Поганое поле. Возвращение (СИ) - Цзи Александр

Я внимательно слушал Иву. Голосок у нее приятный, внешность тоже. И говорит как по бумажке, будто лет сто работает лектором в университете или ведущей на радио. Вполне, кстати, такое возможно…

Я плоховато улавливал смысл всех ее высокоумных речей, но суть вроде бы схватывал. Чтобы показать, что слушаю, спросил:

— Это все из-за интернета?

— Благодаря Сети в первую очередь. И из-за кризиса государственности, капитализма с демократией. Капиталисты теряли власть. Деньги стали не так важны, как количество подписчиков-фолловеров и влияние на их умы. Связи обогнали по значимости капитал, хотя как таковой капитал и капиталисты никуда не делись.

— Ага, не имей сто рублей, а имей сто друзей!

— Совершенно точно. Только фолловеры — это не совсем друзья, а скорее… поклонники творчества. Со временем на этой базе был создан Росс в таком виде, в каком он существует сейчас. Мы вернулись к территориальному разделению по интересам, поскольку постоянно жить в Сети вредно для здоровья. Произошел откат к феодализму, но на новом витке спирали. У нас есть Секции на любой вкус. Творить можно все, что угодно, но в предназначенных для этого местах. Понятий “хорошо” или “плохо”, “правильно” или “неправильно”, “добро” и “зло” не существует. Небинары объявили это разделение искусственным и ограничивающим права. Но поскольку интересы у всех разные и иногда прямо противоречат друг другу, было принято решение разделиться на Секции. Во главе их встали Изъявители высокого уровня, которые провозгласили себя с согласия фолловеров Сюзеренами. Должность эта, разумеется, не пожизненная, а лишь до тех пор, пока позволяет рейтинг.

— Габриэль обозвал нас бинарами, — сообщил я. — Будто бы мы используем друг друга.

— Небинары считают, что не использовать друг друга невозможно. Только бинары прикрывали эту взаимную эксплуатацию ложью и лицемерием, а бинары это делают открыто и с обоюдного согласия. Понимаете ли, когда человек навешивает на некое действие ярлык “плохо”, но действие это ему необходимо, он старается как-то оправдать его или скрыть истинные мотивы. Отсюда манипуляции и лицемерие. Если же человек не считает действие плохим или хорошим, он действует прямо и открыто.

— Звучит разумно… — сказал я.

Кира сменила тему:

— Скажите, Ива, Сертек — это Серфер Секции Тек, а БуфСпик — Буфер и Спикер. Почему порядок слов разный? У вас на первом месте стоит каста, а у Габриэля — Секция?

— Потому что эти слова выстроены в алфавитном порядке. Буква “С” — перед “Т”, а “Б” перед “С”.

Мы с Кирой переглянулись. Так просто? Я думал, что у россов с их небинарной этикой ничего не бывает просто. Каких-нибудь Детей Морока понять и то проще, чем этих небинаров.

Кира, судя по всему, на полном серьезе решила написать свою летопись, потому что наклонилась вперед и спросила тоном профессионального репортера:

— А какова мораль у вас? Тех, кто нам помогает?

— У Либерахьюмов? Мы придерживаемся бинарной этики. По нашему мнению, Росс находится в ненормальном состоянии. Я анализирую статистические данные по транссекционной миграции и вижу нарастающий хаос в перемещениях россов. Если раньше один человек жил в одной и той же Секции бо́льшую часть жизни и мигрировал преимущественно в юном возрасте, пока не определялся с интересами, то сейчас максимальный срок проживания в одной Секции — около месяца. Интересы одного человека стали чаще меняться — и меняться радикально и без какой-либо определенной закономерности. Люди просто фрустрированы.

– “Дай человеку всё, и ты погубишь его”, — процитировала, по всей видимости, кого-то Кира.

— Да. Есть еще синдром бурриданова осла. Голодный осел между двумя стогами сена умирает от голода, не в силах выбрать. Россам предоставлен слишком большой выбор, они мечутся и всегда чувствуют себя немного неудовлетворенными и обманутыми, как посетители крупных торговых центров в позднюю эпоху капитализма. Что бы они ни купили, всегда остается мысль, что нужно было купить что-то более качественное и лучшее. Россы спешат все познать и прочувствовать, а в итоге теряют самоидентичность, меняя интересы до тех пор, пока не забывают, к чему вообще стремились. Людям нужны границы. Преодолевая границы, человек открывает новые территории. Если нет границ, нет и стремления за них выйти. А основная граница пролегает между добром и злом.

Меня кольнуло то, что Ива говорит о своих земляках, как о чем-то постороннем. Словно она не одна из них и стоит выше. Высокомерие мудрого человека? Возможно. Ива не похожа на тех россов, которых я видел, она — особенная… Красавица, умница и бинар.

— А что такое добро и зло? — спросила Кира.

Я вздохнул. Конечно, у нас много свободного времени, но все эти заумные беседы начинают утомлять. Пресекать неудобно — все же мы гости и беглецы к тому же. Полностью зависим от этой Ивы, и ей от меня не нужны допарты.

— Раньше предполагалось, что добро — это все, что движет человека к увеличению степеней свободы. А зло — то, что препятствует. Теперь мы видим, что излишняя свобода — это тоже зло. Дойдя до своего предела, они переходят друг в друга, как Инь и Ян. Но ограничивать свободу силой — не выход. Это также будет злом. Единственный выход — позволить людям развить мудрость в ви́дении и целеполагании. Если эти два аспекта присутствуют, то ты различишь добро и зло.

— Что значит “целеполагание”?

И тут я не выдержал:

— Слушайте, дамы, все это дико интересно, но нельзя ли ближе к делу?

Прозвучало грубовато, хотя я старался говорить максимально деликатно и даже льстиво улыбнулся в придачу.

Ива не смутилась. С толку ее не собьешь.

— Одну минутку. Ви́дение — это способность ясно представлять, к чему приводит та или иная жизненная стратегия. Целеполагание — значит иметь эту самую стратегию и следовать ей, не отклоняясь. Людям нужен выбор. Но также нужна и мудрость, чтобы сделать его правильно в первую очередь для самого себя. У россов слишком много выбора и слишком мало мудрости.

— И в чем ваша стратегия прямо сейчас? — снова попытался я вернуть Иву к делам насущным.

— Разрушить планы Кураторов. Отключить все квест-камеры в Вечной Сиберии и освободить умы сиберийцев. Они не должны быть лабораторным мышами.

— И честь это провернуть, насколько я понимаю, выпала мне?

Опять вышло грубовато, несмотря на улыбку и мягкий тон. Видно, устал я от философии.

Ива не стала юлить:

— У тебя больше всего возможностей, чтобы совершить это. И я дам тебе еще один допарт, не магический, но весьма полезный. Он подключит тебя к одному из наших орбитальных умботов.

— Спасибо, конечно, но зачем мне возвращаться в эту помойку? Я немало сил приложил, чтобы оттуда выбраться.

— Ты не хочешь возвращаться?

— Не испытываю ни малейшего желания.

— Там осталась твоя тетя. И, по нашим сведениям, она попала на каторгу.

Я подскочил.

— На каторгу? За что?

— В Вечной Сиберии это очень просто. Возможно, чихнула в сторону портрета Председателя или наступила на ногу Модератору. — Кажется, Ива не шутила. — Мы не собираемся на тебя давить, Олесь, но ты должен сделать выбор. Остаться здесь или поехать и попытаться спасти тетю. Насколько она тебе небезразлична?

Глава 10. Сюрпризы и не только

Амнезия — крутая штука. Если чего-то не помнишь, то этого для тебя и не существует. В сущности, ты и есть — твоя память.

Я не помнил, как тетя Вера растила меня, заменив родителей (которых я не помнил вообще). И этого для меня как бы не было вовсе.

Но я помнил ее отношение ко мне в те несколько дней после того, когда я вылез из квест-камеры, голый и мокрый, как из матки, словно бы родившись заново, и до того, когда мы с Витькой, не попрощавшись, покинули Вечную Сиберию.

Она была ко мне очень добра и терпелива.

Однако для меня это доброта и терпение совершенно незнакомого человека.

Когда я уезжал, то оставлял малознакомую тетю Веру в ее бараке, на иждивении государства, в котором нет бездомных и безработных. Но каторга — нечто совсем иное; это ситуация, от которой невозможно отмахнуться.