Скорее счастлив, чем нет - Адам Сильвера

знаем, на что он способен. – Можешь притвориться, что ничего не слышал, можешь взять время на подумать. Все в порядке, Аарон никуда не денется, мы подождем.

Папа кладет сигарету в пепельницу и пинает корзину с бельем, на которую положил ноги. Мы пятимся. Мне редко хочется, чтобы Эрик был рядом, но сейчас он бы очень, очень не помешал, а то здесь начнется мясо. Отец тыкает в меня пальцем:

– Тогда я сам его вышвырну!

Мама заслоняет меня своим телом.

Отец огромными лапищами хватает ее за горло и начинает трясти:

– Все еще думаешь, что так и надо?

Я хватаю пульт, бросаюсь к отцу и бью его по затылку с такой силой, что из пульта вылетают все батарейки. Отец толкает маму на домофон, она падает на пол и лежит, пытаясь отдышаться. Не успеваю я подбежать к ней, как мой папа – мы с ним, блин, когда-то в мяч играли! – бьет меня по затылку, и я валюсь на кучу видеоигр Эрика. Отец хватает меня за шиворот и выталкивает из квартиры:

– Будь я проклят, если доживу до того дня, когда ты притащишь домой парня, чертов пидор!

Щелкает замок, и я принимаюсь реветь навзрыд, как не ревел ни разу в жизни. Мне не перестать быть тем, кто я есть. А отец так легко перестал быть папой.

Вчера меня выгнали в коридор, и я час с лишним молотил в запертую дверь. Если отец меня задушит или забьет до смерти, будет хреново, но за маму-то страшно! Я так шумел, что кто-то вызвал полицию. Стоило им постучать в дверь, как отец без лишних слов ушел с ними. Даже не взглянул на меня, пока на него надевали наручники и зачитывали ему права. Мама пошла в больницу: кто знает, что он ей отбил?

Худшего кошмара в своей жизни я не припомню.

К счастью, у меня был Колин, и сегодня мы ездили в Пелэм-парк. Он учил меня ориентироваться в городе: я здесь вырос, но все равно всегда путаюсь. Мы почти не говорили о том, что случилось вечером, но решили, что пора уже расставаться с девушками. Они, конечно, служат неплохим прикрытием от повторения вчерашнего, но нельзя же постоянно их обманывать, спасая собственную шкуру.

– Только не липни ко мне, как Николь, – шутит Колин, когда мы садимся в обратную электричку. – Прикинь, она постоянно звонит по ночам, а я вообще-то сплю!

– Не буду, – обещаю я, хотя вряд ли удержусь. Удивительно: когда кто-то очень нравится, становишься страшным собственником и начинаешь сходить с ума. Хочешь первым узнавать о нем все самое важное, а кое-чем вообще ни с кем делиться не хочешь.

Я толкаю его коленом, он толкает в ответ. Если бы мы были парнем и девушкой, можно было бы обниматься, целоваться, и всем было бы насрать. Но вот двум парням в электричке посреди Бронкса лучше вообще никаких чувств не показывать, а то будет хреново. Я всю жизнь это знал, просто надеялся, что пронесет. Раздается свист. Не пронесет.

Парни, которые еще пару минут назад соревновались, кто больше раз подтянется на поручне, направляются к нам. Тот, что повыше, в подвернутых джинсах, спрашивает:

– Эй, вы чо, педики?

Мы говорим, что нет.

Его приятель с вонючими подмышками тыкает средним пальцем Колину между глаз. Тот судорожно вдыхает сквозь стиснутые зубы.

– Гонят. Я так и вижу, как их маленькие болтики встают.

Колин бьет его по руке. Это он зря. Так же зря мама вчера пыталась за меня заступиться.

– Да пошли вы!

Кошмар за кошмаром.

Один парень впечатывает меня головой в поручень, другой избивает Колина. Я пытаюсь двинуть своему противнику в нос, но слишком кружится голова, и я промахиваюсь. Понятия не имею, сколько раз меня еще бьют и в какой момент оказывается, что я лежу на липком полу, а Колин пытается заслонить меня, но его отшвыривают пинком. Он смотрит на меня, и на его добрых карих глазах невольно выступают слезы боли и страха. Его бьют по голове, глаза закатываются. Я зову на помощь, но никто даже не пытается их оттащить. Никто не чешется сделать доброе дело.

Поезд тормозит, открываются двери, но спастись можно даже не мечтать. Ну, нам с Колином. Избившие нас парни, смеясь, выбегают на платформу. Заходят новые пассажиры. Часть из них тупо побыстрее садится на свободные места. Часть делает вид, что нас нет. Пара человек все же приходит нам на помощь. Но уже слишком поздно.

Колин наотрез отказался идти в больницу. Сказал, ему не по карману. Моя мама наверняка не взяла бы с него денег, зато она точно позвонит его родителям и, возможно, расскажет им все, даже то, в чем он не собирается признаваться.

Через полчаса я добираюсь до дома, не отнимая от носа скрученной в комок футболки, чтобы кровь не капала на землю. Захожу через гараж: не хочу в таком виде попадаться друзьям. Дверь приоткрыта, внутри горит свет. У Эрика сейчас смена в игровом магазине, мама осматривает пациента в тюрьме.

Я открываю дверь. При виде человека, сидящего в ванне, футболка выпадает у меня из рук и кровь заливает лицо и грудь.

Охренеть.

Папа.

Глаза открыты, но смотрят в пустоту.

Он сидит прямо в одежде.

Вода ярко-алая, из его разрезанных запястий все еще течет кровь.

Он пришел домой и покончил с собой.

Он покончил с собой, чтобы не дожить до того дня, когда я приведу домой парня.

Он покончил с собой из-за меня.

Сколько крови…

Слишком много красного… Все вокруг темнеет.

Дико болят ноги, но я бегу и бегу по парку. Запрыгиваю на скамейку, больно приземляюсь на пострадавшую в драке ногу и бегу дальше. Когда мы с Колином бегаем наперегонки, я обычно поддаюсь, чтобы ему было не так стыдно. Но не сегодня.

У перевернутой мусорки клюют хлебные крошки голуби, я ввинчиваюсь в их гущу, и они разлетаются. Я бегу дальше, но меня преследует лицо мертвого отца в залитой кровью ванне, и я бегу, пока не наступаю на шнурок и не лечу в грязь.

Колин наконец догоняет меня и падает на четвереньки, тяжело дыша:

– Ты… как?

Я весь трясусь, хочется молотить кулаками по земле, как капризный ребенок. Колин кладет руку мне на колено, я вскидываюсь и обнимаю его так крепко, что у него