И шарик вернется… - Мария Метлицкая
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она твердо сказала:
– Прорвемся. Выживем.
Надо было срочно искать выход. И она поняла, что решать теперь ей. Что теперь она — сильнее. И тоже отвечает за все.
Отнесла в ломбард все свои цацки. Продали дорогую машину, продали квартиру и купили поменьше и попроще.
– Эй! — тормошила она мужа, лежавшего с застывшим взглядом на диване. — Эй! Поднимайся! Подставляй плечо! Ты — левое, я правое. Подпорочку соорудим. Чтобы не рухнуть. Не завалиться.
Битый небитого везет, короче говоря. Сценка та еще. Не для слабонервных!
Верка
Гурьян почти не появлялся, а если приезжал — ненадолго. Торопился обратно, в Москву. В Кельне бегал по магазинам, один, без Верки. Однажды она залезла в чемодан — дорогие вещи маленького размера, даже белье — пошловатое, цветное, с обилием кружев и рюш. Видимо, такое и соответствовало непритязательному вкусу дарителя. Верка отметила, что размер бюста у будущей владелицы этой «красоты» неслабый.
Вовке она ничего не сказала. Что толку? Скандал, развод. И с чем она останется? В чужой стране, с дочкой и без специальности? Вовка давал, конечно, деньги, но небольшие, на Лийкину школу, продукты, оплату жилья. В общем, не пошикуешь. А Верке много и не надо. Не шмотки нужны, а покой. А вот покоя не было ни на минуту. Понимала, что когда-нибудь все закончится — сколько веревочке ни виться… Только как? Впрочем, сценариев не так уж и много. Верка смотрела новостные программы, слушала «Свободу»: передел собственности, рэкет, разборки между группировками — солнцевские, ореховские, люберецкие…
Каждую неделю — взорванные машины или заказные убийства.
Однажды спросила Вовку:
– Перебираться не собираешься?
Он ответил:
– Нет. Время не подошло. Дел много.
– Да, дела у тебя важные, — усмехнулась Верка. — А бельишко нарядное подошло? — поинтересовалась она.
Он дернулся:
– Подошло. Не беспокойся.
Разговор закрыт.
Однажды Вовка позвонил и сказал, что едет на неделю в Польшу, а оттуда — сразу к ним. Обещал Лийке, что поедут на море. Пошутил, что взял отгулы — на две недели.
– У тебя теперь вся жизнь — отгулы. И загулы, — не смолчала Верка.
– Ты про прогулы забыла, — усмехнулся он.
– Приезжай, — сказала Верка. — Есть разговор. Серьезный. Я не шучу.
– Куда уж тут! — рассмеялся Гурьян. — Какие шутки!
Верка решила, что это будет последний разговор, так больше продолжаться не может. Она превратилась в законченную неврастеничку — руки трясутся, без снотворного не засыпает. Решила поговорить спокойно, без криков и истерик. Поставить точки наконец, определить свой статус. Если у него другая семья — развод, без проблем. Так даже спокойнее, меньше страхов за свою и дочкину жизни. Если он развода не хочет — значит, пусть завязывает. Уехать она готова была в любое место — когда-то ее и Потьма не испугала. Будут работать, если Вовка захочет, она родит второго. А вдруг получится сын? Будет ради чего жить на свете. У Лийки переходный возраст, характер портится. Трудно с ней стало. В общем, пришло время решать, она примет любой выбор, только бы была определенность. Это такая малость, разве она ее не заслужила? Ночами Верка десятки раз проговаривала этот разговор.
Вовка не приехал — ни через неделю, ни через две и даже через два месяца. Ни одного звонка. Его мобильник не отвечал, домашний тоже. Верка все поняла. Сердцем почувствовала, что Вовки больше нет на этом свете.
Денег оставалось совсем немного — на три месяца очень экономной жизни. Работу найти невозможно — у нее нет разрешения. Устроилась нелегально к туркам в кебабную — уборщицей. Платили копейки. Там же, в турецком районе, сняла крошечную квартирку без кухни — плитка в прихожей, раковина в туалете. Лийка перешла в школу рядом с домом. Контингент… Одним словом — страшно.
Лийка хамила и шлялась до утра. Верка приходила — вернее, приползала с работы, выпивала бутылку пива и падала в кровать. Сил ни на что не было, даже подумать про свою жизнь. И слава богу! Иначе — прямой путь в «дурку».
Однажды не выдержала — позвонила отцу, ревела в трубку белугой. Ждала, что он скажет: «Приезжай. Все решу». Но он будто ее не слышал. Говорил, что женился. Счастлив безмерно. Жена — молодая красавица.
– Знаешь кто? — кокетничал он.
– Кто? — спросила Верка.
Он сказал с придыханием.
Верка переспросила:
– Кто-кто?
Гарри обиженно повторил. У Верки началась истерика.
– Старый идиот! — кричала она. — Ты хоть знаешь, что она собой представляет?
Гарри бросил трубку. Теперь у нее не стало отца — окончательно. Она встала под ледяной душ. Выпила бутылку водки и легла в кровать. Перед тем как провалиться в тяжелый и мутный сон, подумала: «Как бессмысленна жизнь! Ни трудна, ни сложна, ни жестока. А именно — бессмысленна. Ну просто абсолютно. До смеха…» Хотя, какой уж тут смех…
Лялька
Лялька все знала о Танином горе и болезни. Звала ее к себе, умоляла приехать. Таня объясняла, что совершенно нет денег, еле сводят концы с концами. Но Лялька все равно упорствовала, говорила, что Тане нужна, просто необходима, перемена «картинки».
И мама, и Женька, и Андрей — все уговаривали ее ехать. Собрали по копейке — двести долларов, плюс — билет. И смех и грех.
Таня купила бутылку армянского коньяка, бутылку водки и банку черной икры. Ехала поездом — так дешевле. Лялька встречала ее на вокзале, домой поехали на метро. Пригород Парижа — чистый и тихий. Зашли в магазинчик. Лялька долго выбирала продукты — изучала ценники, искала скидки. Колбасы купила шесть тонко нарезанных кусочков. Таня вздохнула и поняла: дела хреновые. Но все равно — это был Париж! И Лялька в этом самом Париже!
Трепались до полуночи. Ляльке назавтра нужно было на работу, но остановиться не могли. Утром Таня встала под душ, потом Лялька ей смехом сказала:
– Душ — по минутам. Твои — десять минут. Счетчик, матушка!
Таня долго извинялась. Лялька, жуткая мерзлячка, включала на пятнадцать минут батарею и садилась на нее попой. Грелась. Включить батарею на целый вечер — непозволительная роскошь.
– Вспомнишь тут родину с центральным отоплением, — смеялась она.
По Парижу с Таней ходил Глеб — Лялька работала. В Лувр не пошли — пожалели денег на билеты. Однажды выпили кофе с круассанами — позволили себе еще одну непозволительную роскошь. Но вечера были целиком их. Лялька, замученная до предела, мужественно крепилась. Таня гнала ее спать. В выходные поехали на «блошинку». Таня застревала у каждого прилавка. Купили жареные каштаны и сели на лавочку. Небо — без облачка, яркое, почти летнее, теплое солнце.
– Слушай! — вдруг сказала Таня. — Ну что я дрожу над этими копейками? Кому нужны мои дешевые подарки? Давай пойдем и все прогуляем? Твари мы дрожащие или право имеем?
Лялька с испугом посмотрела на нее.
– А каком смысле — прогуляем? — тихо спросила она.
– А в прямом! — бодро ответила Таня, поднялась со скамейки и стряхнула с плаща крошки скорлупок каштанов. — Короче. Веди меня в ресторан. Приличный. Ну, устрицы там, фуа-гра. Хорошее шампанское. Что мы с тобой, не заслужили, что ли?
Лялька осторожно поднялась со скамейки.
– Ну ладно, — угрожающе сказала она.
Взяли такси. Через минут двадцать подъехали к ресторану. Роскошная вывеска — «Эспадон». Зашли. Шелк и бархат. Официанты в ливреях. Хрустальные люстры, вспыхивающие разноцветными брызгами.
– На цены смотри, — тихо и назидательно шепнула Лялька. — Здесь на твои бабки особо не разгуляешься, Рокфеллерша хренова.
Попробовали всего понемногу. Лялька была в курсе — когда-то ходила туда с Этьеном. Денег, по счастью, хватило, копеечка в копеечку. В общем, погуляли.
Вышли на улицу.
– Давай пройдемся, — сказала Таня.
Лялька кивнула. Шли молча. Все было и так понятно, без слов.
В последний вечер Лялька взяла отгул и повела Таню в старый район Маре, где, как она сказала, «самое вкусное кафе-мороженое на свете». И вправду — самое вкусное. Таня взяла шарик манго, малины и киви. Лялька — любимое шоколадное. Сидели за столиком у окна. Смотрели на улицу. Молчали. Понимали, что расстаются. На сколько? Кто знает?
Только Таня знала — теперь она почти здорова, у нее снова есть силы. А главное — желания. Желание жить и желание бороться за эту самую жизнь.
И все это появилось вновь не без Лялькиного участия.
На перроне Таня сказала Ляльке:
– Возвращайся! Там сейчас много возможностей. Может, что-то и сложится? А здесь как-то сомнительно…
Лялька кивнула и обняла Таню. Проводница предложила поторопиться. Таня стояла у окна и смотрела на Ляльку. У обеих по щекам текли слезы.
– Балда! — крикнула Лялька. — Вся жизнь впереди!
Таня улыбнулась и кивнула.
Поезд крякнул, чуть откатился назад и медленно, с усилием тронулся. Лялька стояла на месте, и ее тоненькая фигурка отдалялась все больше и больше.