Неверная жена - Жаклин Санд

Именно сейчас было так жаль, что Гийом не пал на поле боя. Насколько было бы проще.

Но Гийом оставался тут, смотрел на жену с ненавистью, а Салах ад-Дин так и не пригласил его войти в спасительную шатровую тень. Султан сел в принесенное слугами кресло, и к нему стали по одному подводить пленных, которым предлагался выбор. Кому-то уплатить выкуп золотом, кому-то – перейти в мусульманство. Мрачные тамплиеры отказывались принять чужую веру, Салах ад-Дин щелкал пальцами, и пленников уводили. И даже Александра понимала, что их ждет смерть.

Оставалось сидеть, сцепив пальцы, и ждать, ждать, ждать…

– Ты и меня слегка удивил, саиб, – сказал Фарис, когда они уже выезжали из лагеря. – Мог бы шепнуть хоть словцо, и я прирезал бы этого песьего сына прежде, чем он дошагал до султана.

– Это не твоя битва, друг мой. Только моя.

– И меня бы мог попросить биться.

– Нет.

Фарис прекрасно знал, что так и будет, но все равно протяжно вздохнул.

– Что ж, если ты так решил…

– Едем скорее.

Они пересекли линию дозоров и галопом погнали лошадей по широкой дороге, вьющейся меж холмов. Ехали недолго: лагерь побежденных латинян, тех, кому удалось – или было позволено – уйти из окружения, лежал чуть дальше, но уйти к самой Аккре или обратно к Сефории они не успели. Внушительная всего несколько часов назад, теперь армия представляла собою жалкое зрелище. Слишком многие полегли у Рогов Хаттина, слишком тяжело дался христианам этот день.

– Говорят, Животворящий Крест тамплиеры спрятали! – крикнул Фарис. – И теперь найти не могут. Вот почему ваш магистр такой довольный – святыня в руки султану не попадет.

– Когда они успели? – крикнул Даниэль в ответ.

– А ночью, под покровом темноты и дыма. Патриарх сказал, что болен, и на битву не поехал. Его заместитель, терзаемый дурными чувствами, зарыл Крест где-то в песках. Те, кто остался в живых, должны откопать. Пока такой возможности нет.

Дозоры заметили всадников, когда до лагеря оставалось всего ничего – настолько растерянны были проигравшие. Выехавшим навстречу Даниэль сказал несколько слов, и двое визитеров были незамедлительно пропущены. Оглядевшись, Даниэль увидел палатку, над которой полоскался нужный ему флаг, и направил Джанана туда. Фарис с любопытством оглядывался; на него посматривали косо, однако никто не решился на враждебные действия. Должно быть, приняли за посланца Салах ад-Дина.

У палатки было много народу; кто-то не обратил на Даниэля внимания, кто-то наградил неприязненным взглядом, кто-то – любопытным. Спешившись, Даниэль бросил поводья Джанана Фарису и попросил:

– Подожди меня тут.

– Хорошо, саиб.

Стражники, конечно, узнали его, один дернулся, чтобы войти и доложить, однако Даниэль махнул рукой и вошел без доклада. В шатре толпился народ, и новоприбывшего заметили не сразу, а когда заметили, умолкли и все к нему обернулись. Даниэля интересовал только один человек, сидевший сейчас в кресле, тяжело привалившийся к его деревянной спинке. Пройдя между молча расступившимися людьми, Даниэль опустился на колено перед этим человеком, но голову не склонил. Глядя прямо и спокойно, Даниэль произнес:

– Я вернулся. Выполни то, что ты обещал мне.

Человек усмехнулся, поскреб грязными пальцами щетинистую щеку.

– Уверен? Сейчас?

– Да, – сказал Даниэль, – сейчас. Это не может ждать.

– Хорошо, – отвечал ему человек, – значит, так тому и быть. Время пришло, – и, улыбнувшись Даниэлю – в первый раз по-настоящему улыбнувшись! – добавил: – Встань. Ты получишь то, чего хочешь.

У Александры болела голова.

Рыцари останавливались перед Салах ад-Дином, и казалось, скорбному этому шествию не будет конца. Султан отправлял их на смерть, и лицо его оставалось непроницаемым. Так хочет Аллах. Аллах сегодня одолел Бога. И не правы еретики, шепчущие, что Аллах или Бог – все едино.

Не едино, могла бы сказать еретикам Александра. Нет.

Гийом так и стоял рядом с шатром, и яростное солнце пекло непокрытую голову графа.

Александра сцепила пальцы так, что, казалось, теперь расцепить не сможет. Даниэль все не возвращался. Текли минуты, и Александра не знала, сколько времени прошло; наверное, около часа. Послеполуденная молитва уже отзвучала, а до той, что читают до захода солнца, было еще далеко. Суд Салах ад-Дина мог тянуться долго, очень долго. Король и магистр о чем-то негромко переговаривались, но Александра не слышала их слов.

Только бы Даниэль вернулся с воином в два обычных человеческих роста, наделенным волшебной силой, и этот воин прибил Гийома, как муху. Александра не могла недооценивать своего мужа. Он был хорошим рыцарем и выжил в сегодняшней сече, не получив тяжелых ран. Гийом привык сражаться, и слабый не устоит против него. Александре оставалось верить в благоразумие Даниэля.

Прошло, кажется, часа два, прежде чем Александра уловила какое-то движение среди мусульман и увидела, как трепещет вымпел на древке копья; приближались всадники. Салах ад-Дин, только что решивший судьбу очередного тамплиера, отказавшегося принять чужую веру, сделал знак, чтоб больше пока никого не подводили, и обратился к Александре:

– Похоже, твой защитник возвращается, госпожа.

– Все-таки притащил кого-то, – скривился Гийом, услышавший эти слова. – Что ж, этот глупец умрет, не поняв, как его обманули.

Салах ад-Дин же продолжал улыбаться. Александре не нравилась эта тонкая улыбка. Графиня де Ламонтань встала и вышла вперед, чтобы скорее увидеть, кого привел с собою Даниэль.

Воины, стоявшие поблизости, расступились, пропел рожок. Александра увидела приехавший отряд и… не поверила своим глазам.

Впереди ехали Даниэль и Фарис, широко улыбавшийся, за ними – молоденький оруженосец с копьем, на котором трепетал вымпел, и сзади – еще несколько рыцарей. Но смотрела Александра лишь на Даниэля. На Даниэля, изменившегося почти до неузнаваемости. На Даниэля, теперь не похожего на себя – вора, странника пустыни.

Теперь на нем была прочная новая кольчуга, чьи рукава блестели, как блестит чешуя только что пойманной рыбы; а поверх кольчуги – котта с нашитым на нее гербом. На красном поле золотом сиял крест с трехконечными навершиями, похожими на маленькие короны, перечеркнутый перевязью, и, прежде чем Александра успела удивиться, понимание пришло к ней.

Перевязь. О Господи.

«Господи, Господи, помоги мне. Господи, почему?!»

Тишина стала такой осязаемой, что слышно было, как позвякивают колечки в лошадиной сбруе. Даниэль остановил Джанана, спрыгнул с него и пошел к Салах ад-Дину, все так же улыбавшемуся своей кинжальной улыбкой; подойдя, Даниэль поклонился ему, а затем, выпрямившись, произнес четко и громко, и голос его далеко разнесся над Хаттинским полем: