Опасная любовь - Бренда Джойс

– Как мне надоело это семейное предание! – с жаром воскликнула Марджери. – Тебе известно, когда именно табор уходит из Дербишира?

Ариэлла поняла, что Марджери раздумывает силой выдать ее замуж ради ее же блага, но сделать это будет невозможно, если Эмилиан ускользнет в чужие края.

– Не знаю, когда цыгане вновь тронутся в путь. Я не считаю, что Эмилиана можно заставить сделать что-то, даже если за дело возьмется мой отец.

Колени ее подогнулись, и она почувствовала головокружение. Ее план не сработал. Он все равно не задержится здесь.

– Прошлой ночью мы занимались любовью, – со слезами на глазах призналась Ариэлла. – Я сказала ему, что люблю его. Но он не испытывает ко мне схожего чувства, поэтому брак между нами невозможен. – Девушка очень хотела заставить Марджери понять это. – Разве ты согласилась бы на такое?

– Нет, – угрюмо ответила та, – не согласилась бы.

Ариэлла сделала глубокий вдох.

– Как бы то ни было, я никогда не мечтала об обычном замужестве.

Как бы уязвлена и смущена она ни была, она понимала, что брак с таким человеком, как Эмилиан, никак нельзя было назвать заурядным.

– Ты заслуживаешь настоящей любви, Ариэлла, – и ты обретешь ее, потому что ты самая удивительная женщина в нашей семье! – вскричала Марджери. – Ты прекрасна, умна, добра. Ты никогда ни с кем не поступала нечестно. Этот человек еще заплатит за то, что сделал! Рядом с тобой должен быть джентльмен, Ариэлла, а не невежа.

Девушка покачала головой:

– Он, вероятно, страдает каждый божий день.

Марджери широко раскрыла глаза от удивления.

– Ты же была в деревне вчера и видела вывески. Цыган ненавидят и презирают. Ни магазины, ни постоялые дворы не пустят их на порог. Видела бы ты мэра и его приспешников, пришедших накануне в Роуз-Хилл. Они безумствовали и хотели устроить на цыган настоящую охоту.

– Только не надо проникаться сочувствием к этому человеку.

– Если ты хочешь сказать, чтобы я стала ненавидеть его, я не могу. В его жизни и без того достаточно ненависти. – Произнеся эти слова, Ариэлла осознала, что говорит истинную правду.

– Ариэлла! – воскликнула Марджери. – Твое сочувствие становится опасным! Что, если он этим воспользуется?

– Не беспокойся. Я никогда больше и близко не подойду к Эмилиану и тем более не стану делить с ним ложе. Я получила слишком болезненный урок, чтобы его можно было проигнорировать.

Да, она станет держаться от него подальше, но не потому, что ее сострадание опасно, а потому, что опасен он сам .

Марджери принялась застегивать пуговицы на спине Ариэллы.

– Нам нужен план. Честно признаться, понятия не имею, как нам вернуться в Роуз-Хилл. Твое отсутствие заметили. Когда я уходила, Аманда как раз говорила, что ты, должно быть, взяла книгу и спряталась где-нибудь, чтобы никто не мешал тебе читать.

Ариэлла часто именно так и поступала, и в этом не было ничего необычного.

– У меня есть план, но он не очень-то хорош, – сказала она, беря в руки расческу. – Я собираюсь рассказать часть правды, а потом солгать.

Марджери с удивлением воззрилась на кузину:

– Разве ты когда-либо говорила неправду хоть кому-нибудь, тем более своим родителям?

– У меня нет выбора, – твердо ответила Ариэлла. – Если я не солгу, мой отец убьет Эмилиана.

Эмилиан осадил лошадь у постоялого двора «Белый олень». Оскорбительная вывеска по-прежнему висела на двери. Им овладел приступ ярости, и перед глазами вновь возник образ сестры, играющей на фортепиано. По щекам ее струятся слезы. Спешившись, он привязал жеребца к столбику и вошел внутрь.

Общий зал был промозглым, тускло освещенным и прокуренным. За столиками и барной стойкой сидело около дюжины посетителей. С появлением Эмилиана разговоры стихли и все взгляды устремились на него. Он же воззрился на хозяина заведения, Джека Толлмана, который был занят тем, что разливал эль по стаканам. Эмилиан улыбнулся, предвкушая, как сейчас кто-нибудь заметит его родство с цыганами и укажет ему на дверь. Пусть только попытается.

Но Джек одарил его ослепительной улыбкой.

– Добро пожаловать в «Белый олень», милорд, – провозгласил он. – Хороший день для того, чтобы пропустить стаканчик, правда, мальчики?

Двое мужчин согласно кивнули, явно раболепствуя.

Эмилиан отлично понимал, что, как только он отвернется, все станут шептаться о нем, говоря унизительные слова и о нем самом, и о ему подобных . Не отводя глаз от Джека, он двинулся вперед.

– Где гадалка, Толлман? – холодно осведомился он.

Улыбка Джека померкла.

– Я ее не видел, милорд. Она была здесь вчера, но обманывала посетителей, и я отправил ее восвояси.

Эмилиан облокотился на барную стойку в опасной близости от хозяина, который тут же напрягся. От Толлмана сильно пахло спиртным.

– Гадалка никого не обманывала, – спокойно возразил Эмилиан.

– Прошу прощения, – неловко произнес Джек. – Мы, вероятно, ошиблись в этой цыганской девке.

– Эта цыганская девка моя сестра !

Джек побледнел.

Эмилиан схватил его за горло, с силой сжимая пальцы. Джек стал задыхаться. Эмилиан же представлял, как эти мужчины тянутся грязными руками к его сестре, как она убегает от них. Смакуя наслаждение, он сильнее сжал шею противника.

– П-п-прекратите! – запинаясь, произнес Джек Толлман.

– Как ты посмел дотронуться до нее! Ты причинил ей боль! – прорычал Эмилиан, желая убить этого человека за содеянное им.

Завсегдатаи постоялого двора схватили его сзади, пытаясь оттащить от хозяина, но он не ослабил хватки, увлекая Толлмана за собой через барную стойку. Глаза Джека стали неестественно большими, и Эмилиан услышал, как ему кричат, призывая немедленно остановиться. Мужчины вцепились ему в руки, запястья, плечи, но он никак не хотел отпустить хозяина постоялого двора, хотя ему противостояли, кажется, все посетители заведения. Пусть только попытаются. Толлман заплатит за то, что пытался сотворить с его сестрой, и умирать он будет медленно и мучительно.

Эмилиан осознал, что стоит на пороге совершения преступления.

Эта мысль пронзила его разум подобно удару молнии, и глубоко в душе он ужаснулся.

Но тут ему вспомнились безжизненные глаза Райзы, лежащей на эдинбургской мостовой. Ее убили gadjos .

«Я люблю тебя, Эмилиан» , – раздалось в его голове страстное признание Ариэллы, и она возникла перед его мысленным взором, но в том виде, как он оставил ее: бледная и уязвленная, со слезами на глазах.