Наследница (СИ) - Островская Алина

Когда мужчины возвращаются к нам и на талии вновь чувствуется тяжёлая рука Амадео, вдоль позвоночника вдруг расползаются крупные мурашки. Я хмурюсь и передёргиваю плечами, пытаясь скинуть с себя это странное ощущение. Но ничего не происходит, мурашки расползаются по оголенным плечами и спине, виднеющейся из выреза платья. Переминаюсь с ноги на ногу, сглатываю. Хочется истерично озираться по сторонам в приступе лихорадочно страха, но я же леди. Подношу к губам бокал и поверх него скольжу по лицам гостей. Что меня так обеспокоило? Нехорошее предчувствие копошится под кожей, словно рой муравьев. Я судорожно обвожу зал взглядом, пока не спотыкаюсь о знакомый облик. Сердце подскакивает к горлу и застывает на несколько мгновений, пока мы открыто смотрим друг на друга. Давид делает шаг мне навстречу и кровь стремительно приливает к лицу и шее. Становится душно, во рту пересыхает. В висках стучит пульс, отнимая возможность сосредоточиться. Что мне делать? Как себя вести? Я же выдам себя, выдам! Как он нашёл меня? Зол... он чертовски зол. Взгляд безжалостно препарирует.

Амадео смеётся и крепче прижимает меня к себе. Давид спускает глаза к руке, обнимающей мою талию, и крепко стискивает челюсти. Плохо. Все очень плохо!

Пока я судорожно пытаюсь сообразить как исправить эту ужасную ситуацию, Давид неумолимо сокращает расстояние. Я знаю, что он сделает. Его кулаки сжаты, кожа на них натянулась до побеления, а глаза... они темнее ночного неба. На нас надвигается не человек. И говорить с Амадео он не станет. Будет бой, в результате которого вскроется мой внезапный побег из города. Моретти тоже не дурак, он непременно заподозрит неладное. Миссия провалится и что тогда?

Наклоняюсь к виску Амадео, коротко и застенчиво предупреждая:

- Подышу свежим воздухом.

Итальянец, увлечённый разговором с партнёром, удовлетворительно кивнул и невзначай огладил ладонью полушарие ягодицы. Кровь отхлынула в ноги, оставляя лицо мертвенно бледным. Перевожу осторожный взгляд на Давида. Того, кажется, уже потряхивает. Он нетерпеливо пробирается сквозь гостей, распихивая их буквально локтями.

От свалившегося стресса ноги слабые и непослушные. Приходится приложить максимум стараний, чтобы сделать шаг в сторону выхода. Не сводя глаз с сурового лица, я отхожу от компании Моретти и иду к резной двери. Давид приподнимает брови и сдвигает их к переносице. Скорость бурения толпы немного замедлил, оценивая мои намерения.

«Идём со мной» - шепчу одними губами. Он понял. Это видно по его лицу, просветлевшему лишь на один миг. Мужчина переводит взгляд на Моретти, сжимает и разжимает кулаки, взвешивая свои последующие действия. Желание стереть Амадео в пыль не так сильно, как выяснить отношения со мной. Поэтому он сменяет устрашающий курс и устремляется к выходу.

Выдохнув, цокая набойками туфель, я добираюсь до двери. Снаружи тихая итальянская ночь холодит разгоряченные щеки. Мне предстоит, пожалуй, самый сложный разговор в жизни. С чего начать? Как правильно объясниться? Давид не заслуживает всего того, что я сделала. Он должно быть ненавидит меня до белых пятен перед глазами.

Мои метания длились недолго. Спустя какие-то две минуты наэлектризованную кожу пробил озноб, поднимая дыбом волоски. Тело вдруг одеревенело и пустило в землю корни: ни вздохнуть, ни пошевелиться. Все мое нутро устремилось назад, за спину, над которой разъярённым зверем нависал Давид. Терпкий аромат парфюма, подхваченный невидимыми вихрями ветра, защекотал ноздри. Я незаметно поглубже вдохнула его и от накалившего удовольствия прикрыла глаза. Оказывается, я скучала сильнее, чем позволяла себе думать.

Исходящий жар от крепкого мужского тела бесцеремонно забирался под одежду. Ласкал и гладил, пощипывал и опалял. Грудь высоко вздымалась от участившегося дыхания. Я боялась. Боялась увидеть в ореховых глазах отвращение, презрение, ненависть. Боялась найти в них подтверждение своим переживаниям.

Почему он молчит? Стоит позади и уничтожает меня своей мощной энергетикой. В голове так и звучит его голос: «Как ты могла, Аня? Я же доверял тебе». Молчаливое нравоучение и порицание, хуже скандала. Лучше бы он кричал, крушил все вокруг, обвинял. А эта разъедающая тишина меня закапывает глубоко в землю.

Не могу!

Резкий разворот, и я почти упираюсь в широкую грудь. Давид обманчиво расслабленный, руки в карманах чёрных брюк, белоснежная рубашка расстегнута на две пуговицы. На шее блестит золотая цепочка, которой не было в последнюю встречу. Неуверенно запрокидываю голову и в ужасе отыскиваю его глаза. Темные, глубокие мерцают чем-то недобрым...

- Не молчи, - едва выдавила из себя слова. Горло сковал болезненный спазм. Я так скучала по нему и вот он здесь, рядом. Из крови и плоти.

Давид продолжает молчать, поглаживая нечитаемым взглядом мое лицо. Он вырисовывал невидимые узоры от бровей к глазам, ниже по своду скул и фокусировался на губах, которые с каждым мгновением начинали сильнее дрожать.

Может вот оно - мое спасение? Жизнь даёт мне второй шанс? Возможность исправить чудовищную ошибку?

- Умоляю, не молчи... Скажи хоть слово..., - шёпотом взмолилась я, прикрыв веки. Солёная слеза выступила из внутреннего уголка глаза и медленно покатилась к губам.

Жаркое прикосновение пропустило через все тело мощный электрический разряд. Каждая клетка ожила и воспряла, точно цветок после длительной засухи. Как же не хватало его тепла и умопомрачительного аромата кожи...

Большим пальцем Давид стер влагу с моей щеки и вновь отстранился.

- Похудела, - наконец сжалился он надо мной. Я робко распахнула глаза и с жадностью нуждающегося впилась взглядом в любимое лицо. Нахмурила брови, пытаясь осознать сказанное.

Очевидное замешательство сподвигло Давида ещё на пару слов, которые воспринялись мной с большим пониманием.

- С расстояния в несколько метров я без труда разглядел твои позвонки. Так нельзя, - рокотал его голос, приятный до мурашек. Пусть в нем и сквозило раздражение, но не было той холодности и отстраненности, которой я так боялась.

- Это потому что я не могу есть, - так же сдавленно прошептала, продолжая тонуть в глубине его красивых глаз.

- Совесть мучает? - игриво изогнул он бровь и насмешливо взглянул из-под густых чёрных ресниц.

Губы затряслись сильнее. Пришлось закусить их и зажмуриться, чтобы слёзы не хлынули водопадом. В последний раз я плакала два месяца назад в самолёте. Тогда мне казалось, что вместе с влагой из меня вышли все эмоции. Отсюда такая отстранённость к происходящему.

- Любишь его? - вдруг в лоб спросил Давид, взглядом вынимая из меня душу.

Я отрицательно замотала головой, отчаянно глотая слёзы. Нет, конечно нет! Как могу я любить кого-то, кроме тебя? Он молчал несколько секунд, пристально разглядывая меня. Словно решал: кто перед ним? Его Аня или чужая предательница, о существовании которой он не хочет больше знать.

- Ты поедешь со мной. Но сначала я разберусь с ним.

- Нет! Пожалуйста! Умоляю тебя, так нельзя. Они все узнают..., - затараторила быстро и горячо, не заметив как мёртвой хваткой вцепилась в предплечья Давида.

- Они? Кто они? - голос Тагаева приобретает ледяные тона. Ещё несколько предложений в таком духе и милый цветочный балкончик превратится в дрейфующий айсберг.

Во второй раз за вечер кровь отхлынула от лица, вызывая слабость и головокружение. Прислонилась лбом к твёрдой груди, удерживая равновесие.

- Я все объясню, пожалуйста... не спрашивай ничего сейчас.

- Жду тебя сегодня в Фиренце, Аня.

От неожиданности я вскинула голову. Он хмурился и играл желваками.

- Но не думай, что это спасёт твоего хахаля от мучительной смерти. Только отсрочит ее.

Давид мягко выпутался из моей хватки и через несколько секунд исчез, оставив после себя оглушающую тишину. Встреча с ним, как ушат ледяной воды. Как прозрение. О чем я вообще думала, когда соглашалась на сделку?

Горько усмехнулась и провела пальцами под глазами. Тушь качественная оказалась, не растеклась смоляными разводами по лицу.