Три коротких слова - Эшли Родс-Кортер

Воцарилось молчание, и я оробела, решив, что последние слова были не к месту. Но тут зал шумно зааплодировал. Возможно, некоторые чиновники запомнят мое выступление, с надеждой подумала я, и сделают все от них зависящее, чтобы помочь детям.

Осенью, когда я пошла в девятый класс, меня ждали два громких события – встреча с Джоан Роулинг и выступление в сенате. В остальное время я разрывалась между школьной программой для одаренных учеников, любительским театром и тренировками по баскетболу. Тренер выжимал из нас все соки, и после нескольких недель ежедневных пробежек на длинные дистанции и на скорость мне, кроме прочего, пришлось еще и посещать массажиста. Больше всего я любила тусоваться с Тессой и девчонками из нашей команды. И хотя развлечений в нашем городке было немного, мы с удовольствием бродили по торговому центру, делали друг другу маникюр, ходили на футбол и сплетничали о мальчиках.

Однажды в начале декабря, когда я вернулась домой после очередной тренировки, Гэй встретила меня словами:

– Проверь автоответчик.

Включив запись, я услышала голос одного из ассистентов Хилари Клинтон: меня приглашали в Белый дом на рождественский прием! После того, как мое сочинение напечатали в «США сегодня», первая леди, которая, как известно, вплотную занимается вопросами опеки и усыновления, упомянула о нем во время одного из интервью. Я отправила ей коротенькое письмо с благодарностью, но вовсе не ожидала ответа, не говоря уже о приглашении.

В назначенный день Фил и Гэй были заняты, однако меня вызвалась сопровождать Робин, сестра Гэй, которая жила в Мэриленде. На Хануку дедушка Кортер подарил мне билет до Вашингтона. Я снова оказалась в Белом доме. На этот раз сам президент пожал мне руку – и у меня есть фотография!

Я с удовольствием развешивала знакомые елочные игрушки, встречая третье Рождество с Кортерами, с нетерпением ожидая, когда приедут Джош с Блейком, предвкушая веселые каникулы в кругу друзей и семьи. Впервые я не чувствовала себя лишней.

Кортеры предупреждали меня, что судебный процесс может затянуться на долгие годы. О победе или финансовой компенсации они тоже посоветовали забыть. Впрочем, уголовное дело, возбужденное против Шпицев, интересовало меня куда больше, чем судьба группового иска. Прошло несколько месяцев, а о ходе процесса не поступало никаких новостей, и Гэй, по моей просьбе, связалась с помощником прокурора.

– Мистер Синакор сообщил, что не может принять ваши с Люком показания, поскольку они утратили доказательную силу ввиду срока давности.

– Всякий раз, как я пыталась вывести Шпицев на чистую воду, они обвиняли меня во лжи! – возмутилась я. – Разве прокурор не обязан учесть все мои свидетельства, включая самые ранние?

– Зато он сообщил, что ваши с Люком показания наиболее полные и точные.

– Шпицы сделают все, чтобы очернить детей, – стиснув зубы, бросила я. – Придумают сказку о поведенческих расстройствах или тайном договоре.

– Заговоре, – с улыбкой поправила меня Гэй.

– Договор, заговор, какая, к черту, разница! – в сердцах отмахнулась я от непрошеного урока лексикологии.

Со дня ареста Шпицев прошел почти целый год, когда журналист «Сент-Питерсберг таймс» сообщил нам, что миссис Шпиц признала свою вину по одному пункту обвинений и подписала отказ от родительских прав на усыновленных ею детей. Приговор: пять лет условно! Мистер Шпиц тоже подписал отказ от родительских прав, но не понес вообще никакого наказания.

– И все? – возмущенно спросила я.

– Помощник прокурора убежден, что с детьми обращались неподобающе, однако решил, что собрать доказательства нереально, – пояснил журналист и добавил: – Что скажешь?

– Что Шпицам не помешало бы посидеть в тюрьме и подумать над своим поведением! – горько ответила я.

В одной из статей адвокат Шпицев, удовлетворенный результатом процесса, расценил обвинения как «притянутые за уши», добавив, что некоторые из свидетелей «крайне ненадежны».

– «Крайне ненадежны»! – фыркнула я, вне себя от злости. – Поэтому я и хотела дать показания!

Фил продолжал читать вслух.

– «Агате Шпиц всегда доставались худшие из худших, но она делала все, что было в ее силах». М-да, как раз про мою дочь – спортсменку и отличницу, гостью Белого дома, – с иронией заметил Фил, обняв меня за плечи.

Миссис Меррит тоже была возмущена.

– Пять лет условно – и все? Да это плевок в сторону детей!

В статье цитировались мои слова: «Детям внушают, что за свои поступки надо отвечать сполна. Парадокс в том, что Шпицам удалось выйти сухими из воды».

– Прочти про одиночество! – усмехнулась Гэй.

– «Мне кажется, им следует подумать над своим поведением. В одиночестве». – Я погрозила пальчиком и вздохнула. – По крайней мере, здесь говорится, что я подала на Шпицев в суд. Надеюсь, Дарла прочтет об этом и тоже предъявит к ним иск.

В реальности судебный процесс оказался занудным и тягостным – совсем не таким, как в кино. В ответ на требования Карен Гиверс ознакомиться с фактическими материалами из управления по делам семьи и детей один за другим стали прибывать ящики с документами. В беспорядочном ворохе бумаг то и дело всплывали подписи совершенно незнакомых людей, которые в разное время управляли моей судьбой. Мне удалось припомнить лишь некоторые из имен, но вспомнили бы эти люди меня? Среди прочего я нашла данные о своих приемных семьях и кураторах.

– Мне в жизни не распутать этот клубок! – пожаловалась я Гэй. Несколько часов ушло только на то, чтобы привести в порядок переписку между соцслужбами штатов по вопросу моего пребывания у деда в Южной Каролине. Папка с документами Шпицев была битком набита восторженными отчетами инспекторов службы опеки и блестящими рекомендациями. Не в силах спокойно читать дифирамбы соцработников, которые смотрели во все глаза, но не видели, я то и дело выходила на улицу – остыть.

Шпицы оказались не единственными злодеями. Многие дома были забиты под завязку. По словам мисс Гиверс, в приемной семье не может находиться более пяти детей, включая родных. У О’Конноров в одной крохотной спаленке ютилось пятеро малышей, двое из которых спали на одной кровати. У Хайнзов, согласно отчетам, тоже не было места, и нас с Люком приняли в нарушение правил. Возможно, поэтому меня и перевели в другую семью. Какое-то время у Ортисов проживало четырнадцать детей, тогда как формально им разрешалось приютить лишь двоих. В доме Пейсов, где я жила, вернувшись из Южной Каролины, кроме меня было еще десять дошкольников.

Наружу вылезли и другие возмутительные подробности устройства системы опеки, не говоря о многочисленных правовых нарушениях. Лишь когда Гэй упорядочила бумаги, стало ясно, что наш случай годами не рассматривался в суде и что нас с Люком отправили в Южную Каролину без соответствующего решения, обнаружив промашку, только когда нас решили забрать обратно. Выходит, в течение девяти месяцев я фактически была пропавшей без вести. Сопоставив обрывочные сведения, в том числе фотографии из Южной Каролины, на которых видно, как я подросла, Гэй сделала вывод, что в период бумажного «безвременья» я жила с Аделью. Многие записи в моем досье были явно сфальсифицированы, чтобы скрыть недочеты.

– Впервые в жизни вижу подобную халатность! – возмущалась Гэй, разбирая документы. – Как в семьях могло быть столько детей! Кто вообще придумал отправить вас к Сэму Родсу, этому законченному алкоголику, ведь он собственных детей отдал под опеку штата! Кураторы, соцработники, даже инспекторы – все они прекрасно знали, что представляют собой Шпицы, но палец о палец не ударили! – Гэй заводилась все больше и больше. – Помнишь, когда к ним впервые явился инспектор, миссис Шпиц вынудила тебя отказаться от своих слов? Тем же вечером кто-то позвонил в службу защиты детей от жестокого обращения и сказал, что в присутствии миссис Шпиц дети даже пикнуть боятся. Однако уполномоченный по правам ребенка не потрудился проверить вызов. Еще неделю спустя в службу снова кто-то обратился, на сей раз из школы, но оператор заверил, что с тобой все в порядке, и никакой проверки не последовало!

Чем сильнее сокрушалась Гэй, тем спокойнее становилось у меня на душе, словно она сняла тяжелую ношу с моих плеч.

– Посмотри-ка, – в очередной раз подозвала она меня, наткнувшись на протокол встречи чиновников из управления по делам семьи и детей, где обсуждались недопустимые воспитательные методы в приемной семье Шпицев.

– Если бы родная мать пичкала детей жгучим перцем, избивала палкой или морила голодом, их бы отняли, разве нет?

Гэй кивнула.

– Тогда, чтобы вернуть детей, ей пришлось бы явиться в суд, подписать индивидуальный план адаптации и посещать курсы для родителей.

– Да, – мягко сказала Гэй, – я не понимаю, почему от Шпицев не потребовали того же, что в таких случаях требуют от родителей.