Гори ясным пламенем (СИ) - Амур Ника

Вероника смирилась с ролью бедной сиротки, которая слезно просит прощение у злой мачехи. Лишь бы не подвело актерское мастерство. Вероника не могла похвастаться успехами в этой области. Как-то в детстве ее взяли в школьный актерский кружок, но после первого же спектакля с позором выгнали. Теперь ей предстояло сыграть главную роль в своей жизни. От того, насколько хорошо она с ней справится, зависит их с сыном будущее.

Вероника вышла из машины, поднялась на крыльцо и позвонила. Дверь как обычно открыла Раиса. Она удивилась, увидев Веронику.

— Я к Светлане Георгиевне.

— Она у себя в комнате.

Раиса ушла обратно на кухню, которую не покидала без нужды, а Веронике предстояло решить: подождать свекровь внизу или подняться к ней в спальню. Она знала, где расположена комната Светланы Георгиевны, но еще ни разу там не была.

Простояв минут десять в холле, она отважилась подняться на второй этаж. В особняке царила тишина. За окном было почти тридцать градусов – небывалая жара для весны, и все обитатели дома попрятались в спальнях в поисках прохлады. Вероника угодила в разгар импровизированной сиесты.

Она легонько постучала в дверь комнаты Светланы Георгиевны, дав себе слово уйти, если ей никто не ответит. Но вместо ожидаемой тишины из-за двери донеслось строгое: «Войдите». Вероника сделала глубокий вдох, состроила гримасу попечальнее и потянула ручку вниз.

— Светлана Георгиевна? — робко окликнула Вероника и сама удивилась тому, как пискляво прозвучал голос. Точно так же она когда-то обращалась к воспитательнице, известной на весь детский дом строгим нравом.

Комната поражала контрастом с остальными помещениями особняка. Вероника словно попала в другой дом, богаче и респектабельнее. Блестящая лакированная мебель, паркетный пол, устланный шерстяным ковром, белоснежный тюль. Светлана Георгиевна постаралась, создавая интерьер своей спальни. Вероника так и видела, как та стаскивает к себе в комнату все самое лучшее и дорогое, что нашлось в доме.

В отличие от спальни Изольды Карловны, где каждый сантиметр стены был увешен фотографиями и картинами, стены комнаты Светланы Георгиевны пустовали. Видимо, у нее не нашлось светлых воспоминаний.

— Что ты здесь делаешь? — свекровь лежала на застеленной кровати с книгой в руках. Трость – ее неизменная спутница – стояла возле тумбы.

— Мне надо с вами поговорить, — все тем же жалобным голосом сказала Вероника.

— Кто тебя впустил? — Светлана Георгиевна никак не могла оправиться от шока. Она села, спустила ноги с кровати и грузно поднялась, опираясь на трость.

У Вероники остался последний шанс, прежде чем ее выставят из комнаты, а затем из дома. Желая использовать его по максимуму, она заломила руки и запричитала:

— Я так больше не могу! Разлука с сыном меня убивает. Не видеть моего мальчика, не знать, как он и что с ним – худшая в мире пытка. Я на все готова лишь бы заслужить ваше прощение.

Сказанное Вероника подкрепила одиноко скатившейся по щеке слезой – единственное, что у нее получалось эмитировать. Плакать на публику она научилась будучи ребенком. В детском доме старшие дети часто нападали на младших. Били до первых слез. Маленькая Вероника смирилась с незавидным прозвищем «рева», но раз и навсегда заработала себе неприкосновенность.

Светлана Георгиевна остановилась в нерешительности. Вероника добилась желаемого: свекровь не знала, что делать. Ради того, чтобы насладиться ее растерянностью, Вероника была готова пролить целое море слез. Чтобы закрепить результат, она, не дожидаясь пока противник оправится, перешла к просьбе:

— Умоляю, позвольте мне снова жить с вами. Я буду делать все, что вы скажете. Вы меня даже не увидите, если не захотите. Мне бы только быть рядом с Митей.

Вероника сложила ладони перед грудью. Со стороны казалось, что она молится. Преданного глядя свекрови в глаза, она ждала ответа.

Светлана Георгиевна откашлялась. Она тянула время. Наконец, она как будто нехотя произнесла:

— Я не потерплю самовольничества в моем доме. Если хочешь остаться, ты должна зарубить себе на носу: здесь хозяйка я – как скажу, так и будет.

Вероника закивала головой, показывая готовность к послушанию. Она верно все рассчитала: Светлана Георгиевна обладала деспотичным характером. Кухарки и приходящего садовника ей было мало. Она жаждала руководить другими. Вероника дала ей такой шанс, и та не смогла от него отказаться. Для тирана бедная родственница − редкий подарок судьбы. Подобными дарами не принято разбрасываться.

— Иди, повидайся с сыном, — подтверждая догадку Вероники, милостиво разрешила свекровь. — Переночуешь сегодня так, а вещи перевезешь завтра.

— Спасибо, — с придыханием прошептала Вероника.

Теперь, когда она получила королевское дозволение, Вероника могла заняться тем, ради чего затеяла этот спектакль. Но прежде она встретится с Митей. Остальное подождет.

Сына она нашла в детской. При виде матери он радостно завизжал и бросился ей на шею. Не меньше минуты Вероника сжимала его в объятиях и целовала, наслаждаясь его близостью.

— Мы снова будем жить вместе, — радостно сообщила она, отпуская сына.

— Здесь? — настороженно спросил Митя и, получив утвердительный ответ, расслабился.

Веронику задело, что его куда больше встречи с матерью интересовал дом.

— Почему ты хочешь жить именно здесь?

— Бабушке будет плохо тут одной.

— Бабушке Свете?

— Нет, другой.

Чувства Вероники смешались. С одной стороны она гордилась тем, что сын думает о других. Но с другой его упрямство раздражало. Она отчетливо поняла, что ей ни за что не переубедить Митю. Если на суде его спросят, с кем он хочет жить, он выберет Светлану Георгиевну только из-за этого треклятого дома. Конечно, никто не запретит ей видеться с ребенком, но пару свиданий в неделю не заменят полноценной жизни вдвоем. Да и где гарантии, что получив Митю в свое распоряжение, Светлана Георгиевна не избавится от него, как когда-то от мужа? Надо действовать с умом. Раз Вероника не в состоянии увезти сына из особняка, придется заполучить дом.

Следующие два часа она провела с Митей. Они собирали железную дорогу – его любимую игрушку, пускали по ней паровоз. Когда пришло время обеда, она оставила сына с няней, а сама отправилась к Изольде Карловне, вернуть, как обещала, записки.

Старушка встретила ее с распростертыми объятиями. Не ясно только кого больше она была рада видеть: Веронику или вернувшиеся к ней документы.

— Изольда Карловна, — попросила Вероника, — можно я еще ненадолго оставлю себе предсмертную записку Леопольда?

— Это еще зачем? — старушка с подозрением уставилась на нее.

Вероника сочиняла на ходу:

— Хочу дать ее одному человеку. Пусть проверит на наличие проклятья.

Она сказала первое, что пришло на ум, и едва сдержалась, чтобы не зажмуриться, такой глупостью ей показались собственные слова. Но суеверная Изольда Карловна не разглядела подвоха.

— Может, у вас есть образец подчерка Светланы Георгиевны? — вконец обнаглела Вероника. Она поняла, что старушку не так-то просто разубедиться в существовании проклятия, а значит, при ней можно не таиться. Она все равно воспринимает происходящее по-своему.

— Где-то было письмо от нее. Она по молодости переписывалась с Левой.

Вероника заполучила образец подчерка Светланы Георгиевны. Она снова съездит в столицу и закажет повторную экспертизу, и если подчерк на предсмертной записке Леопольда совпадет с подчерком Светланы Георгиевны, это докажет, что свекровь убила мужа.

Вероника уже стояла на пороге комнаты, когда Изольда Карловна поинтересовалась:

— Как тебе удалось переубедить Светку?

Вероника не сразу сообразила: Светка – это Светлана Георгиевна. Странно слышать пренебрежительное обращение к свекрови.

— Я валялась у нее в ногах, — созналась Вероника.

— Умный ход, — старушка улыбнулась. Ее беззубый рот походил на земляную яму. — Она это любит.

Для Вероники стало открытием неприязненное отношение Изольды Карловны к невестке. Особой симпатии между женщинами не было, но они столько лет делили особняк на двоих, что окружающие воспринимали их как одно целое. Вероника вдруг сообразила: она ни разу не видела, чтобы женщины общались между собой.