Путешествия капитана Александра. Том 2 - Саша Кругосветов

Уезжая, я уговаривала Лолу переехать к моим друзьям, жившим неподалеку. В очень хороший дом, к очень хорошим людям, где за ней был бы и уход, и пригляд. Но Лола захотела остаться в долине своих предков. Мы прощались как мать и дочь.

Лола оказалась права. Больше мы не увиделись. На следующий год была очень холодная зима и много снега. Лола заболела. Puestero отвез ее на маленьком автобусе в больницу. Через три дня Лолы не стало. До сих пор меня не покидает ощущение, что я сделала не все, что могла.

Очень и очень давно происходили события тех лет, но я помню их так ясно, как если бы они были вчера. Когда я узнала, что есть человек, интересующийся жизнью индейцев, я вспомнила о моей Лоле. Нахлынули воспоминания. Извините, если покажусь Вам сентиментальной или навязчивой. Я решилась написать это письмо. Может, что-то пригодится Вам для вашей работы. Ничего большего для Лолы я уже сделать не могу.

К письму был приколот маленький листок с нотами. И текстом немецкой песенки. Посмотрев на него, я сразу понял, что это старинная немецкая колыбельная «Мой домик». Лола все-таки спела колыбельную Анне, своей новой дочери.

Конечно, я тоже знаю эту колыбельную. Мой хороший приятель Ромочка Броверман родился и провел детство в Германии. Он рассказывал мне ранее, что именно эту колыбельную пела ему в детстве его mutti:

Mein hut der hat drei eck-en,Drei eck-en hat mein hut,Und hät' er nicht drei eck-en,Dann wär' er nicht mein hut.

Мой домик треугольный,В нем только три угла,А будь их в нем не столько,То был бы дом не мой.

Не поручусь за перевод – hut может означать и домик, и хижину, и шляпу.

Однажды, листая книгу художника, писателя, путешественника и музыканта Рокуэлла Кента, любуясь пейзажами острова Онасин его работы, неожиданно наткнулся на следующие воспоминания автора:

«Сижу у огня в вигваме самого могущественного шамана в окрестностях озера Фаньяно. С ним его жена, сестра и их взрослые дети. Все шаманы. В вигваме тепло, чисто, сухо. Индейцы смотрят на меня дружелюбно и с любопытством. Как на подопытного кролика. Они плохо знают испанский. А английский вообще не знают. Надо разрядить обстановку. Достаю флейту. Что им сыграть? Не Вебера же „Волшебный стрелок“. Вспоминаю свое посещение дома Сары Браун в Пунта Аренас, превращенного в музей. Над маленьким фортепиано – старая фотография. На ней: хозяйка Сара Браун, английский миссионер Томас Бриджес, капитан Александр, известный русский мореплаватель. Все еще довольно молодые, красивые. Стоят обнявшись, как два брата с сестрой. На фортепиано – открытая нотная тетрадь. Ноты старинной колыбельной „Мой домик“. Не исключено, что капитан Александр, будучи здесь в гостях, играл эту волшебную песню колокольчиков. Немецкая песенка, возможно, была одинаково близка и английскому миссионеру, и золушке из Курляндии, ставшей чилийской принцессой, и известному русскому путешественнику. Очень хорошо! Мелодия простая и милая. Сыграю её индейцам. Потом попробую спеть, слова я помню. Хотя, им-то какая разница, что за слова…»

Здесь же у Кента приводится запись музыки и текста этой немецкой колыбельной. Запись совпадает с тем, что прислала Анна. Видать, тот американец Роки, о котором вспоминала Лола, был не кто иной, как Рокуэлл Кент. Круг замкнулся.

Сто тридцать лет назад Александр послал эту незамысловатую песню своим неведомым потомкам. Девяносто лет назад ее передал дальше Рокуэлл Кент. Нотные линейки на рисунке Кента изогнуты наподобие морских волн. Рокуэлл отправил колыбельную по волнам времени. Сорок лет назад шаманка Лола исполнила эту песню Анне, как знак и проявление материнской любви. Теперь песенка пришла ко мне. Я тоже должен передать ее дальше. Запись музыки и слов помещаю в этом рассказе. Наверное, Анна Чэпмен одобрила бы мое решение.

Неведомыми путями идут к нашим потомкам послания нежности и тепла, отправляемые различными людьми, казалось бы, в никуда. Может случиться так, что самое незначительное, по нашему мнению, из наших добрых дел, дойдя до далекого потомка, тронет его сердце гораздо больше, чем чьи-то великие свершения.

Книга 4

Остров Дадо. Суеверная демократия

Рассказ о путешествии капитана Александра на остров Дадо и о том, какой он там встретил необычный животный мир

Многие авторы грезят творческим маршрутом Михаила Евграфовича Салтыкова-Щедрина.

Читатель! Книга, которую ты держишь в руках, представляет собою еще одну историю города Глупова, только представленную в декорациях «суеверной демократии» зверюшек на острове Майданскар. Город Глупое помолодел, в его пределы влились времена и нравы, о коих Михаил Евграфович знать не мог, поскольку не дожил до них. Новый, юный город Глупое осовременился до такой степени, что, кажется, проведи рукой в воздухе прямо перед собой, и нащупаешь его конфигурации… А уж как ты к нему отнесешься, читатель, и захочешь ли ты примерить на себя наряд глуповца, пожелаешь ли ты соглашаться с его архитекторами, – твой выбор. В сущности, «суеверная демократия» – это знакомо звучит…

Ну, ты уже сам всё понял.

Дмитрий ВОЛОДИХИН,

российский историк, писатель-фантаст, литературный критик, издатель, доктор исторических наук.

Первое, что хочется сказать об этой книге: она остроумная. А потом хочется расшифровать: слово «остроумный» состоит из двух частей – «острый» и «умный». Так вот, эта книга еще и умная, и острая.

Зачем в школах преподают биологию? Ведь далеко не все мечтают связать свою жизнь со зверями и птицами… Да просто на примере развития животного мира очень наглядно видны все диалектические законы. Законы развития общества в том числе. Причем на всех уровнях – от частных до государственных. Именно поэтому испокон веков животные становились героями басен и всевозможных нравоучительных историй. С помощью жителей скотного двора разыграл одну из самых известных антиутопий Джорж Оруэлл.

«Остров Дадо» – книга из этого же ряда. В ней очень остроумно – умно, и остро – рассказывается, как на оторванной от всего остального мира «части суши, окруженной водой» сменялись различные государственные формации: тоталитаризм быков-зебу, прикидывающийся демократией, беспредел ящериц, авторитаризм орангутанга… И смешно, и грустно. И познавательно, и узнаваемо… И все на примере животных.

Вот почему быки-зебу и бессовестные ящерицы всех стран и народов стараются исключить биологию из числа школьных предметов. Боятся ассоциаций.