Личный демон. Книга 2 - Инесса Ципоркина

Поводыри здешние — все как один злодеи и хитрецы. Их много и каждый кружит душу живую по своим весям, избегая других богов, словно хищник, обходящий чужую охотничью территорию. Эби подсказывает матери: привратник с кабаньим рылом бродит по наружным галереям, никогда не заходя в пиршественный зал, будто отлучили его от последнего пира богов и духов; многоликий Ясса показывает комнаты памяти тем, кто сподобился глотнуть молока небесной коровы, однако не уснул вечным сном на пороге. И в конце концов приводит к очагу Кет Круаха, к котлу с дарами земли и крови.

В котле отдают бульону аромат неведомые травы, на дне вывариваются мозговые кости, огромные, точно из скелета доисторических монстров, на поверхность выносит золотые монетки жира и куски мяса непривычного цвета. За этим кружением можно наблюдать бесконечно, впитывая запах, одновременно притягательный и тошнотворный.

Горе тому из смертных, кто отведает пищи богов. И вечный укор тому, кто не отведает.

Пута дель Дьябло больше не может противиться — ни своей жажде, ни своей судьбе, ни тому, как тьма заполняет ее изнутри, натягивает тело на себя, словно перчатку на руку. Пекельный бог, будто заправский повар, берет огромную разливательную ложку и бьет ею по краю котла. Вечно полный золотой котел поет, точно не заполнен ничем, кроме резонирующей пустоты: нннцанннг… нннцанннг… — и тонким лязгом отзывается посуда на столах, составленных вкруговую. Ясса зачерпывает целый половник варева и подносит к губам Кэт, глазами приказывая: прими! Пиратка стискивает зубы и кулаки, поджимает пальцы на ногах, вспоминает былую пиратскую выучку, готовится к бою. Перво-наперво — забыть о возможных ранах, боли и смерти, затем — превратиться в снаряд, пролагающий путь к цели сквозь живую плоть… и последнее, самое важное — не поддаваться на вражеские уловки.

Ты не Торо! — мотает она головой, потихоньку отступая назад. И натыкается спиной на стену из мышц и костей. Грудные мышцы и мышцы живота, дельтовидные мышцы, сомкнутые плечо к плечу — на ощупь словно мрамор, холодный мрамор статуй, за спиной Пута дель Дьябло точно живой барельеф из ниоткуда возник. Он не дает Пута дель Дьябло ни убежать, ни даже отвернуться: твердые пальцы сжимают шею и впиваются в затылок, жесткая ладонь охватывает подбородок Кэт, тянет вниз — пока еще недостаточно сильно. Гладкое и горячее тычется в губы, Саграда мычит, не открывая рта. Мама, не отдавай меня, мама, шепчет Эби. Мама, я не хочу уходить. Мама, скажи им, пусть оставят меня в покое! Мама…

— Пей! — произносит справа взрыкивающий, низкий и резкий голос. Так может говорить разумное существо с головой льва. Или почти разумное. Химера. Ламашту. Китти.

— Пей, — из-за левого плеча вторит граф Солсбери. Сесил. Велиар. Отец ребенка Кэт, безумец, демон и убийца. — Абигаэль не хочет рождаться. Ей страшно, она уничтожит вас обеих, лишь бы не появляться на свет. Верь мне, не ей.

Но Пута дель Дьябло слышит не его, а только голос в собственной голове, под черепом словно вулкан взорвался, грохочет и воет: беги! спасайся! От этого воя сознание бьется в конвульсиях, будто умирающее животное, в ушах звенит — да так, что кажется, эхо гуляет по залу. Море, шепча: «Ты обещана мне!», подступает к окнам, вливается в раскрытые двери; у Яссы, держащего ложку в объеденной рыбами руке, больше нет лица, только голый череп под черной треуголкой с золотым галуном; мертвецы с вырванными сердцами и глотками карабкаются по вантам, ставят паруса, садятся на весла, валятся за борт и тают в толще воды — так отражение тает в толще стекла — в тот самый миг, как на горизонте зеленым горбом выгибается Тортуга; безумный Сесил стоит у руля корабля-призрака за полвека до пустых палуб и неизъяснимой жути «Марии Селесты»…[115] Значит, умная девочка Эби перешла от бесполезных рыданий к крупнокалиберному оружию — к страхам? Рассчитываешь привести мамочку к покорности, в считанные минуты свести ее с ума, запереться в ее утробе от мира, точно в теплой, влажной, комфортабельной тюрьме — и пускай тюремщик противостоит штормам и ветрам за вас обоих?

И тогда Саграда открывает рот, принимая в себя пищу богов — переперченную, пересоленную и чересчур жирную для амброзии.

Почти сразу же ей становится тесно в собственной коже, в животе саламандрой разворачивается боль, все жарче и шире, шире и жарче, прожигает насквозь до пота на лбу, до невозможности держать спину и свести вместе расставленные, ослабевшие ноги. Нижние юбки, мокрые от плодных вод, липнут к бедрам, человеческое тело сдается и берет то, что может получить, отдавая то, что может отдать.

Вопль рвется из глотки, выбивая мозг через уши. Волны огня и давления сменяются четкими, безошибочными взмахами когтей, полосующих Кэт изнутри. Пиратке мерещится то огромная игуана с колючим гребнем, бьющаяся у нее в утробе, то горячее, тяжелое ядро, раздвигающее кости, стремящееся выйти через узкие, мальчишеские бедра — спереди, сзади, отовсюду сразу, проломив дыру между ослабевших ног. И ползут, сочась кровью, разрывы, отчего Саграда то воет дуэтом с Китти, то дышит мелкими, частыми вдохами-выдохами, черпая силы в злости.

Злится Пута дель Дьябло сейчас на всё и на всех — и на богов, скормивших ей свою отраву, и на дочь, не желающую покидать материнское чрево по-хорошему, и на муженька своего, пропавшего в недрах замка Безвременья, заплутавшего не то в памяти, не то в снах своих сатанинских. В особо мучительные моменты Кэт мысленно перечисляет пытки, которым подвергнет милорда, как только придет в себя — или, не признаваясь самой себе, молится всем богам рая и ада, чтобы Велиар наконец пришел и прекратил все это. Неведомо как, но прекратил. Эби его ребенок, пусть слушается отца, потому что матери у нее не будет.

Саграда уже не помнит, отчего ее дочери предстоит расти сиротой. Просто знает: так и будет. Она многое забыла, пока рожала. И Абигаэль тоже забывает, с каждым сантиметром продвижения по родовым путям забывает тайны и истины, вплетенные в изнанку мироздания, ведомые лишь ей, дочери демона. Словно тускнеет яркий, всеми цветами вселенной затканный гобелен, на который Эби любовалась долгие месяцы, рассказывая матери обо всем, что видит. И мать, и дочь глупеют, превращаясь в обычные человеческие существа — настолько обычные и настолько человеческие, насколько получится. Наверное, иначе нельзя, но Кэт жалеет дочку и… Билли Сесила. Нелегко им придется без сверхъестественных подсказок.

— Абойо, — Саграда призывает мамбо как последнюю надежду свою — снова. — Абойо, чертова перечница! Дьявола! Приведи мне дьявола!

Тот, благодаря кому она получила почетный и позорный титул Священной Шлюхи, ее грех перед Торо, не оставит дочь Пута дель Дьябло. Кэт уверена: он рядом. Он всегда где-то рядом, следит за судьбой пиратки глазами чернее адовой бездны.