Осмелюсь уточнить «дважды живой»: сам по себе и как отражение живой жизни. А все живое, без сомнения, подвержено опасностям. Причем эти опасности кажутся всякому любящему особенно серьезными и исключительно вероятными. Равнодушный всегда уверен в том, что с тем (и теми), к кому он равнодушен, ничего плохого не случится.

На мой взгляд, опасности (специально не заменяю это слово на более воодушевляющее и модное вызовы), которые угрожают русскому языку, не в расшатывании литературных норм, орфографических, орфоэпических и иных. Как показывает опыт последних десятилетий, когда страна перестала говорить по бумажке и успешно осваивает русский Интернет, здесь дело обстоит совсем неплохо. Это, разумеется, не значит, что соответствующие рекомендации в принципе могут стать менее настойчивыми. Хотя, быть может, в отдельных случаях, они могут быть и не столь однозначными и категорическими. Состояние орфографической, орфоэпической и иной формальной внешней культуры русской речи, как кажется, не создают реальных помех и недоразумений при общении. К началу XXI века в обществе четко доминирует установка на престижность формально правильной устной речи, а вся система школьного обучения русскому языку как родному нацелена исключительно на соблюдение орфографических и пунктуационных правил в речи письменной. Успехи здесь очевидны, а контроль, гражданский и государственный (в форме ЕГЭ, в частности), не ослабевает. Эта граница защищается от опасностей и, надеюсь, будет защищаться достаточно надежно.

Опасности подстерегают русский язык со стороны выражаемого им содержания. Еще совсем недавно содержание языковых знаков оценивалось исключительно как поле борьбы между исконными и заимственными словами. При этом последние рассматривались многими почти как иностранные агенты, которых, если нельзя изгнать, нужно постоянно подозревать в злонамеренности. Меня всегда удивляло, почему эта модель мышления не прилагалась к заграничным автомобилям и пиджакам, лекарствам и компьютерам, нефтяным платформам и самолетам.

Повторяю вновь и вновь, что смысл и оправдание существования любого языка, в том числе и русского, в том, чтобы просто и ясно именовать меняющуюся действительность и с помощью этих именований эффективно обмениваться друг с другом адекватными представлениями об этой действительности. Все остальное меркнет по сравнению с этой задачей, хотя я, разумеется, не отрицаю ни эстетических моментов, ни ностальгических переживаний, связанных с русским языком. Однако они, формируя и культивируя личные и групповые вкусовые пристрастия и возвышенные чувства, не могут стать основой ни для единства, ни для успешности нации ни в каких важных для нее областях, от экономики до общественного устройства. Для решения этих, и всех подобных, многообразнейших и важнейших для обеспечения достойной жизни общества, задач необходим смысл, содержание. То, что стоит за формальной оболочкой слов, предложений, текстов.

Угрозы русскому языку существуют именно со стороны содержания. Во-первых, современный русский язык не всегда поспевает за меняющейся жизнью. Причем речь идет не столько о новых артефактах, компьютере или навигаторе, новом фасоне брюк или кулинарном изыске. Но об абстрактных понятиях, которые нужны нам для осмысления духовных и социальных аспектов бытия. На фоне таких языковых пустот, дырок, безымянных характеристик действительности, русский язык, однако, допускает бессмысленные номинации, за которыми стоит не реальность, а фантомы, наводящие тень на плетень и отменяющие всякую возможность решения тех вопросов, которые этими фантомами прикрываются.

Вторая содержательная опасность связана с тем, что адресат зачастую неправильно понимает отправителя сообщения, поскольку для каждого из них за одной и той же правильной последовательностью звуков или букв стоит несколько разное содержание. Мы настолько самоуверенны, что даже не пытаемся обычно уточнять, что же понимает автор текста под тем или иным словом или словосочетанием. Правильно ли это по отношению к существующим словарным толкованиям? Иначе, ведем себя совершенно противоположно тому, как это принято в современном российском обществе по отношению к орфографическим и/или орфоэпическим отклонениям.

Третья содержательная опасность состоит в том, что многие русские слова, точно отражая соответствующий аспект реальной действительности, ограничены в своем употреблении обычно сниженным стилем речи. И не имеют точных коррелятов в нейтральном стиле, что объективно требует от автора текста всегда проигрышного выбора в пользу либо точности, либо стилистической правильности. Добавлю, что последнее, будучи средством выражения отношения к собеседнику, в русской традиции чрезвычайно чувствительно.

Разумеется, я не склонен считать все три названные характеристики – отсутствие слов для важных феноменов и языковую мистерию, неадекватное взаимное понимание, противоречие между содержательной и стилистической нейтральностью – диагнозом. Однако, по-моему, это симптомы, которые могут привести к опасной болезни. Болезнь эта – неадекватность языковых средств и степень владения ими тому богатству, разнообразию и изменчивости, которые характеризует современный мир и отношения внутри него. И как следствие – серьезное понижение интеллектуального уровня носителей языка в условиях усложняющейся действительности, когда «улица корчится безъязыкая». Ограничение речевых действий исключительно бытовой сферой, наклонность видеть в языке не столько инструмент познаний действительности, сколько самоценный объект для игры, шуток и развлечений…