Белый кролик, красный волк - Том Поллок

Вдруг он все еще жив? Нет. Я щупал его холодную лодыжку без пульса, чувствовал трупное окоченение, пока мы несли его. Неспроста есть такое выражение — «мертвый груз».

Кем он был? Осталась ли у него семья? Дети? Под влиянием тишины и темноты я забрасывал себя вопросами. Но я вдруг понял, что никогда не узнаю ответов. Любая моя попытка что-то выяснить протянет между нами ниточку, по которой можно будет выйти на меня, а от меня — на Бел. Но я ничего не мог с собой поделать и все представлял себе его ребенка, может маленькую девочку, которая ворочается под одеялом и не может заснуть, потому что не знает, где ее папа.

Бел вышла из темноты.

— Говоришь, охранников двое? — прошептала она.

— Вроде да.

— Они оба сейчас в сторожке на дальней стороне. Судя по тому, как запотели окна, чаи гоняют.

Я резко выдохнул.

— Тогда вперед.

На ретрансляционной станции мне потребовалось семь минут, чтобы найти конденсационный насос, и по разу за минуту меня чуть удар не хватал при мысли, что чертежи могли быть неправильными.

— Нет, — сказал я Бел. Она со скрипом тащила по полу объемный пластиковый кокон. — Не так близко. Спрячь его за этой трубой.

— Зачем?

— Будет взрыв, — пояснил я. — Ударная волна.

Я подумал о Хиросиме: шестьдесят четыре килограмма, 1,38 процента, восемнадцать атмосфер, две мили, шестьдесят шесть тысяч погибших. Математика все учла.

— Нам нужно, чтобы он сгорел. Не хватало еще, чтобы части тела, которые можно будет опознать, раскидало по всему Южному Кенту.

Я услышал, как запросто рассуждаю об этом, и мне стало плохо, но я посмотрел на Бел и старательно проглотил тошноту.

Пройди через это. Помоги ей пройти через это.

Мои пальцы зависли над выпускным клапаном, но одного взгляда на лицо Бел мне хватило, чтобы укрепить свою решимость. Я повернул клапан и услышал шипение. Мы побежали, оставляя за собой ручеек топлива, с гулким звуком вытекавшего из открытой канистры, которую тащила за собой Бел. Оказавшись снаружи, мы бросились вверх по холму: Бел — бегом, а я — спотыкаясь и подволакивая ногу, с горящими легкими, молотя руками и мотая головой для придания себе дополнительной скорости. Со склона я видел будку охранников на другой стороне комплекса. Луч фонаря вспорол темноту. Он приближался, но был еще достаточно далеко.

— Сейчас, — шикнул я.

Миниатюрная огненная стрела осветила подушечки пальцев Бел. Ее лицо, завороженное пламенем, осветилось.

— Быстрее!

Она не отреагировала. Свет фонаря стал немного ближе, и я вдруг испугался, что неправильно рассчитал радиус взрыва. Я вообразил коренастого охранника с затуманенными глазами, горячую шрапнель, разрывающую ему лицо, мозг. Луч постепенно приближался, а поверх луча зажегся огонек сигареты.

— БЕЛ! — завопил я.

Огонек упал, превратившись в пламенеющую дорожку, убегающую все дальше от нас, и я зажал уши руками, ожидая взрыва.

СЕЙЧАС

— Пит, Терпит, Тер. Питер!

Два слога. Имя. Мое имя. Звук возвращается первым. Потом свет. Все вокруг не в фокусе. Нависшая надо мной сливочно-желтая клякса издает обеспокоенные звуки. Я моргаю. Ресницы щекочут щеки, как мушиные лапки. Влажно… слезы льются из глаз.

Клякса принимает очертания Ингрид. Ее лицо осунулось и стало еще бледнее обычного.

Она все видела.

Я глотаю горькие слезы. Щурюсь от яркого солнечного света, бьющего в кухонное окно. Распогодилось. Как же долго я сижу здесь, согнувшись в три погибели над столом, пальцами впиваясь в бедра? Длинная нить слюны тянется от пересохших губ к мокрому пятну в паху. Я хочу сплюнуть, но слюна остается на губах. Пытаюсь встать, но мышцы стали резиновыми и не слушаются…

Должно быть, у меня случился приступ, лавина воспоминаний захлестнула меня быстрее, чем я успел сообразить, что происходит. И не было времени ни считать, ни говорить, ни сопротивляться. Я слушаю, как беспокойный стук сердца начинает замедляться. Губы Ингрид шевелятся, и только спустя три удара уставшего сердца я понимаю, что она говорит.

— О боже, Пит.

Тогда я понимаю. Она видела все.

— Н-но… — До меня доходит медленно, и мне не сразу удается связать слова. — Ты ведь уже знала, должна был знать…

Глаза Ингрид широко распахнуты.

— Пит. Я понятия не имела.

— Но… — Я вожу рукой перед лицом, как клоун-мим, накладывающий грим. — Твоя способность. Наверняка ты уже считывала это с меня раньше.

— Это случилось больше двух лет назад, — говорит Ингрид. — Мы тогда были знакомы всего несколько месяцев. Я же говорила, что мне нужно было узнать тебя предельно хорошо, прежде чем я смогла бы читать тебя как открытую книгу. Я чувствовала, конечно, что у тебя что-то случилось, но сам ты не рассказывал, и мне нужно было налаживать контакт. Я не хотела давить на тебя, для этого было слишком рано.

— Но… — Мой мозг, кажется, зациклился на этом слове. — Но с тех пор…

— Питер. — Ее карие глаза полны тревоги. — Если честно, мне кажется, ты даже не думал об этом с тех пор.

Я приваливаюсь к спинке стула, как побежденный боксер. Неужели это действительно так? Мне приходится ухватиться за подлокотники, чтобы подняться на ноги.

Так вот каково это — подавлять воспоминания.

Никаких церемоний, никакого броского пробела в прошлом, просто полное игнорирование. Я вспоминаю АРИА. Только подумайте: существование не просто саморасширяющейся, а самоизбирательной памяти. Возможность взять скальпель и удалить любую ее часть, которую память сама сочтет слишком постыдной, слишком опасной.

Чувство такое, словно у меня в желудке образовалась водосточная труба. Что еще я забыл? А что я сделал?

— Тебе нужно отдохнуть?

Я отрицательно качаю головой.

— Мне кажется, тебе стоит…

Я кусаю губу и чувствую металлический привкус на языке.

— Мне нужно работать. Мне нужно… нужно исправить…

Я не могу даже закончить мысль — настолько она беспомощна.

Ингрид мне не верит, но все равно разворачивает ноутбук монитором ко мне.

— Тогда смотри. Вывод данных завершен. Делай то, что хотел сделать.

Я начинаю с того, что пролистываю все файлы, страницу за страницей, с лицами и судьбами незнакомцев: избит, зарезан, задушен. В моей голове они складываются в мрачный стишок, переплетаясь со строчками, знакомыми с детства: «Зарезан, задушен, избит, развелся, казнил, пережила!»

Наряду с этими тремя китами в мире насильственной смерти, попадались и другие, куда более экзотические способы. Мужчина средних лет в пижаме был найден запертым в сундуке восемнадцатого века с просверленным в боку отверстием, его кожа приобрела вишнево-розовый оттенок из-за отравления угарным газом. Прилагались фотографии крупным планом заноз у него под ногтями. Судмедэксперт вынес предположение, что преступник (личность не