Ленинградская зима - Василий Ардаматский

Русская разведка и контрразведка оказались более умелыми, чем предполагали. Откуда это? Канарису известно множество фактов провала советских разведчиков из-за их вопиющей неопытности. Было точно известно – их готовили наспех, некоторых брали в разведку из-за одного знания немецкого языка. Откуда же тогда уменье? Откуда возник тот советский разведчик, на допросе которого Канарис присутствовал на прошлой неделе в Таллине?

Вечером на собрании сотрудников «Абвер-команды-104» Канарис приветствовал начальника команды полковника Шиммеля по случаю его сорокалетия и, как положено для такого случая, всячески его хвалил. А на другой день начальник окружного гестапо Лейхер пригласил адмирала присутствовать при допросе очень важного, как он сказал, советского разведчика.

Когда Канарис отправлялся к Лейхеру, Шиммель еще не знал, что речь идет о советском разведчике, который два месяца работал в его абвер-команде и пользовался полным доверием.

Лейхер – молодой, вежливый и предупредительный. Все на нем с иголочки, и гестаповская форма выглядела элегантно.

Ему льстило, что к нему пришел сам Канарис, но при этом он ни на минуту не забывал, кто порекомендовал ему пригласить Канариса и какова цель этого приглашения.

В кабинет ввели мужчину лет сорока. Канарис увидел вспухшее и обвисшее синее лицо, заплывшие, в синяках, совсем еще молодые и живые глаза.

– Этот господин состоял на штатной службе у вашего полковника Шиммеля, – сказал Лейхер, напряженно наблюдая за адмиралом. Высокий начальник, звонивший ему из Берлина и посоветовавший пригласить на допрос Канариса, просил потом рассказать, как будет реагировать шеф абвера.

Лицо адмирала было непроницаемо, он внимательно рассматривал арестованного.

– Нахожу нужным предупредить, что перед вами ленинградский чекист, – продолжал Лейхер. – Подлинной его фамилии мы не знаем. Полковнику Шиммелю он известен под фамилией Соболевский. – Гестаповец подошел к арестованному: – Извольте повторить то, что вы говорили мне.

– Я много тут всякого говорил… – сказал арестованный, глядя на Канариса.

– Повторите показания о сотрудниках «Абвер-команды-104»!

– С удовольствием. Я никогда не наблюдал столько дураков, собранных в одном месте… Но не в уме дело – все они люди без идеи, как у нас говорят, без царя в голове. Ни во что не верят…

– Заниматься здесь пропагандой бесцельно, – тихо прервал его Канарис. – Один вопрос. Где вы учились?

– Я окончил Ленинградский институт мясо-молочной и холодильной промышленности.

– Это нужно расценивать как юмор? – спросил Канарис.

В глазах арестованного вспыхнул живой огонек.

– Как факт, – ответил он.

Когда Канарис вернулся к Шиммелю, тот уже все знал.

– Потрясающе… потрясающе… – растерянно повторял он. – Я бы мог поверить, если бы это был любой другой. Потрясающе… потрясающе…

– Он знал много? – спросил Канарис.

– Много…

– Вы получили тяжелый подарок к вашему юбилею… – сказал Канарис и, помолчав, уточнил: – От советской разведки.

В самом начале войны, когда определились направления главных ударов гитлеровских войск, стало ясно, что самое опасное для ленинградских чекистов – занять оборонительную позицию. «Наш главный бой – у врага в тылу», – твердил Куприн на каждом оперативном совещании. Нужно было научиться активно выдвигать разведывательные и контрразведывательные операции вперед через линию фронта. Такая наука неизбежно стоит крови…

Навстречу гитлеровским войскам под Таллин, под Псков, под Ивангород уходили разведчики и исчезали, точно растворялись в раскаленном воздухе войны. Позже, значительно позже, станет известен смертный подвиг многих.

Но бывало, что на уже полузабытой цепочке связи, там, с той ее стороны, вдруг появлялся один из тех, кого уже отчаялись ждать. И поступала первая информация.

Во вражеском тылу, в новгородских, псковских лесах, возникали партизанские отряды, в оккупированных городах и селах – подпольные организации патриотов, постепенно наша разведка нащупывала связь с ними.

Через голову врага перекидывался постоянно действующий мост, и день ото дня он был все шире и прочнее. Армейские особые отделы становились вокруг Ленинграда боевыми форпостами нашей разведки и контрразведки. На этот выставленный вперед кулак все чаще и все больнее натыкалась вражеская разведка.

А в комсомольских райкомах Ленинграда толпились взволнованные парни и девчата. Они жертвенно отдавали себя трудному и опасному делу разведки и с волнением ждали решения: возьмут или не возьмут? В райкомах партии получали путевки в разведывательные органы коммунисты – люди самых различных профессий. Они не были профессионалами-разведчиками, и это не раз было причиной героической гибели многих из них в застенках гестапо. Но это они же вместе с профессионалами стали грозными солдатами разведки.

Работа постепенно разворачивалась, но шла далеко не гладко…

В первых числах ноября начальник Ленинградского управления НКВД Куприн вылетел в Москву с докладом.

Там был утвержден план действий ленинградских чекистов на ближайшее полугодие. Он вошел в общий план борьбы советской разведки и контрразведки на всех фронтах войны. Было спланировано повседневное взаимодействие усилий, направленных из Ленинграда и других центров.

С этими важнейшими документами в портфеле Куприн возвращался в Ленинград. Он страшно торопился, потому что понимал неизмеримую цену каждого дня борьбы.

Самолет приземлился на полевом военном аэродроме. Оставался только прыжок через замерзавшую Ладогу, – еще засветло Куприн успел бы долететь до Ленинграда, но не было ни одного свободного истребителя для сопровождения. Пользуясь своим высоким положением, Куприн приказал нарушить строжайшую инструкцию и лететь без сопровождения. Его отправили на военном самолете, посадив на место штурмана, который в таком кратком полете и при отличной, ясной погоде не был нужен.

Немцы держали небо над Ладогой под непрерывным наблюдением.

Одинокий самолет был сразу замечен, в воздух поднялись их истребители. Все дальнейшее совершилось в течение нескольких минут. Истребители атаковали советский самолет и сбили его. Самолет упал в Ладожское озеро…

Ночью на месте гибели самолета появилось вспомогательное судно Ладожской флотилии. Водолазы спустились на дно.

Самолет был поднят и отвезен на берег. Если бы немцы знали, какой драгоценный портфель сжимал в руках мертвый человек, находившийся в штурманской кабине сбитого ими самолета!

Бумаги Куприна немедленно были доставлены на Литейный проспект в управление, и утвержденный в Москве план стал боевым делом ленинградских чекистов.