Полдень XXI век, 2012 № 05 - Александр Тюрин

— Вы только не поймите меня неправильно, — осторожно начал я, — можно я ваш паспорт посмотрю?

— Да, конечно, — парень с готовностью вытащил из кармана невзрачную серо-зеленоватую книжку. — Только у Иры ещё нет, она только-только из деревни приехала…

Паспорт не походил ни на современный российский, ни на старый советский. Не паспорт, а какая-то помесь читательского билета и приписного свидетельства. Надпись «Бессрочный» во второй строчке и «военнослужащий» в графе «социальное положение» окончательно выбили меня из колеи. Но добили меня дата рождения товарища Михаила Викентьевича Алымова и выдачи паспорта, ибо родился Михаил, судя по документу, в 1924 году, а паспорт был выдан ему в 1947-м… Вот ни хрена ж себе! Только сейчас я осознал, что под пальто (или всё-таки шинелью?) Михаил одет в военную форму. Офицерскую.

Я молча вернул военному паспорт.

— Как вы сюда попали, Михаил? — спросил я, отвлекая офицера и девушку от недоуменного разглядывания вывески «Соса-Соlа».

— А? Да как-то… Мы пожениться должны через пару дней, вот нам квартиру и выдали. В этом самом доме.

— Большую?

— Двухкомнатную, — впервые вклинилась в наш разговор Ирина, — всё-таки Герой Советского Союза!

Она смотрела на жениха с бесхитростным обожанием, какое бывает лишь во взгляде детей и женщины, впервые полюбившей и встретившей истинную взаимность. Михаил краснел так, что это было видно даже под фонарём. А я стоял и думал: зачем? Зачем и кто зашвырнул их, счастливую пару, сюда, в год, который сотрёт их мечты в порошок, в хлам, в пепел? Зачем они, чистые, прошедшие ад войны, в нашем «мирном» времени, когда всё, абсолютно всё меряется только дензнаками, и разница только в том, какого цвета эти самые дензнаки? Что мне сказать им? И как?

— Пойдёмте, посмотрим квартиру… — тихо сказал я, забрасывая гитару за плечо.

Они пошли сразу, взявшись за руки. Наверное, в их время верили, что если тебе выделили квар-ти-ру (я помню, как ждали её мои родители и радовались, когда дождались), то она будет ждать тебя до второго Пришествия. Или — до коммунизма…

Мы поднялись по чистой лестнице на четвёртый этаж. Я сразу увидел нужную дверь. Простую деревянную дверь с позеленевшей табличкой: «Здесь живёт Герой Советского Союза Михаил Алымов». Михаил нажал на кнопку звонка.

В квартире раздались шаркающие шаги, звякнула цепочка и дверь отворилась… Они стояли лицом к лицу: Михаил Алымов и Михаил Алымов. Первый, которому не было ещё и тридцати, и второй, которому уже вскоре должно было исполниться девяносто. Несколько секунд в подъезде стояла тишина. Ира всем телом вжалась в молодого Михаила, а он во все глаза смотрел на… себя, стоящего в дверном проёме.

— Вот оно, значит, как… — тихо протянул Алымов-старший. — Заходите, что ли… А Ирочка-то моя в прошлом году… вот ведь оно как… чуток не дожила…

— Я… подожду у машины. — Ну не мог я, не мог видеть эту вивисекцию, на которую привёл Михаила и Ирину. Назовите меня трусом, подлецом, как хотите назовите, но видеть их разговор и слышать его было выше моих сил…

…Они вышли часа через два. Я несколько раз ходил за пивом, малодушно надеясь, что пропущу миг прощания. Молодая пара шла, прижавшись друг к другу, глядя прямо перед собой. Они были тихими, задумчивыми и… повзрослевшими. Старик, напротив, шёл легко, неизвестно чему улыбаясь.

Алымовы подошли к «Победе».

— Садись, Миша, — сказал Алымов, глядя на молодого офицера.

Михаил-старший открыл дверь автомобиля и усадил Ирину. В глазах девушки стояли слёзы.

Михаил-младший посмотрел на меня и протянул руку. Я пожал его тёплую и крепкую ладонь, чувствуя себя последней сволочью. Парень взглянул на меня и вдруг по-мальчишески усмехнулся:

— Можно? — и указал на недопитую бутылку пива в моей руке.

— Ми-ха-иииил! — укоризненно протянул Алымов. — А вот остановит тебя милиционер…

— Меня? Героя Советского Союза? А и пускай, пешком похожу! — Михаил ухарски ухмыльнулся и сделал молодецкий глоток. — А пиво у вас всё-таки отличное!

— Отвернись, — приказал мне Алымов, сам поворачиваясь к «Победе» спиною. Я не стал спорить. Сзади лязгнула дверца, и наступила тишина. Мы оглянулись. В салоне «Победы» никого не было.

Алымов помолчал, глядя в звёздное небо, и тихо сказал:

— Знаешь, в шестьдесят шестом году я был военспецом во Вьетнаме. Меня ранили. Не опасно, но в госпитале отлежаться пришлось. И ко мне привезли жену. Совершенно невероятный случай: ведь считалось, что нас там нет… И, знаешь, был момент, когда можно было сесть в машину… Хоп! И на территории американцев. А не поехали ведь… М-да…

Герой Советского Союза гвардии капитан Михаил Алымов умер через девять дней после нашего разговора. Михаил Викентьевич завещал мне автомобиль «Победа» 1950 года выпуска, стоящий во дворе. Я часто выхожу ночью к машине и, сев на потрескавшееся сиденье, вспоминаю ту ночь.

Ведь получается, что Алымовы всю жизнь знали о том, что путь, которым идёт Советский Союз, окончится пропастью «рыдающих 90-х». Они знали, что всю жизнь проживут в убогой двухкомнатной квартире, а всё, во что они верили, их внуки станут поливать грязью… Михаил и Ирина могли изменить свою судьбу, тогда в 1966 году, на другой стороне земли, но…

Я очень надеюсь, что никогда не увижу своего будущего. Мне это просто не по зубам.

2

ЛИЧНОСТИ ИДЕИ МЫСЛИ

Вячеслав Рыбаков

ПОПЫТКА К ПОЛДНЮ

1

Один мой товарищ и коллега, славный, неглупый и очень веселый человек, любит повторять: из дерьма, конечно, можно сделать конфетку, но все равно это будет конфетка из дерьма.

Другой человек, тоже далеко не глупец, хотя отнюдь не такой весельчак, написал когда-то: ты должен сделать добро из зла, потому что его больше не из чего сделать.

Сопоставив два эти высказывания и проведя одну-единственную несложную подстановку, мы можем заключить, что добро — не конфетка.

Не сладкая пикантная фитюлька, десертная приправа к жизни, но самая насущная и важная ее составляющая. Настолько насущная, что даже сделанное из дерьма добро не утрачивает своей ценности. Возможно, даже наоборот.

Человеческая природа неизменна. Ведь неизменной остается физиология, да и мозг остается органом, предназначенным в первую очередь для обеспечения индивидуальных преимуществ в межвидовой и внутривидовой конкурентной борьбе.

Второй же его главной функцией, уже чисто человеческой, является обеспечение неведомой и не нужной животным осмысленности и одухотворенности индивидуального бытия. Все, что человек делает, как именно человек (то есть помимо удовлетворения насущных физических потребностей и отдохновения посредством самых непритязательных развлечений); все, ради чего он прикладывает серьезные усилия и даже готов поступаться и потребностями, и развлечениями, это — крик: я есть! Я есть и буду! Я не такой, как все, я не затерянная песчинка в куче, не муравей в муравейнике, я уникальный, удивительный, таких, как я, больше нет, не было и быть не может!