Портреты революционеров - Лев Троцкий

Для обоснования все той же сплошной коллективизации школа Сталина (есть и такая) ввела в обиход голые сравнения темпов развития промышленности и сельского хозяйства. Грубее всего эту операцию производит, по обыкновению, Молотов. В феврале 1929 года Молотов говорил на Московской губернской конференции партии:

«Сельское хозяйство за последние годы явно отставало в темпе развития от индустрии… за последние три года промышленная продукция увеличилась по своей ценности больше чем на 50%, а продукция сельского хозяйства – всего на каких-нибудь 7%».

Сопоставление этих двух темпов является экономической безграмотностью. То, что называют крестьянским хозяйством, заключает в себе, по существу, все отрасли хозяйства. Развитие промышленности всегда и во всех странах совершалось за счет уменьшения удельного веса сельского хозяйства. Достаточно напомнить, что продукция металлургии в Соединенных Штатах почти равна продукции фермерского хозяйства, тогда как у нас она в 18 раз меньше сельскохозяйственной продукции. Это показывает, что, несмотря на высокие темпы последних лет, наша промышленность не вышла еще из периода детства. Чтобы преодолеть противоположность города и деревни, созданную буржуазным развитием, советская промышленность должна предварительно обогнать деревню в несравненно большей степени, чем это было в буржуазной России. Нынешний разрыв между государственной промышленностью и крестьянским хозяйством вырос не из того, что промышленность слишком обогнала сельское хозяйство, – авангардное положение промышленности является всемирно-историческим фактом и необходимым условием прогресса, – а из того, что наша промышленность слишком слаба, т. е. слишком мало ушла вперед, чтоб иметь возможность поднять сельское хозяйство до необходимого уровня. Целью является, конечно, преодоление противоречия между городом и деревней. Но пути и методы этого преодоления не имеют ничего общего с уравнением темпов сельского хозяйства и промышленности. Механизация сельского хозяйства и индустриализация ряда его отраслей будут сопровождаться, наоборот, уменьшением удельного веса сельского хозяйства как такового. Темп доступной нам механизации определяется производственной мощью промышленности. Решающим для коллективизации является не то, что металлургия за последние годы поднялась на десятки процентов, а то, что на душу населения у нас все еще приходится ничтожное количество металла. Рост коллективизации лишь постольку равнозначен с ростом самого сельского хозяйства, поскольку первый опирается на технический переворот в земледельческом производстве. Но темп такого переворота ограничивается нынешним удельным весом промышленности. С материальными ресурсами последней, отнюдь не с ее отвлеченным статистическим темпом, и должен быть сообразован темп коллективизации.

В интересах теоретической ясности к сказанному нужно прибавить, что устранение противоречия между городом и деревней, т. е. поднятие сельскохозяйственного производства на научно-индустриальный уровень, будет означать не торжество формул Маркса в земледелии, как воображает Сталин, а, наоборот, прекращение их торжества в индустрии. Ибо социалистическое расширенное воспроизводство отнюдь не будет совершаться по формулам «Капитала», пружиной которых является погоня за прибылью. Но все это слишком сложно для Сталина и Молотова.

Повторим в заключение этой главы, что коллективизация есть практическая задача преодоления капитализма, а не теоретическая задача его расширения. Поэтому формулы Маркса не подходят здесь ни с какой стороны. Практические возможности коллективизации определяются наличием производственно-технических ресурсов для крупного земледелия и степенью готовности крестьянства перейти от индивидуального хозяйства к коллективному. В последнем счете эта субъективная готовность определяется теми же материально-производственными факторами: привлечь крестьянина на сторону социализма может только выгодность коллективного хозяйства, опирающегося на высокую технику. Сталин же хочет предъявить крестьянину вместо трактора формулы 2-го тома. Но крестьянин честен и не любит рассуждать о том, чего не понимает.

Почему Сталин победил оппозицию?

Вопросы, поставленные в письме тов. Зеллера, представляют не только исторический, но и актуальный интерес. На них приходится нередко наталкиваться и в политической литературе, и в частных беседах, притом в самой разнообразной, чаще всего личной формулировке:

«Как и почему вы потеряли власть?»

«Каким образом Сталин захватил в свои руки аппарат?»

«В чем сила Сталина?»

Вопрос о внутренних законах революции и контрреволюции ставится сплошь да рядом чисто индивидуалистически, как если б дело шло о шахматной партии или о каком-либо спортивном состязании, а не о глубоких конфликтах и сдвигах социального характера. Многочисленные лжемарксисты ничуть не отличаются в этом отношении от вульгарных демократов, которые применяют к великим народным движениям критерии парламентских кулуаров.

Всякий, сколько-нибудь знакомый с историей, знает, что каждая революция вызывала после себя контрреволюцию, которая, правда, никогда не отбрасывала общество полностью назад, к исходному пункту, в области экономики, но всегда отнимала у народа значительную, иногда львиную долю его политических завоеваний. Жертвой первой же реакционной волны являлся, по общему правилу, тот слой революционеров, который стоял во главе масс в первый, наступательный, «героический» период революции. Уже это общее историческое наблюдение должно навести нас на мысль, что дело идет не просто о ловкости, хитрости, уменье двух или нескольких лиц, а о причинах несравненно более глубокого порядка.

Марксисты, в отличие от поверхностных фаталистов (типа Леона Блюма, Поля Фора и др.), отнюдь не отрицают роль личности, ее инициативы и смелости в социальной борьбе. Но, в отличие от идеалистов, марксисты знают, что сознание в последнем счете подчинено бытию. Роль руководства в революции огромна. Без правильного руководства пролетариат победить не может. Но и самое лучшее руководство не способно вызвать революцию, когда для нее нет объективных условий. К числу важнейших достоинств пролетарского руководства надо отнести способность различать, когда можно наступать и когда необходимо отступать. Эта способность составляла главную силу Ленина.[63]

Успех или неуспех борьбы левой оппозиции против бюрократии, разумеется, зависел в той или другой степени от качеств руководства обоих борющихся лагерей. Но прежде чем говорить об этих качествах, надо ясно понять характер самих борющихся лагерей; ибо самый лучший руководитель одного лагеря может оказаться совершенно негодным в другом из лагерей, и наоборот. Столь обычный (и столь наивный) вопрос: