Чужой из психушки (фрагмент) - Владимир Круковер

О культуре восприятия говорить стоит отдельно. Мы уже иронизировали по поводу китайских фильмов советского периода. Американцы перещеголяли этот примитив, оснастив его великолепной технологией. И мы этот примитив заглатываем. Почему?

Крестьяне прошлого века не воспринимали настоящую живопись. Они были воспитаны на плоскостной иконописи и плоскостном лубке. Перспектива холста их неумелыми глазами читалась, как хаос красок. Точно так же не могли "читать" неподготовленные люди авангардистскую живопись. Бесполезно рассматривать картины Ван Гога, упершись носом в холст и разыскивая там привычные классические формы. Не зря в ресторанах вывешивали копии с Шишкина или Айвазовского, а не Рембрандта или Дега.

Обыватель прошлого века и обыватель нынешнего — "близнецы — братья". Они не желают воспринимать подлинное искусство. Нынче самый доступный вид зрелища — телевизор, который и воспитывает их телелубком. Объемное и тем более — стереоскопическое видение — привилегия маленькой группы интеллигентов. Да и то не всех. А слово интеллигент давно уже стало ругательным.

Телевидение ДОЛЖНО быть платным. Мы же не удивляемся плате за радиоточку. И тогда мы ЗА СВОИ ДЕНЬГИ вправе ТРЕБОВАТЬ качества телепередач. И тогда рейтинг программ перестанет быть пустым словом. И тогда пусть попробуют пичкать нас рекламной жвачкой или нудными разговорами, интересными только телевизионным болтунам.

Впрочем, телевизионщики и сами рады бы избавиться от рекламы. Она, подобно раковой опухоли, разрывает нормальную ткань передачи, портит стройную структуру программы. Именно реклама убила (или убьет) чуть ли не единственную интеллектуальную передачу Ворошилова. А любители собак скоро начнут бойкотировать "Дог шоу", выразив этим презрение к опасному для здоровья животных корму спонсоров.

Самое печальное, что инфекция информации делает людей неуверенными в себе. Где уж реальную жизнь и самих себя в этой жизни сравнивать с героями боевиков, слащавых сериалов! Реклама — в том же ряду, тех, кто ей верит, она унижает: невозможность приобрести рекламируемое изобилие развивает у людей комплекс неполноценности.

Которым, кстати, они и так наделены сверх меры".

Ну вот. Опять я не добрел до темы главы. И понаписал тут какую-то публицистику, годную лишь для газеты "Правда". Никогда бы не подумал, что с такой яростью буду обличать капитализм.

Нет, сил моих больше нет. Сегодня не мой день. Придется тебе, уважаемый читатель, потерпеть. Завтра, если настроение будет получше, я все же напишу о том, как я смотрел КВН и что тогда случилось из-за этого Ыдыки Бе. А сегодня — увы. Пойду лучше съем чего-нибудь. Только не икры, на икру уже смотреть не могу.

30. История господина Брикмана (Калининград, СИЗО)

Пикассо приехал в Лондон. На вокзале у него украли часы. Инспектор полиции спросил:

— Вы кого-нибудь подозреваете в краже?

— Да, я помню одного человека, который помогал мне выйти из вагона.

— Вы — художник, нарисуйте его портрет.

И к вечеру по рисунку Пикассо оперативная лондонская полиция задержала по подозрению в краже трех стариков, двух старух, горбуна, два троллейбуса, один трамвай и четыре стиральных машины.

Пятый день проживает Дормидон Исаакович в карцере. Он привык к "вертолетам", нарам, прижатым в дневное время к стене, на манер железнодорожных. Он уже знает, что чифир пьют по очереди, по три глотка (а на Севере — по два), передавая кружку товарищу, что после ритуала чифироглотания наступает время прикола — душевных разговоров за жизнь. Вася-Хмырь простучал соседние камеры, узнал, что его сосед — старый зэк Гоша-Бармалей и относится к профессорским странностям снисходительно. Ему все равно: косит ли Бармалей или в самом деле сошел с катушек, не буйствует — и ладно. В чем-то Вася даже доволен неординарным поведением сокамерника, оно вносит в его довольно-таки однообразную жизнь элемент новизны.

Следователь профессора не вызывает, ждет, когда строптивый уголовник наберется ума. Профессор же с жадностью неофита познает замкнутую на себя вселенную тюрьмы. Васины байки он слушает, открыв рот и жутко жалея, что не может конспектировать из-за отсутствия бумаги с ручкой.

Наблюдать за их беседой уморительно. Но наблюдать некому. Штатные наблюдатели — коридорные надзиратели — заглядывают в глазок редко, они давно отупели от своей сторожевой службы и предпочитают проводить время в тоскливом созерцании собственного пупка днем, а вечером отводят душу у женских камер. Надзиратели-женщины ненавидят представителей обоих полов, время на подглядывание за мужиками, в отличие от надзирателей-мужчин, не тратят, а выбирают себе в жертву одну камеру и начинают "доставать" ее жителей разнообразными придирками.

Вот небольшой пример диалога между Дормидоном Исааковичем и Васей-Хмырем. Оба от беседы получают взаимное удовольствие.

Д.И. — Вот помню, уважаемый Василий Хмыревич, на банкете в Венгрии нам подавали удивительное блюдо. Берется, знаете ли, целый набор нежнейших осерди теленка.

В.Х. — Чего, чего берется?

Д.И. — Осерди. Грубо говоря, различные внутренние органы. Сердце, почки, легкие…

В.Х. — Так бы и говорил — кишки.

Д.И. — Ну, не совсем кишки… Впрочем, приближенно можно считать осерди аналогом куриных потрошков.

В.Х. — Чем считать?

Д.И. — Аналогом. Это нечто вроде синонимов в семантическом анализе языковых структур.

В.Х. — Слушай, псих! Кончай пиздеть!! Прикалываешь про жратву, прикалывай. А темнить фраерам в белых фартуках будешь. Ну, че вылупился! Трепись дальше, интересно же.

Д.И. — Простите, на чем я остановился?

В.Х. — На кишках и на этих, как их? — синонимах.

Д.И. — Да, да. И вот эти телячьи, свежайшие осерди или, как мы условились их называть, — внутренние органы теленка тушатся с различными овощами. А овощей, скажу я вам, в Венгрии небывало много. И все — прямо с грядки. И, конечно же, различные пряности, травы. Тут вам и белый корень, и кориандр, и петрушечка с укропом… В общем, десятки наименований. Готовится блюдо по заказу. Пока вы расслабляетесь за холодными закусками — официант уже катит столик с керамическими, подогретыми мисочками. Осерди раскладываются на глазах клиента, аромат, скажу вам, неописуемый. Тут же, на столике, поднос с различными соусами. И запотевшая, прямо со льда, длинная бутылка прекрасного венгерского Токая.

Если учесть, что диалог протекает в день летный, то есть в день, когда горячее в карцер не подают, ограничивая заключенных кружкой кипятка и куском хлеба тюремной выпечки, то живые картины профессорского повествования вызывают у Васи чувства вполне адекватные.