Дитя Реки.Корабль Древних. Звездный Оракул - Пол Макоули

Чистый мелкий Брис шумел в темноте, неся свои быстрые воды по каменистому ложу. У запруды пара быков уныло бродила по кругу, подпряженная к спиленному стволу сосны. Бревно толкало вал, который со скрипом, будто протестуя против этой вечной муки, поднимал цепь с ведрами речной воды и бесконечным каскадом опрокидывал их в каналы, питающие ирригационную систему полей пеонина. Быки трудились под крышей из пальмовых листьев, хвосты их ритмично хлопали по искусанным оводами бокам, время от времени они ухватывали пучок соломы, разбросанной по периметру их кругового пути, но большей частью просто брели, опустив головы из ниоткуда в никуда.

«Нет, — подумал Йама, — я не буду служить».

Он сел на перевернутый стоймя каменный блок в стороне от тропинки и в ожидании стал есть тающие от сладости ломти дыни. Быки все брели и брели в своем ярме, вращая скрипящий вал. В полях пеонина квакали лягушки. За городом, в устье Бриса поднимался над горизонтом туманный свет Десницы Воина. Каждую ночь она будет вставать чуть-чуть позже и немного ниже по реке. Вскоре она совсем перестанет появляться, а Око Хранителей будет стоять над точкой истока реки — придет лето. Но еще до той поры Йама окажется в Изе.

По тропинке шли двое, их тени бесшумно двигались в синих сумерках света Галактики. Йама подождал, пока они прошли, и лишь тогда коротко свистнул.

— Мы боялись, что тебя здесь нет, — сказал, подходя, Ананда.

— С приездом, — произнесла Дирив у него из-за плеча. Тени от света Галактики вплели серебряные пряди в светлую массу ее распущенных волос, а в темных больших глазах сияли голубые блики. — Ох, Йама, с приездом.

Она шагнула вперед и бросилась ему на шею. Ее легкое тело, длинные тонкие руки, стройные ноги, ее жар, ее запах! Йама всегда удивлялся, обнаруживая, что она выше его ростом. Забыв холодную уверенность, что крепла в нем с момента, когда он услышал слова Ананды о пьяных кутежах Лоба, он ощутил, как его любовь разгорается в ее объятиях с новой силой! Так трудно не откликнуться! Настоящее предательство! Хуже всего, что могла совершить она.

Дирив отстранилась и удивленно спросила:

— Что-то не так?

Йама ответил:

— Я рад, что ты пришла. Мне надо тебя кое о чем спросить.

Дирив улыбнулась и грациозно развела руками, широкие рукава ее белого платья взлетели и, кружась, засветились в полумраке подступающей ночи.

— Все что угодно! Но при условии, что я услышу твой рассказ. Все подробно, не только заголовки.

Ананда нашел кусок сыра и стал нарезать ломтиками.

— Я постился, — объяснил он. — Вода на завтрак, вода на обед.

— И фисташки, — напомнил Йама.

— Никогда не утверждал, что из меня получится хороший священник. Считается, что пока отец Квин ужинает с эдилом и префектом Корином, я чищу паникадило. Странное место для встречи, Йама.

— Доктор Дисмас говорил мне что-то о привычках, которые нами командуют. Вот я об этом и вспомнил.

Дирив возразила:

— Но ведь с тобой все в порядке. Ты уже оправился от своих приключений.

— Я многому научился за это время.

— И ты нам расскажешь, — вмешался Ананда. Он стал передавать им ломти хлеба с сыром, выковырнул маленьким ножичком пробку из бутылки.

— Я думаю, — сказал он, — ты должен начать с самого начала.

В пересказе его приключения выглядели куда более странными и волнующими, чем в жизни. Чтобы рассказ не расплывался и как-то дошел до конца, приходилось молчать о том страхе и напряжении, которые он испытывал каждую минуту своих странствий; долгие часы бессонной ночи в мокрой одежде на стволе смоковницы, все более мучительный голод и жажда, пока он бродил по сухим глинистым улочкам Умолкнувшего Квартала Города Мертвых — все это осталось в стороне: Пока он говорил, ему припомнился сон, который он видел, когда спал в старой гробнице в Умолкнувшем Квартале. Ему снилось, что он плывет по Великой Реке, течение его подхватывает и несет к Краю Мира, где воды реки с ревом и ливнем брызг падают в неизвестность. Он хотел поплыть против течения, но руки его оказались связаны, и он беспомощно дрейфовал в несущихся белых струях к грохочущему светопреставлению водопада. Давящее чувство беспомощности оставалось в его душе все утро до самого момента встречи с Лудом и Лобом, но потом он о нем забыл и вспомнил только теперь. Сейчас Йама чувствовал, что, рассказывая, он увязывает сон с реальностью в один узор. Он описал друзьям свой сон как еще одну часть приключений, а потом рассказал, как Луд и Лоб на него напали и как он нечаянно убил Луда.

— Я нашел древний нож, а Лоб его выхватил, он готов был убить меня зато, что я убил его брата. Но нож сам на него кинулся. Он вдруг превратился в какого-то упыря или гигантского паука. Я убежал. Стыдно сказать, но я бросил его с мертвым братом.

— Иначе он бы тебя убил, — сказала Дирив. — Конечно, надо было бежать.

Йама возразил:

— Я бы сам его убил. Думаю, нож сделал бы это за меня, если бы я не решился его взять. Он помог мне, как тот призрачный корабль.

— Лоб сумел спастись, — заметил Ананда. — Он, идиот, хотел, чтобы его отец обвинил тебя в убийстве его брата, но тут ты вернулся. Лоб сам себя приговорил, а тут Унпрак, как только его арестовали, признался в своей роли в этой истории.

Хозяина Таверны Бумажных Фонарей звали Унпрак. До суда Йама этого не знал.

— Так или эдак, Лоба убил я. Лучше бы я убил его там, в гробнице. Это была бы более чистая смерть. А так пошел по шерсть, а вернулся стрижен.

— Как в той сказке про крестьянина, — сказала Дирив. — Лисичка с ним переспала, а в уплату забрала его дочку.

Внезапно у Йамы будто голова закружилась — он увидел лицо Дирив новыми глазами, гладкое, с большими темными глазами, маленьким ртом и изгибом носа, в водопаде белых волос, колышущихся при малейшем дуновении ветра, словно они живут своей собственной независимой жизнью. Все прошлое лето они искали встреч друг с другом, влекомые зовом своих проснувшихся тел. Они лежали в высоких сухих травах между гробниц и пробовали на вкус губы друг друга, юную кожу. Всем телом он чувствовал холмики ее грудей, обводил руками чашу бедер, ощущал элегантную гибкость рук, жар длинных ног. Они не занимались любовью, ибо поклялись, что не станут любовниками, пока не поженятся.

Йама спросил:

— Ты держишь голубей, Дирив?

— Ты же знаешь, отец держит. Для жертвоприношений. Паломники все еще приходят помолиться к алтарю нашего храма. Правда, чаще всего им нужны не голуби, а цветы и фрукты.

— В этом году не было паломников, — сказал Ананда.

— Когда война кончится, они снова станут приходить, — проговорила Дирив. — Мой отец подрезает голубям крылья. Если они улетят во время жертвоприношения — это будет дурной знак.