Ферн - Ли Гринвуд

Она не хотела его обидеть этой фразой: это были слова Розы. Но то, что сказала, подействовало на Мэдисона, как удар тока.

Он отдернул руку и отодвинулся от Ферн. Это ее поразило.

Мэдисон даже представить себе не мог, как могут разозлить его эти праздные слова. Он никогда не ладил с Монти, но теперь просто хотел задушить его. Ему плевать было на то, что Роза любит Монти больше, чем его. Мэдисон не мог смириться с тем, что Ферн могла бы предпочесть ему этого забияку. Он уже думал о Ферн, как о своей собственности, и не потерпел бы, чтобы кто-то покушался на нее. Пусть даже этот кто-то далеко отсюда.

(Все это смешно. Если бы кто-то другой вел себя так, ты считал бы его идиотом.)

Может быть, но он ничего не мог с собой поделать. У него не было сил бороться с желанием, которое все усиливалось в нем, подобно жаре в пустыне. Он был заинтригован Ферн с самого начала, а теперь он просто горел от нетерпения прикоснуться к ней, обнять ее. Раньше он только хотел защищать ее, сделать ее счастливой. Она этого заслуживала, но теперь он желал большего. Прошло несколько дней и притягательность ее тела покорила его. Ему было уже наплевать – носит она штаны или нет. Он любил ее в любом наряде. У нее была узкая талия, крутые бедра и длинные стройные ноги, которые ему даже во сне не снились.

Она ходила, слегка покачивая бедрами, что не могло не волновать любого нормального человека.

Ему нравилось держать ее в своих руках, ощущая тепло ее тела. Ему нравилось целовать ее. Он мечтал о том, чтобы заняться с ней любовью.

Он уже не рассматривал ее как особу, бунтующую против своего пола. Он смотрел на нее как на женщину, которая возбуждала его, которая хотела, чтобы ее любили.

Но, даже испытывая невероятное желание к ней, он сдерживал себя. Он чувствовал, что должен быть осторожен с Ферн. Мэдисон смутно догадывался, что однажды какой-то мужчина ее уже обидел. В своем невежестве он мог обидеть ее еще сильнее.

А Мэдисон не хотел этого делать. У нее и так было достаточно горестей и так мало радостей. Он страстно желал заняться любовью с ней, но обрек бы себя на вечное воздержание от половой жизни, если бы причинил ей хоть малейший вред.

То чувство вины, которое выражали ее глаза, чуть не заставило его улыбнуться. Он сразу почувствовал себя лучше. Пусть ей будет немного стыдно за свои слова. Это говорит о том, что ей так же небезразличны его чувства, как и ему ее.

И он не возражал против того, чтобы она пожалела о том, что расстроила его. Она постоянно держала его на расстоянии. Может быть, сейчас тот самый момент, когда следует проломить брешь в стене, которой она отгородила себя от всего мира.

И он намеревался это сделать. Она слишком долго находилась в раковине, которую никто не мог разбить.

Но Мэдисон доберется до этого сокровища. И в самое ближайшее время.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Ферн пожалела, что сказала эти слова. Мэдисон казался сломленным.

Нет, этого человека сломить невозможно. Разочаровать, огорчить, но не сломить. Если он не принимал что-то из того, что ему говорят, он старался изменить точку зрения собеседника.

Но Мэдисон все-таки выглядел обиженным, и она была удивлена и поражена его реакцией на ее слова. Похоже, он очень любил ее, иначе все это трудно было объяснить. Хотя, судя по тому, как он с ней разговаривает, этого не скажешь.

Нет, все-таки он любит ее. Иначе он не говорил бы ей, что ему в ней нравится, и все такое. Конечно, от его комплиментов голова не закружится, но Ферн и не хотела, чтобы у нее, кружилась голова. Она просто хотела чувствовать себя привлекательной. Она хотела быть любимой и желанной.

Внимание Ферн привлек какой-то человек, медленно идущий по улице. Он не останавливался, но все время смотрел на нее с Мэдисоном. Хорошо, что она не позволила Мэдисону учить ее танцевать. Она не знала этого человека, но была уверена, что если бы он увидел ее танцующей, он распустил бы слух по всему городу. Еще до полуночи все бы знали об этом.

– Роза говорит, что этот Монти просто бредит коровами, – сказала Ферн. – Я бы не смогла полюбить мужчину, который предпочитает коров женщинам.

Мэдисон уже расслабился, но все еще сидел от Ферн на некотором расстоянии и не проявлял к ней никаких признаков внимания.

– О чем это я говорил? – спросил он.

– О том, что мои ямочки не делают меня похожей на полоумного пастуха. Это не такой уж комплимент, я понимаю. Тем более что еще недавно ты сравнивал меня с телкой.

Мэдисон с облегчением рассмеялся.

– Я сказал это просто для смеха, чтобы ты не очень гордилась своей внешностью.

Ферн напустилась на Мэдисона.

– Ты говоришь мне, что мое лицо выглядит, как пергамент, и что никакая уважающая себя женщина не станет расхаживать в такой одежде, как моя, и что все из сказанного, сделанного и даже подуманного мной за всю жизнь никуда не годится, и ты же имеешь наглость заявлять, что я слишком самолюбива. С какими тогда женщинами ты общался?

Мэдисон опять засмеялся и обнял ее рукой.

Ферн нравилось, когда он прикасался к ней. О, эти волшебные прикосновения! На этот раз он был более смел. Его рука скользнула по ее плечу, и пальцы начали трогать обнаженную плоть под рубашкой.

Она никогда не подозревала, что кожа может быть так чувствительна к простому прикосновению, к малейшему пожатию или перемене температуры. Казалось, что плечи стали центром всего ее тела.

– Ты необычный человек, – сказала Ферн, еще не решив: то ли это признание в любви, то ли она сошла с ума, услышав от него ласковые слова.

У нее не было никакого опыта общения с мужчинами, она руководствовалась исключительно инстинктом. Джордж не поступал с Розой, как Мэдисон с Ферн, и ни у кого не было сомнений, что Джордж боготворит Розу.

Мэдисон не двигался с места, но казалось, что расстояние между ним и Ферн сокращается. Она чувствовала нежность в его глазах. А пальцы Мэдисона говорили ей то, чего ни разу не сказали губы.

Потом она поняла, что для него признаться в глубоких чувствах было так же трудно, как для нее признаться, что она такая же женщина, как и другие, с обычными женскими нуждами и желаниями. Он даже, возможно, и не понимал, что любит ее, но она понимала. Она видела любовь в его глазах.

Он обнял и прижал ее к себе.

– Я сказал, что мне нравится твоя сообразительность. Но больше всего мне нравится, когда ты злишься и не можешь решить: то ли ударить меня, то ли задавить на лошади.

– Какому же мужчине может понравиться такая женщина? – спросила она. Было ясно, что в голове у нее все перемешалось. Она хотела, чтобы он подольше пребывал в таком состоянии.

– Я не знаю, – ответил он, очевидно, так же сбитый с толку, как и она. – Само собой не такому, как я. По крайней мере, не такому, каким я себя считал раньше. Кажется, в Канзасе во мне проснулось чувство ответственности за других людей.